Если бы юность знала..., стр. 24

Зик крепко обнял дочь.

– Не беспокойся обо мне и маме, – произнес он, целуя ее в щеку и усаживая в лимузин. – Мы придем к взаимопониманию. Я обещаю.

Гости не спешили прощаться. Кто-то допивал шампанское, кто-то увлекся разговорами… Среди гостей постоянно находился Зик. Он следил за порядком и за тем, чтобы не вышло накладок при отъезде приглашенных.

Но вот наконец свадебный прием был завершен. Зик устало вздохнул, ослабил галстук и направился по широким ступеням к входной двери дома. Она была на замке. Зик подергал сильнее – дверь не поддавалась. Ариэль что, закрылась? Не захотела выслушать его объяснения?

Нет, на этот раз ничего у нее не выйдет!

В неистовой ярости Зик бросился к черному ходу. Он был закрыт. Так же, как и дверь кухни и солярия. Не желая отступать, Зик поднялся по каменным ступеням на веранду второго этажа. Здесь он смог заглянуть в стеклянную дверь ее спальни. Белый ковер от стены до стены, широкая кровать под белым атласным покрывалом, колеблющиеся белые шторы. Единственный цветной предмет – светло-розовое платье на белом пуфике в ногах кровати. Зик поднял руку и решительно постучал.

Тишина.

Он постучал снова, затем подергал дверную ручку и крикнул:

– Ариэль, я знаю, ты здесь! Открой эту чертову дверь!

Она возникла внезапно – появилась из другой комнаты, на ходу завязывая пояс атласного белого халата. Волосы завязаны ленточкой, ноги босые видимо, только из душа. Прекрасная, как принцесса, и холодная, как лед. – Пошел прочь! – только и было сказано маячившему за стеклом Зику.

– Открой, Ариэль, пожалуйста, нам надо поговорить!

– Нам нечего сказать друг другу.

– Открой или я вышибу сейчас дверь!

Она потуже затянула пояс и бросила:

– Не посмеешь!

– Ты так думаешь? – Он отступил на шаг, словно бы собираясь выполнить угрозу.

– Я уже включила сигнализацию. Приедет полиция, а за ней газетчики.

– Тогда приготовься увидеть свои фотографии в неглиже на всех первых страницах газет! – Зик разбежался и пнул дверь.

Дерево затрещало. Стекло разлетелось. А сирены так и не последовало.

Они стояли и смотрели друг на друга через разбитую дверь. Зик все еще сохранял воинственный вид. Ариэль, с босыми ногами, без грима, почувствовала себя перед ним маленькой, хрупкой, беззащитной. Прошло десять секунд, двадцать, а они все не отводили горящих огнем глаз. Дыхание их участилось, кровь бурлила. В воздухе повисло жуткое напряжение.

Зик шагнул в спальню, хрустя подошвами по стеклу.

– Ариэль, я хочу, чтобы ты знала: на пути к тебе меня ничто не может остановить. Того мальчишки, каким я был когда-то, давно уже нет. Это двадцать пять лет назад у меня не хватило ума и храбрости бороться за то, что уже принадлежит мне.

– Я не принадлежала тебе, – проговорила она.

– Принадлежала! И я заставлю тебя признать это. – Он впился губами в ее губы.

Поцелуй его был горяч, страстен – подобен лесному пожару, пожирающему все на своем пути. У обоих перехватило дыхание, они дрожали от неутоленной страсти.

– Это ничего не решит, – пробормотала Ариэль, когда Зик поднял ее на руки и понес к кровати. – Нам нужно серьезно поговорить.

Он уложил ее на постель и с вожделением рассматривал, воображая, что вот если сейчас опустится на нее, то эти тонкие руки скользнут по его груди и обовьются вокруг шеи, эти мягкие губы откроются, а стройные ноги раздвинутся, приглашая войти…

– Не надо, – прошептала она. – Пожалуйста.

Зик издал приглушенный стон и прохрипел:

– Что ж, прекрасно, давай поговорим. Только я не буду извиняться или оправдываться. Я уже устал ощущать вину за то, чего не делал. Между мной и Холли нет ничего, кроме дружбы и деловых отношений. Как и со множеством других женщин, черт возьми. Я не Казанова, каким меня рисуют газетчики. Просто мне нравятся женщины, приятна их компания, интересны их рассуждения и видение мира. Выходит, за это я должен винить себя?

– Мне нет до тебя никакого дела! – Ариэль устало закрыла глаза, пытаясь хоть как-то отгородиться от него, собраться с мыслями.

– Позволь мне в этом усомниться. Я вижу, что за фасадом, который ты старательно поддерживаешь – безукоризненные манеры, непоколебимое спокойствие, – кроется совсем иная женщина. Трепетная и страстная, которая… которая хочет меня! Ариэль, неужели тебе не хочется хоть немного побыть самой собой? Здесь и сейчас. Ведь с нами никого нет – только ты и я. Мужчина и женщина. Чего ты так боишься?

– Я ничего не боюсь, – ответила она.

– Боишься. Ты просто в ужасе. – Зик осторожно взял Ариэль за подбородок, заставляя ее посмотреть на себя, но она отвела глаза. – Чего или кого ты боишься, Ариэль? Меня?

Она окатила его презрительным взглядом и сказала:

– Ты себе льстишь.

– Тогда кого? Себя?

И тут ее словно прорвало.

– Да! Себя! – выпалила она. – Я боюсь себя! Тебя это устраивает? Ты счастлив? Я боюсь себя и того, что произойдет, если я позволю взять верх эмоциям. Я боюсь… Нет! Не прикасайся ко мне! – Она вскочила с кровати и подбежала к туалетному столику. – Не хочу, чтобы ты касался меня…

– Я должен…

– Я сказала: нет! – Ее глаза искали, что бы бросить в Зика. Подвернулась хрустальная пудреница с серебряной крышкой. – Прочь от меня!

Зик покачал головой и двинулся на нее.

Ариэль размахнулась и бросила пудреницу, целясь ему в голову. Но та попала Зику в плечо, осыпав пудрой его пошитый на заказ смокинг. – Вот до чего ты меня довел! – крикнула Ариэль в ужасе от своего поведения.

Он поймал ее за руку и привлек к себе, пытаясь приласкать и успокоить.

– Не надо, милая, не плачь. Все в порядке, – приговаривал Зик.

– Нет, не все в порядке, – всхлипывая, она пыталась вырваться из его объятий.

Он прижал ее к себе крепче.

– Такого раньше не случалось, – хныкала она, отказываясь сдаваться. – Я не орала на людей. Не швырялась предметами. Не теряла рассудка и не плакала. Не смотрела на других женщин с желанием выдрать у них волосы с корнем. В общем, была нормальной, разумной женщиной…

– Да-да, любимицей Америки. – В голосе Зика таился смех.

– Да! Нет! О черт, я уже ничего не понимаю, – она ударила его кулаком в плечо. – Это не смешно, Зик! Я говорю серьезно. Как только ты вернулся в мою жизнь, я уже не знаю, кто я такая…

– И боишься этого.

– Я просто в ужасе. Я боюсь, что…

– Что?.. – подхватил он.

– …что потеряю себя, как тогда, давно. Я была совершенно разрушена, когда ты… О, я знаю, ты не предавал меня. Верю. Но тогда я не знала… тогда во мне что-то сломалось. Я не знала, кто я, и мне было все равно. Не хочу говорить об этом, но больше всего мне в то время хотелось умереть.

– Ариэль, милая…

– Да, это правда. Лишь только когда внутри меня впервые шевельнулась Кэмерон, я обрела смысл жизни. Именно дочь дала мне силы выжить. А сейчас у нее собственная жизнь. Ее не будет у меня, как было раньше…

– Сейчас тебе и не нужна Кэмерон, – проговорил Зик, гладя ее по щеке. – У тебя есть я. У тебя есть мы.

Ее взгляд, полный надежды, страсти и желания поверить, что на этот раз получится, остановился на Нем. – Правда? – тихо спросила она.

– Правда, – кивнул он. – Мы с тобой уже давно не те два юных существа, незащищенных и глупых, которые не смогли побороться за себя. Теперь мы знаем, что стоим борьбы. Знаем, Ариэль?

Она долго и серьезно смотрела ему в глаза, потом сказала:

– Да, мы стоим борьбы.

Он поцеловал ее – они поцеловали друг друга. Это был нежный, сладкий, торжественный поцелуй примирения, после которого оба засмеялись.

– Будем любить друг друга вечно.

– Вечно, – подтвердила она.

– И будем жить друг для друга.

– Всегда.

– И будем доверять друг другу.

– Непременно.

– И будем… что? – лукаво спросил он.

– Так и быть, – с улыбкой ответила она.

С криком радости Зик подхватил ее на руки и уложил на постель.