Необыкновенные приключения экспедиции Барсака (илл. В. Колтунова), стр. 28

— Морилире? — повторяет он задыхающимся голосом.

— Да, Морилире, — говорю я ему. — Что вы сделали, несчастный?

Новое проклятие, и Сен-Берен спешит на свой пост, которого не должен был покидать.

К счастью, Морилире все еще спит. Я могу даже утверждать, что он не сделал ни одного движения с тех пор, как меня разбудил капитан Марсеней. Это замечает и Сен-Берен.

— Вы меня напугали! — вздыхает он.

В этот момент мы слышим сильный шум со стороны реки. Можно поклясться, что кто-то тонет.

Мы бежим к берегу и в самом деле различаем вблизи импровизированного плота что-то черное, барахтающееся в реке.

— Это негр, — говорит Сен-Берен.

Он поднимается на плот, освобождая негра, и втаскивает его на берег, объясняя мне:

— Он запутался в сети, которую я позабыл. (Конечно, мой славный Сен-Берен!) Но какого черта он тут делает?

Мы наклоняемся над беднягой, и с наших губ срывается крик:

— Морилире!

Это в самом деле Морилире, совершенно голый, мокрый с головы до пят, наполовину захлебнувшийся. Ясно, что проводник покинул лагерь, переплыл речку, совершил прогулку в поле и по возвращении попал в сеть, по воле Провидения забытую Сен-Береном. Без его драгоценной рассеянности путешествие предателя, быть может, навсегда осталось бы для нас тайной. Но внезапно мне приходит такая мысль: а другой Морилире, который так спокойно спит при лунном свете?

Я бегу к этому соне, я его трясу. Недурно! Я должен был об этом подумать: дороке пуст и остается у меня в руке. А черное лицо — кусок дерева, подложенный под каску с пером, которой бывший стрелок украшает свои натуральные прелести.

На этот раз негодяй пойман на месте преступления. Нужно, чтобы он сознался. Я возвращаюсь к Сен-Берену и его пленнику. Этот последний, кажется, приходит в себя.

Я говорю кажется, так как он внезапно вскакивает и бросается к реке с очевидным намерением принять новую ванну.

Но Морилире плохо рассчитал: рука Сен-Берена опускается на запястье беглеца.

Чистосердечно говоря, Сен-Берен не так красив, как Аполлон Бельведерский, но он силен, как Геркулес. У него ужасная хватка, если судить по судорогам и гримасам пленника. Менее чем в минуту Морилире побежден, падает на колени и просит пощады.

В то же самое время из его руки что-то падает. Я наклоняюсь и поднимаю. К несчастью, мы не слишком внимательны. Морилире делает отчаянное усилие, бросается на меня, свободной рукой выхватывает вещь, и она исчезает в него во рту.

У Сен-Берена вырывается третье проклятие. Я прыгаю к горлу пленника, которое мой компаньон сжимает другой рукой. Морилире, полузадушенный, вынужден возвратить похищенное. Но, увы, он возвращает только половину: своими стальными зубами он перекусил подозрительный предмет, и половина исчезла в глубине его желудка.

Я смотрю на свой приз: это маленький листок бумаги, на котором что-то написано.

— Держите крепче эту каналью, — говорю я Сен-Берену.

Сен-Берен успокаивает меня, и я иду искать капитана Марсенея. Первая забота капитана — посадить крепко связанного Морилире в палатку, вокруг которой он расставляет четырех часовых с самыми строгими инструкциями. Потом мы все трое идем к капитану, дрожа от нетерпения узнать, что написано на листке бумаги.

При свете фонаря видно, что это арабские буквы. Капитан, выдающийся знаток арабского языка, без труда прочел бы их, если бы документ был цел. Но почерк отвратительный, и мы имеем лишь часть текста. В таком виде это просто ребус, который невозможно расшифровать при свете фонаря. Надо ждать дня.

Когда приходит день, мы видим, что это бесполезный труд. Но, может быть, Морилире, уличенный в предательстве, постарается купить снисхождение, признает свою вину и даст полный перевод?

Мы направляемся к палатке-тюрьме, входим туда…

Изумленные, мы останавливаемся у входа: веревки валяются на земле, палатка пуста.

IX. ПО ПРИКАЗУ СВЫШЕ

В тот же день. Мне пришлось оторваться от записной книжки, так как капитан Марсеней позвал меня, чтобы показать перевод лоскутка документа, вырванного из зубов Морилире. Возвращаюсь к последовательному изложению событий.

Итак, мы нашли палатку пустой. Морилире исчез. Очень раздраженный, капитан Марсеней допрашивает караульных. Но бедные ребята так же удивлены, как он. Они уверяют, что не покидали поста и не слышали никакого подозрительного шума. Ничего невозможно понять. Мы возвращаемся в палатку и замечаем в ней дыру, проделанную у самого верха и достаточную, чтобы пропустить человека. Над дырой толстая ветка дерева. Все объясняется. Плохо связанный Морилире освободился от веревок и; вскарабкавшись по центральному столбу, бежал по деревьям.

Гнаться за ним? Бессмысленно! Беглец имеет час выигрыша, да и как найти человека в зарослях? Для этого надо иметь собак.

Согласившись с этим, мы подчиняемся неизбежному. Капитан велит снять палатку, где так плохо стерегли Морилире, и отпускает четырех стрелков со строгим приказом молчать о происшествии под угрозой сурового наказания. Он уходит к себе, чтобы разобраться в таинственном документе. Я занимаюсь составлением своих записок. В это время Сен-Берен может ввести наших компаньонов в курс событий, если только не позабудет.

Час спустя капитан Марсеней посылает за мной, как я уже говорил. Я нахожу его в палатке Барсака, где собрались все европейцы. Все лица выражают самое естественное удивление. Кому, в самом деле, на пользу предательство Морилире? Действует ли он в пользу кого-то постороннего, вмешательство которого я подозревал, и давно ли? Через несколько минут мы это, быть может, узнаем.

— Арабское письмо, — объясняет нам капитан Марсеней, — идет справа налево, но его надо читать сквозь бумагу, повернув к себе изнанку, чтобы оно приняло привычный для нас вид.

Он вручил нам бумагу, куда были перенесены слова с той записки, которой мы завладели. Она была с неровными краями разрыва, и я прочел следующие слова на языке бамбара:

«Манса а ман гнигни тубабул

Мену нимбе мандо кафа

батаке манаста софа

А оката, Бату и а ка фоло. Манса а бе».

Во всяком случае, не мне расшифровать эту тарабарщину!

Бумага переходит из рук в руки. Мадемуазель Морна и Сен-Берен, кажется, что-то понимают. Удивляюсь обширности их познаний. Барсак и Понсен знают столько же, сколько я.

— Последние слова первой и второй строки неполны, — объясняет нам капитан Марсеней. — Первое надо читать тубабуленго, что значит «европейцы», буквально «рыжие европейцы», а второе — кафама, то есть «еще». Вот перевод дополненного таким образом текста:

«Господин (или король) не хочет, чтобы европейцы… потому что они продвигаются еще… письмо уведет солдат… Он будет приказывать. Повинуйся… Ты начал. Господин (или король)…».

Лица у нас вытянулись. Не очень-то это ясно. Впрочем, капитан Марсеней продолжает объяснения:

— Первый обрывок фразы легко понять. Есть где-то господин, или король, который не хочет, чтобы мы что-то сделали. Что? Второй обрывок говорит об этом. Он не хочет, чтобы мы продвигались в страну негров. По какой-то причине мы ему, вероятно, мешаем. Этот второй обрывок начинает, без сомнения, изложение плана, которого мы не знаем. Две следующие строчки менее ясны. «Письмо уведет солдат» — это ничего не говорит нам: четвертая строка — приказ, обращенный к Морилире, но мы не знаем, кто это «он», который будет приказывать. Что же касается последних слов, то для нас они не имеют смысла.

Мы разочарованно смотрим друг на друга. Не очень-то мы продвинулись! Барсак подводит итоги:

— Из всего, что мы до сих пор наблюдали, включая сегодняшние события, можно заключить: первое — проводник предавал нас кому-то третьему, который, по неизвестным причинам, хочет помешать нашему путешествию; второе — этот незнакомец располагает известным влиянием, потому что заставил нас взять в Конакри подосланного им проводника; третье — его власть не слишком велика, так как до сих пор, для достижения своих целей, он использовал весьма наивные способы.