Первое второе пришествие, стр. 14

8

Пришло утро, такое же, как и остальные, что были в жизни Петра, но осененное мыслью: женюсь.

Странную тишину при пробуждении почуял он вокруг, в этой тишине таилось чье-то ждущее присутствие.

Петр открыл глаза. В комнате никого не было.

Он встал и вышел на крыльцо.

И увидел людей.

Они молчали и глядели на Петра.

Так, подумал Петр. Разболтали старухи.

Избоку к нему подошел Иван Захарович. Приблизился так, чтобы их разговора не слышали другие.

– Ну вот, – сказал он. – Настала твоя пора. Спасай их. Лечи.

– Не умею я. Случайно это. Не могу. Пусть уйдут. Страшно мне, дядь Вань…

– Случайно или нет – не тебе судить. Лечи.

– Бывает, у людей способности такие открываются. Вот и все, – словно оправдывался Петр.

– Не трать времени. Лечи.

И обратился к людям:

– Петр Максимович всех примет. Не толпитесь, заходите по одному.

И Петр, не умывшись, не поев, до обеда врачевал. Ну, как врачевал? – только водил руками да прикладывал в тех местах, где у больных болело. Как ни старался Иван Захарович регулировать очередь, дом набился битком. Петр занимался всеми сразу, руки уже устал поднимать и опускать, плечи заныли. И при этом ему казалось, что словно из него вытекает что-то, слабеет он – и вот сзади кто-то прикоснулся к нему горячей ладонью – и почудилось Петру, что это не ладонь, а щупальца с присосками разом откачали из него всю кровь, он застонал и упал в обморок.

Когда очнулся, в доме никого не было, кроме Ивана Захаровича.

– Как ты? – спросил Иван Захарович.

Петр молчал.

– Ты устал. Поешь.

Петр сел за стол и молча стал хлебать щи.

– Что ж делать, надо давать людям облегчение. Раз у тебя дар такой. Многим легче стало. Благодарили тебя.

Петр глядел в тарелку.

Послышался стук в дверь.

– Открыто, – буркнул Петр.

Вошел мальчишка лет десяти. Поздоровался. Лицо его было в пыли и потеках то ли от пота, то ли от слез. А пыль была не от земли – накануне снег выпал, – а от знакомой всем жителям Полынска гари и копоти маневровых паровозов.

– Вы нас не знаете, мы недавно здесь живем. В ППО, передвижном поезде-отряде живем, – сказал он.

– Ну?

– Папка у меня заболел.

– Полечим, – ободрил его Иван Захарович.

– Он вообще-то сильно заболел.

– Ну и что? Вылечим.

– Он вообще-то умер, – сказал мальчик.

Петр поднял голову и вперил в него глаза.

– Как зовут? Не Лазарь? – спросил он, странно кривя рот.

– Лазарев фамилия. Сергей Николаевич.

– Лазарев, значит? И зачем ты пришел, если он умер?

– Да я… Может, еще можно…

– Что? – не сводил с него Петр тяжелого взгляда.

Иван Захарович встал. Руки его тряслись, колени ходили ходуном.

– Господи! Господи! – твердил он дрожащими губами, поднимая руку, чтобы перекреститься на Петра.

– Нет! – закричал Петр. – Нет! – И запустил тарелкой в Ивана Захаровича, а ложкой в мальчика. – Вон отсюда! Убью! Вон!

Мальчик убежал сам, а Ивана Захаровича пришлось вытолкать взашей.

После этого Петр лег лицом вниз на кровать и окаменел. В сумерках пришла вчерашняя серенькая девушка Маша.

– Чего ж вы? – сказала. – Сами замуж позвали, а сами чего-то пропали. А я жду.

Петр поднял голову.

– Замуж? – спросил он нехорошим голосом.

– Ну.

– Что-то молода ты очень. Тебе точно восемнадцать?

– Ну, без двух месяцев, – созналась Маша. – Пока заявление подадим, туда-сюда, как раз восемнадцать будет.

– То есть сейчас ты несовершеннолетняя еще?

– Два месяца, говорю…

– Это замечательно, что ты несовершеннолетняя, – сказал Петр, поднимаясь. – Это очень даже замечательно!

Одной рукой он приподнял ее и бросил на постель.

Другой рукой сорвал одежду с нее.

Упал на нее – и она закричала от страха.

И еще раз закричала – от боли, наверное.

И еще раз закричала – не так, как раньше, и непонятно от чего.

– И пусть теперь меня судят, – сказал Петр, вставая.

Маша приподнялась, загораживаясь руками, и спросила:

– За что?

9

Словно проснулась в жилах Петра гнойная кровь отца: он запил и пил без просыпу, затевая драки, от которых, впрочем, все уклонялись, орал, шляясь по улицам, хулиганские песни, слов которых не знал. У него был запас денег, он копил на мотоцикл, чтобы ездить в лес и догнать волкозайца, если увидит. А человек, пропивающий деньги, один не останется, к нему вскоре присоединились двое: Дмитрий Грибогузов по кличке от фамилии – Грибогуз и Павел Ильин, тоже с кличкой и тоже от фамилии, сами понимаете, Илья. С Грибогузом Петр еще в школе учился, а Илья был человек, взявший на себя роль, которую когда-то исполнял Максим Салабонов: роль злейшего всеполынского пьяницы.

– Будете мои апостолы! – сказал им Петр.

Илья кивнул, поглядывая на бутылки в карманах Петра, и Грибогуз кивнул, потому что он был из тех как раз людей, кто за компанию утопится. Нет, в самом деле. Семейный, работящий, добрый, с одним только недостатком: куда поманят, туда и пойдет. До удивительного бывало. В день свадьбы, например, торопился с утра в парикмахерскую стричься, в парикмахерскую при вокзале, глядь – из окна поезда его дружок армейский руками машет, ртом кричит: «Грибогузина! Ай да встреча! Куда бежишь?»

– Стричься, – ответил Грибогуз.

– Успеешь, давай сюда, я в Сарайск еду! Еду – а вот где ты! Надо же! Выпьем за встречу, поговорим! Службу вспомним!

И Грибогуз поехал с ним до Сарайска, невообразимым образом полагая, что еще ничего, еще успеет вернуться. Вернулся, однако, лишь через три дня. Родня невесты не хотела простить его, но невеста простила: она любила Грибогуза и понимала его характер. Зажив с ним женою, она старалась не оставлять его одного, но в этот раз лежала в роддоме, рожая третьего ребенка, остался Грибогуз без присмотра, встретил Петрушу и был увлечен им.

Пару дней они пили и колобродили бесцельно, а потом Петр, о чем-то вспомнив, сказал:

– А где тут у нас передвижной поезд-отряд остановился?

Илья указал. Он уже бывал там в гостях.

Передвижной поезд-отряд, ППО, был странным явлением. На одной грузовой станции скопились старые пассажирские вагоны, давно снятые с движения: с деревянными стенами, зеленые, с небольшими окошками. Проезжало мимо однажды большое железнодорожное начальство, увидело безобразие, приказало составить из вагонов поезд и угнать на переплавку железных частей и переработку или уничтожение деревянных. Указание выполнили. Состав полз медленно – и вот надолго застрял в тупике близ какого-то города. Документация на него потерялась, сторож-экспедитор, приставленный к поезду в пункте отправления, бесследно исчез, осиротив троих детей, один из которых стал впоследствии тем самым хоккеистом, что перешел в зарубежную команду НХЛ и получил за это полтора миллиона долларов, открыл в Нью-Йорке пельменную, куда заглянул 17 марта 1991 года наш соотечественник, специалист по мелкоторговому производству, бывший там на стажировке, поел пельменей и в тот же вечер умер; его вернули на родину в цинковом гробу, по железной дороге отправили до дома – в Стерлитамак, но под Сарайском вагон взломали, гроб вытащили, думая, что там материальные ценности, оказалось – нет, покойника выкинули, гроб пустили на грузила и лили также дробь.

Паровоз же вместе с машинистом срочно сняли с состава на другой маршрут, а там еще на один – и через полгода машинист не смог бы вспомнить, где он оставил поезд, да его никто и не спрашивал. А некие люди меж тем стали помаленьку его заселять, обустраивая брошенные вагоны.

Прошло несколько лет. Получились из вагонов настоящие дома: с кухоньками, с крылечками, даже заборчики вокруг и палисаднички, в окнах – занавесочки ситцевые. Рельсы же тупика стали уже травой зарастать. Тем не менее тупик значился на железнодорожных картах, хоть далеко и не на всех. И вот однажды понадобилось экстренным образом приткнуть состав оборонного значения.