Похождения Вани Житного, или Волшебный мел, стр. 12

Глава 7. Жабодлак

Ваня как заново на свет народился. Бояться и думать забыл. Он теперь почти не сомневался, что Василиса Гордеевна его родная бабушка. Только вот вопрос с мамкой так и оставался открытым. На радостях Ваня опять заикнулся о матери, но получил такую отповедь, что зарёкся у бабушки вызнавать про мать. Но у кого же тогда про неё спрашивать? Что с ней случилось? Почему она не вернулась за Ваней, как обещала? И где она сейчас? И почему бабушка ни за что не хочет говорить о ней? А вдруг всё не так… Василиса Гордеевна — никто ему, взяла его как работника, а потом Ваня ей глянулся, пожалела его, и вот… Опять двадцать пять! Всё те же подозрения. Ну да, а вдруг так оно и есть… И родная Ванина мать, вернувшись за ним в Ужгу — город, где жил он раньше, — не найдёт его. И адреса ведь Василиса Гордеевна не оставила — кроме оплёванных анализов у главврача ничегошеньки нет. Ищи–свищи…

Он шёл в магазин, помахивая пестерем [5], и перебирал в уме думы о своей родне. Деньги у него лежали в кармане штанов, он давно перестал денежные знаки изучать и разглядывать, поглубже сунет в карман — и айда. И давненько уже не ходил он в магазин десятой дорогой, шёл напрямки, мимо пустыря. Парней он в последнее время не опасался, не до хулиганов тут, когда думаешь, что тебя вот–вот съедят. Но этот кошмар остался в прошлом, а мальчишки?то были в настоящем!

Ваня шёл с опущенной головой — и прямиком нарвался на всё ту же компанию. Его затащили на пустырь, где там–сям торчали печные остовы, стояли изломанные и покорёженные липы, а, если дул ветер, пыль от снесённого быта могла запорошить глаза любому прохожему так, что он ничего уже не видел. Ветер подул — и редкие прохожие, продирая глаза, не обратили никакого внимания на мальчишеские разборки. Ваню притиснули к переломившемуся надвое стволу.

— А–а, старый знакомый! Забыл, сявка, что тебе весной было говорено? Память, это самое, отшибло, да? Напомнить? Тебе говорили, это самое, не ходить здесь? Говорили?

— Говорили, — вздохнул Ваня.

— Как порядочного предупреждали тебя! А ты, это самое, не слушаешься старших, ходишь… Что за это полагается, знаешь?

— Нет, — сказал Ваня, тщетно глядя в сторону тротуара, по которому шли взрослые люди, а на проспекте машин, как всегда, было видимо–невидимо.

— Так мы щас напо–омним… — протянул Это Самое.

И Ване наподдавали так, что он переломился пополам, как липа, к которой его поставили. После такого напоминания Это Самое стал опять требовать бабки.

Ваня, окончательно не сломленный, деньги отдавать не хотел. Тогда Эдик — правая рука Этого Самого, а также левая, к которой почему?то обращались по фамилии — Мичурин, с двух сторон принялись обрабатывать Ванины карманы, после чего в них стал ветер гулять. Ване, как и в прошлый раз, дали хорошего пинка, и он мог отправляться домой.

Постояв у ворот и не решаясь войти, Ваня снова полез на дуб и прямиком направился к уже известному ему дуплу, но теперь в дыре ничего, кроме нескольких желудей, не оказалось. Ваня и так и сяк ощупывал дно — пусто. Разочарование его было слишком велико. Ваня вспомнил, что в последнее время совсем перестал здороваться со Святодубом. Пройдёт мимо — и не поглядит даже, какое там поздороваться! Как будто так и надо. Он посмотрел вниз: крыша избы темнела позапрошлой листвой, венчал её вырезанный из дерева петушок. Ну что тут будешь делать — Ваня решил признаваться во всём.

Василиса Гордеевна сидела за прялкой, только теперь она выпрядала алую нить из зоревого шерстяного облака. Веретено крутилось, как юла, нитка наматывалась да наматывалась. Ваня опять спросил:

— Это кому ты нитку прядёшь, бабаня, мне?

— Тебе, а то кому ж… Видишь — красная нитка пошла, чёрная шерсть нынче кончилась… — Василиса Гордеевна подняла глаза на Ваню: — А ты чего такой расцарапанный, кошки, что ли, тя драли? Аль от собак отбивался?

— Не кошки и не собаки…

— Ага, понятно, ребяты, значит, шалопаи беспутые.

Ваня кивнул и выговорил:

— И… и денег тоже нет… Всё отняли! — быстро взглянув на нахмурившуюся бабушку — вот–вот из побелевших глаз снег повалит, — Ваня зачастил:

— Бабаня, ты же всё можешь — наказала бы ты их как?нибудь, порчу наслала бы на них какую?нибудь, а? Или сглаз? Или ещё что? Я ведь не говорил тебе, это уж не первый раз, тогда Святодуб мне подсобил, а… И сколько я кругов намотал, всю весну да пол–лета дугами ходил, чтоб на глаза им не попадаться. Это такие… Ты не знаешь… — Боясь поглядеть в бабушкины глаза, Ваня докончил:

— Они и зарезать могут!

— Вона как!

— Запросто!

Василиса Гордеевна молча продолжала прясть, веретено так и отплясывало на колене, у Вани даже голова закружилась смотреть. Наконец бабушка, не поднимая на Ваню глаз, сказала:

— Только ведь порча, али сглаз, али ещё что — это ведь, Ваня, дело такое, двоякое. Придётся тебе помогать мне.

— А что надо делать?

Оказалось, что надо или вырезать следы, которые мальчишеские ботинки оставят в земле, или собрать с каждой головы хоть по волоску, можно также заиметь по личной вещичке врага, ну а если ничего этого нет, то в таком разе принести фотографии хулиганов. Ваня приуныл — задача почти невыполнимая, если учесть, что ни с кем из парней он не знаком, не знает, где они живут, где помимо пустыря ходят, как же он сможет выдрать волосья, или срезать следы, или подтибрить какие?нибудь личные мелочи… Ну а уж фотографии с дарственной надписью «сявке — на вечную память» они ему точно дарить не станут. Всё же Ваня решил попытать счастья — уж больно надоело ему ходить с оглядкой. И первым делом отправился на пустырь. Парней на сей раз не было, и следы их ветер унёс. Вот если бы тут была грязь, тогда да, а так…

И на следующий день, ровно по заказу, пошёл дождь. Теперь Ваня шёл в магазин, как на охоту: проходя мимо пустыря, зорко глядел по сторонам. Но пустырь был, как и положено такому месту, мёртв и бесприютен. Только какая?то бездомная кошка сидела на обломках печи и громко мяргала [6]. Небось, когда?то лежала на этой самой печке, растопырив лапы, и грелась — а теперь вот мокнет под дождём.

Из магазина на полквартала протянулся облезлый хвост очереди — отоваривали талоны на водку. В очереди стоял и сосед из дома напротив, алкаш Коля Лабода. Сосед иногда приходил к Василисе Гордеевне занять денег до получки, денег бабушка ему никогда не давала, но он всё равно приходил. Талоны на сахар, узнал Ваня, отоваривать будут завтра. Пока что он купил хлеба, молока, постного масла и пачку «Беломора» для Мекеши.

Ване везло — парни караулили его. Вовремя заметив компанию, Ваня свернул на пустырь, так что они оказались позади него. Он припустил что было духу, мальчишки за ним, и Ваня, петляя, завёл их в самое грязное место, он и сам, конечно, завязал в глине, но и они вязли, оставляя отчётливейшие следы. Только бы отставшие не затоптали следы передних… Ваня обернулся — и увидел, что они рассыпались, собираясь окружить его — ну, теперь?то ото всех останутся такие следочки, что любо–дорого будет смотреть! Эдик, правда, упал — и со страшными матюгами поднялся — но Ваня надеялся, что много следов он своим паденьем не смазал.

Но тут Ваню окружили и отметелили так, что первые два раза показались ему дружескими похлопываниями. Тем более что денег у него на сей раз не было. Да ещё Ваня, когда голова Этого Самого оказалась в непосредственной близости от его лица, предпринял попытку выдрать у парня клок волос. Поплатился Ваня за эти волосья жестоко…

Хорошо, что пестерь с провизией с самого начала отлетел далеко в сторону — и Ваня, вывалянный в грязи, смог подобрать его, когда напоследок Это Самое дал ему хорошего пинка. Домой Ваня пришёл весь изгвазданный, но с клоком волос, зажатым в руке. Пестерь с продуктами поставил на пол, а волосы Василиса Гордеевна спрятала в жестяную банку из?под индийского чая.