Ведогони, или Новые похождения Вани Житного, стр. 4

Нина Борисовна в ученый спор вступать не стала, поднялась да ушла.

А после ухода учительницы бабушка стала учить Ваню новому уменью: как делать любовную присушку. Дескать, сейчас?то оно тебе, конечно, без надобности, а после, глядишь, и пригодится. Дескать, виду?то ты плюгавого, кто на такого позарится!.. Ваня, хоть сильно огорчился, но смолчал.

Ночи дождались и под звездами, до первых петухов, варили вещу из чародейных трав. Бабушка Василиса Гордееевна, черный платок сменив на белый, процедила варево сквозь старое тележное колесо и ушла Мекешу кормить. А Ваня, чтобы водица зазря не пропала, решил полить ею Кровохлебку… Льет да приговаривает, как бабушка учила: «На море на окияне стояла гробница, в той гробнице лежала девица. Раба божия Кровохлебка!

Встань–пробудись, в цветное платье нарядись, бери кремень и огниво, зажигай свое сердце ретиво по рабе божием Ивану и ударься по нем в тоску и печаль».

Смотрит: что такое! Кровохлебка тут же пробудилась, цветики ее распустились, и вещает она своим замогильным голосом:

— Ваня, да какой же ты сегодня красивый, зеленый!

Мальчик в испуге бросился к зеркалу:

— Ничего не зеленый, обычный…

Потом осознал: она его впервые по имени назвала! Но рано Ваня радовался: это было только начало…

Теперь растение ни минуты не могло без него обходиться, из избы выйдешь — такое начинается! Ваня — за порог, Кровохлебка рвется следом: трясется, шатается, будто в избу вихорь ворвался… Один раз даже рухнула с подоконника на пол: земля?то просыпалась, стебель измялся, листочки обломились… Но что делать: у Вани ведь и на воле дел полно, не сидеть же сиднем возле влюбленной травы! Час его нет, два — и засыхает Кровохлебка прямо на корню!

Как бабушка ни противилась, пришлось делать отсушку [15]… Василиса Гордеевна опасалась, что после отсушки?то Ваня может предстать растению в образе листожорки [16], и тогда ей самой придется заниматься поливкой травы, потому как Кровохлебка и близко гусеницу к себе не подпустит!.. Сделала бабушка самую слабенькую отсушечку — и всё более–менее утряслось: пришла живинка в равновесие. Иногда только взбрыкивала — и начинала ревновать мальчика ко всяким предметам женского рода: к печи, к лавке или к Ваниной рубахе, дескать, она тебе ближе к телу…

Глава 3. Таинственная незнакомка

25 мая 1995 года Ваня Житный, как путный, пошел в школу на последнюю линейку.

Белую рубашку бабушка в прошлом году еще из льняной простыни ему спроворила, и черные штаны у Вани были, стрелки он такие на них нагладил чугунным утюгом, что колом штаны встали, а больничные ботинки начистил до лакового блеска. Правда, денег на дорогие цветы Василиса Гордеевна не дала, как он ни просил. Ваня ей: «Бабаня, ну, купиишь?» А она в ответ: «Кукиш!» Зато куст сирени, что у забора рос, Ваня весь обломал, и стал бабушке пенять, дескать, всё равно не такие цветы у него, как надо, не хорошие… У других ребят, небось, розы да лилии будут, в расписной целлофан замотанные, на серебряный бантик завязанные, а у него что… Бабушка Василиса Гордеевна фыркнула, выдернула растрепанный букет из Ваниных рук, сунула в него нос и принялась что?то нашептывать цветам–от, шептала–шептала, потом с горсти брызнула на них колодезной водицей — и обратно Ване сунула. Мальчик поглядел и разочарованно присвистнул: нет, не превратилась сирень в розы, какая была, такая и осталась. Али не такая? Как будто по–другому стал рябить букет… Ага–а! Ваня обрадовался, потому что счастливый цветик нашел — с пятью лепестками. Сорвал и съел. А вот еще один, и еще, еще… Да тут вся сирень в пятиконечных цветках!.. Как бы не объесться цветами?то! Да ведь вот оно что: не четыре лепестка теперь у цветиков, а пять! Счастливый букет у него, пускай?ка кто с ним потягается!

Прибежал в школу, нашел четвертый класс, к которому был приписан, и с важным видом протянул Нине Борисовне букет, а та уж стояла — не женщина, ваза с ножками: вся?то в цветах, лица не видать… Но учительница не разглядела совсем счастливого букета, взяла и Ванину сирень на скамейку бросила! Настроение у мальчика вмиг упало, и чего он тут делает — стоит дурак дураком, знать никого не знает, никто с ним не разговаривает, никому он здесь не нужен, чего, спрашивается, пришел?.. Еще и Мекеша, змей, следом увязался, и как он не усмотрел за козлом, как бы букеты–те праздничные не пожрал у людей, да и засмеют ведь его — в школу с козлом приперся…

Постоял–постоял Ваня позади «своего» класса, послушал, чего говорят дорогим выпускникам, — и потихоньку ретировался. Мекеша следом припустил. До магазина дошли, козел за глаженую штанину схватил его и к дверям тянет, пришлось зайти, купить курильщику пачку «Беломора». Дальше двинулись: Ваня так идет, козел папиросочку курит.

Вот завернули на 3–ю Земледельческую, миновали колодец, и вдруг на лавке подле ворот Коли Лабоды Ваня увидел незнакомку!.. Девочка была старше Вани и, конечно, интересоваться им не могла — но! невероятно — интересовалась… Вернее, вначале?то смотрела без интереса, а когда он возле своих ворот затормозил, — козел ворота рогами открыл и во двор ринулся, — а Ваня тут пока топтался, она чуть с лавки своей не сорвалась. Чего это она?

На другой день пошли они с бабушкой в лес заламывать белую березу, возвращались — уж солнце за крыши девятиэтажек валилось… На лешаков были похожие — столько веток тащили.

Ваня и дорогу из?за листвы плохо разбирает, руки затекли, ждет не дождется, когда уж домой прибудут. К колодцу подходят, глядь — а вчерашняя девчонка на своем месте сидит. Неужто весь день тут просидела?! Хотя ведь утром?то ее не было, впрочем, они в такую рань в лес умотались, что поди?ка их опереди…

Ване хорошо ее выглядывать, спрятался за березовую поросль — вроде и не смотрит совсем. Дак и она взгляд свой спрятала: черными очочками прикрылась. Хитрая… Но что?то подсказывало Ване, что глаза, прикрытые шпионскими очками, следят за ним. Вот ведь: неужто она в него втюрилась?! Никогда с Ваней эдакого не бывало. И такая ведь девочка красивая да нарядная!.. Хоть и рыжая. А он?то — зарос опять весь, одет–обут кое?как…

Бабушка Василиса Гордеевна не придавала одежде никакого значения: сама в чем попало ходит и внука так же водит, да и Ваня не обращал большого внимания на то, как выглядит. Но сейчас, придя домой, едва свалив березовую ношу, к поясному зеркалу в прихожей подскочил, поглядел на себя — и сплюнул: скулы выдаются, нос картошкой, глазки узенькие, и росточком ведь не вышел! Нет в нем никакой корысти для такой девицы… Не могла она в него влюбиться, хоть ты тресни! Да и когда бы? А чего тогда она тут ошивается? Ваня к окошку, между двумя цветочными горшками лицо просунул, глянул: тут ли она еще… Тут. А Кровохлебка, коснувшись его щеки, спрашивает:

— И чего это ты, Ваня, как вьюн вьешься, на месте не стоишь?

Мальчик махнул рукой, не до нее сейчас. Навязал Ваня веников, развесил их на чердачных балках. Оставшиеся веточки насовал туда да сюда: и за косящеты [17] окошки, и за зеркало, и за рамку с фотографиями, где дедушка Серафим Петрович с боевыми товарищами да с домовиком; и за коврик, где сестрица Аленушка приуныла на бережку. Во все углы, во все дыры насовал березовых веток, такой дух пошел по избе, дышал бы не надышался, и нарядно!

— Вот так бы и давно! — Кровохлебка бормочет со своего окошка. — Теперь дом на жилой лес похож… А то живешь как на кладбище: кругом трупы деревьев. Срамота ведь!

А Ваня, не отвечая зеленой барышне, да и не слыша ее, с чистой совестью отправился к Коле Лабоде, вроде как за солью…

Только дорогу перешел — девочка тут как тут: поднялась с лавки навстречу ему и с ходу спрашивает:

— Ты — Ваня Житный?

Мальчик кивает.