Первое второе пришествие, стр. 15
– Некуда! – отказывалось начальство данного желдорузла.
– А тупик? – по радиосвязи спросило начальство из Управления дороги, водя пальцем по схеме линий и ответвлений.
– А тупик… – замешкалось начальство узла.
– Чего тупик?
– Да ничего! Сделаем!
Ночью, когда обитатели вагонов-домов спали, тихо подошел маневровый паровозик, прицепился и потащил поезд-поселок из тупика. Со скрежетом и скрипом отваливались крылечки, рушились заборчики, загулькали и шумно забили крыльями голуби в голубятне, построенной на крыше одного из вагонов, закудахтали куры, посаженные в клетки-курятники меж вагонами, полетела посуда из шкафчиков и сами шкафчики, не приспособленные к движению, замяукали кошки и забрехали собаки, рожденные на твердой земле и не понимающие, что происходит.
Жители спохватились, повыскакивали, забегали вокруг состава, но тут вместо маневрового тихохода подцепили уже настоящий тепловоз, и тот пошел набирать скорость; пришлось запрыгнуть обратно в вагоны, – и поехали, ожидая, куда их завезет судьба.
Жаловаться, конечно, не собирались, потому что народ здесь подобрался несоциальный: мало кто работал, больше все семьи пьющие и бездельничающие – хотя не до такой степени, чтобы забыть человеческий образ (палисадники тому свидетельство).
И начались скитания странного состава.
Был приказ: в первом же городе выселить людей, предоставив им какое-нибудь жилье. Но ни в первом, ни во втором, ни в третьем городе, само собой, жилья не нашлось. Колесил поезд по всей стране, нигде не останавливаясь больше чем на несколько недель. Надеялись, что он от старости развалится, но жители его, раздобывая смазочные материалы, строго следили за ходовой частью, за рессорами, буксами и тому подобным. Как-то проезжал новый министр путей сообщения, увидел странный состав, спросил сопровождавшего его начальника местного Управления: что за чушь? Начальник Управления, обязанный знать все происходящее на его участке, уверенно, даже и секунды не подумав, ответил: наша инициатива, ППО, Передвижной Поезд-Отряд. Имеет всех специалистов: и по шпалам, и по рельсам, и по электрической части – и так далее. Чуть где потребуются комплексные работы – гонят передвижную бригаду туда. Люди и трудятся, и отдыхают не сходя с места.
«И довольны?» – спросил министр.
«Еще как!»
Министр оценил инициативу и, чтобы начать свою должность примечательным делом, даже указал внедрить ее на всех линиях. Пока составляли смету, этого министра сменил другой и он похерил затею, всячески ее раскритиковав и показав большое знание железнодорожного дела, хотя был по образованию биохимик, а по профессии внедренец.
А поезд-призрак продолжал скитаться – и вот приткнулся на станции Полынск-2.
Здесь и помер на днях Сергей Лазарев, молодой еще мужик, живший с матерью, женой и сыном в половинке вагона номер пять. И помер как бы от пустяка: простыл. Ну, температура. Горчичники клали на спину и грудь, растирали водкой, давали аспирин, а температура все не спадала. Начал бредить. Всполошились, повели в больницу, а оттуда он уж не вернулся. Оказалось: какое-то сложное гнойное воспаление легких.
В этот-то вагон, опросив жителей, и пришел Петр, сопровождаемый Грибогузом и Ильей.
Он распахнул дверь, осмотрел жилище, спросил:
– Тут, что ль, Лазарь помер?
– Вот он! – закричал мальчик, указывая на Петра, призывая мать и бабку познакомиться. – Тот самый человек, я говорил! Он всех лечит!
– Поздно пришел, – сказала женщина, вдова. – Умер Сергей. Не Лазарь, а Сергей. Сергей Лазарев.
– Я и говорю: Лазарь! Это ничего, что умер! Воскресим! – заверил Петр. – Где он?
– На кладбище, где ж еще. Уйди, богохульник! – встала старуха.
– На кладбище? Аида! – приказал Петр своим спутникам.
И повел их на кладбище. Проходя мимо вагоноремонтных мастерских, велел Илье и Грибогузу сбегать и принести лопаты.
Далеко отстав, сзади тащилась старуха.
Ближе – поспевала вдова.
Рядом бежал, припрыгивая, мальчик.
Пришли.
– Копаем! – сказал Петр.
– Не надо, – сказала вдова.
Петр, большой и нежный, уверенный в себе, обнял ее и поцеловал по-братски в щеку.
– Радуйся, сестра! – сказал он. – Я воскрешу его!
– Не надо. Не нужен он мне, – тихо сказала женщина.
Но Петр, не слушая, уже копал. Копали и его друзья, хотя и не так рьяно; им что-то уже жутко становилось, даже хмель начал пропадать.
Приковыляла старуха. Обессилела, села на скамеечку у одной из оград, застыла, глядя на работу.
Докопались до гроба. Петр один, играючи, ухватил гроб и поднял из могилы.
Поднял крышку, легко выдернув гвозди.
Откинул покрывало с лица.
Мальчик вскрикнул.
На них глядело синее в вечернем свете лицо, тронутое уже пятнами тления.
– Молчать всем! – приказал Петр. И обратился к гробу. – Ты! – приказал он умершему. – Встань!
Тишина была вокруг.
– Встань, тебе говорю!
И вдруг в мертвом теле что-то булькнуло, труп сделал движение губами, словно улыбнулся: отрыжка вышла из мертвых губ.
Грибогуз и Илья заорали и бросились прочь.
Завопила старуха.
Заплакал мальчик.
Женщина молчала.
– Встанешь ты или нет, так твою так?! – затряс покойника Петр за плечи. – Встань, я тебя прошу! Оживись, а?
Мертвый лежал неподвижно.
Петр глянул на женщину.
Закрыл крышку. Опустил гроб. Быстро и тупо стал закапывать. Закопал, выровнял землю, положил венки, как были.
После этого вытащил из карманов телогрейки, которую снял во время работы, две бутылки водки и выпил их из горлышка одну за другой.
10
Проснувшись, он услышал стук колес.
Он увидел себя в каком-то узком пространстве.
Над головой: странный закругляющийся потолок. Слева – стена. Справа – занавеска. Закуток какой-то, в общем.
А стук колес откуда?
Он откинул занавеску и против себя увидел женщину. Женщина сидела, оперевшись руками о столик, какие бывают в вагонах, и смотрела в окно. За окном двигалась степь.
Петр сразу все вспомнил – он ведь никогда еще не пропивал память до той спасительной степени, когда ничего не помнишь.
– Ты прости меня, – сказал он. – Я всегда, когда выпью… Идеи у меня…
– Ничего, – сказала женщина. – Ты теперь муж мой.
– Это как?
– Сам же сказал: раз не воскресил мужа, сам мужем стану.
– Так и сказал?
– Так и сказал.
– Ясно… А мы что, едем куда-нибудь?
– Едем.
– Ну и хорошо, – сказал Петр с неожиданным облегчением.
Помолчал.
– А сын твой где? Старуха где?
– В гостях, – коротко ответила женщина.
– Это тоже хорошо.
– Конечно, – сказала женщина, поняв голос мужчины, пришла к нему и задернула занавеску.
Недолго ехал поезд-поселок: до пригородной станции Сарайска с названием Светозарная. Название это, конечно, искусственное, придуманное теми, кому надо. Прежнее – народное и прямодушное название – было Грабиловка. Оно возникло вместе с небольшим сельцом, когда еще не было здесь железной дороги, а был почтовый тракт с северо-запада на юго-восток, и был здесь ям.
Почему тогда эта ямская станция называлась Грабиловкой, неизвестно, а по нынешним временам вопросов не возникало: жители Светозарной были вор на воре. С малолетства учились грабить вагоны и до того хорошо это делали, что редко кого ловили с поличным.
На этой станции имелась ветка, которая вела неизвестно куда и через километр обрывалась. Никто не мог припомнить, зачем ее проложили. Будто бы собирались здесь построить какие-то склады, но, наверное, опомнились: склады? в Грабиловке? – и бросили затею. Поскольку ветка оказалась не на балансе железнодорожного ведомства, за ее состоянием не следили, она пришла в негодность. Вот туда впопыхах диспетчер и направил безымянный состав, подчинившись полученному селектором приказу: куда хочешь! хоть под откос! Причем тепловоз предварительно отцепили, предоставив вагонам самим докатиться до конца. Они и покатились, и едва последний свернул, рельсы позади него вместе со шпалами провалились в осевшую насыпь – ее давно уже подмывали ручьи и вешние воды, минуя засорившиеся дренажные трубы под насыпью. ППО оказался отрезанным от мира – конечно, как средство передвижения, а не как поселок. Похоже, впервые он обрел долгое пристанище. Обитатели сперва этому радовались, потом стали сетовать, потому что отвыкли от оседлости. Но, узнав о вольных нравах Грабиловки, подбодрились, надеясь, что не пропадут, находя источники для поддержания жизни там, где и сами грабиловцы.