Кредиторы гильотины, стр. 67
– Нет. Два или три раза он там устраивал ужины. Там же он переодевался аббатом.
– Разве он еще одевался в этот костюм?
– К Адели Мазель он всегда приходил одетый таким образом. И Адель была уверена, что он аббат. Эта уверенность даже увеличивала ее любовь к нему. Она выдавала его за своего духовника.
– Возвратимся к Эжени Герваль. Ты знала, что произошло?
– Да, как всегда. Они приехали в нанятую квартиру. Когда они легли спать, она воображала, что он любит ее, и доверчиво отдалась ему. Воспользовавшиеь этим, он воткнул ей в затылок золотую булавку.
– Такую же, как эта? – спросил Панафье, показывая булавку.
– Где ты ее достал?!
– Я скажу тебе это со временем. Продолжай!
– Я все тебе сказала.
– Он говорил тебе, что его жертвы страдали, кричали?
– О нет! Они незаметно переходили от жизни к смерти, наслаждаясь любовью.
– А Эжени Герваль?
– Я вижу, что ты знаешь все.
– Да, все.
– Но Эжени была только ранена. Она вскочила с постели и, ничего не соображая, выскочила из дома совершенно голая.
– Но негодяй преследовал ее?
– Да, но сразу потерял ее из виду. На следующий день, опасаясь следствия, он начал благоразумно наводить справки и узнал, что ее нашли утром в парке голую и совершенно не в себе. Она вышла ночью через калитку садовника, оставленную открытой. Именно этому обстоятельству она обязана жизнью.
– Неужели негодяй убил бы ее?
– Да, так он говорил мне и вполне способен на это. Я говорю тебе все это, потому что знаю его, – прибавила Нисетта, изменяя тон. – Все, что ему угрожает, что стоит на его пути, уничтожается им. Я знаю слишком много для того, чтобы в один прекрасный день он не убил бы и меня.
– И ты боишься только этого?
– Чего же мне еще бояться? – спросила с беспокойством Нисетта, глядя на Панафье.
– Ты боишься только его?
– Да.
– Однако ты была его сообщницей, и вы должны были делить получаемые вами деньги.
– Я не была его сообщницей никогда, и если иногда он использовал меня, чтобы привлекать свои жертвы, то все-таки я не знала цели.
Заставляя меня помогать ему, он всегда угрожал, что выдаст меня правосудию, рассказав о моем ребенке. Я поневоле повиновалась ему, так как он мог и меня убить.
– Но ты получала деньги? Что ты с ними делала?
– Нет, он давал мне в месяц постоянно одну и ту же сумму и еще делал подарки. Он был молод и не имел ничего, а жизнь, которую он вел, требовала, по крайней мере, сорока тысяч франков дохода. У него не было ни гроша – и я видела, как в одну ночь он проиграл восемьдесят тысяч франков. Целью его преступлений было достать деньги.
– Но если у тебя ничего нет, то твое поведение совсем непонятно.
– Повторяю тебе – я не была его сообщницей. Если я и согласилась молчать, то потому, что боялась нищеты. Я никогда не тратила много денег, и так как мои дела в порядке, то у меня есть кусок хлеба на старость. Мои деньги хорошо помещены.
Эта фраза поразила Панафье. Это чудовище говорило о том, что ее деньги хорошо помещены и она имеет кусок хлеба на старость!
– Ты думала о старости?.. – сказал Поль. – Ты знаешь, что нельзя вечно жить одной?
– У меня есть проступки, которые я хотела бы забыть, но я могу сказать человеку, которого полюблю, что не только не буду ему в тягость, но и дам средства к существованию.
Терпение Панафье лопалось, и он с трудом сдерживал свое негодование.
– Ты не боишься другого наказания?
– Чего мне бояться? Закон не может меня наказать – я не была сообщницей Рауля. Наоборот, я была подругой Эжени Герваль. Они идут вместе и просят меня взять на станции багаж. Я это делаю и отправляю по указанному адресу. Что же тут преступного? Я была только любовницей Рауля, а затем познакомилась с Эжени Герваль, его новой любовницей. Это порок – не спорю. Но закон не наказывает его. Я никогда не присутствовала ни при одном из его преступлений. Он давал мне деньги, но я знала, что он играет. Я считала, что он богат и мне нечего бояться. Один только человек знает истину, и этот человек – ты, а ты, конечно, не захочешь наказывать меня.
Панафье слушал ее, качая головой. Она же с беспокойством глядела на него.
– Итак, ты дошла до такой степени беззаботности и отсутствия здравого смысла, что говоришь себе, что можно хладнокровно выслушивать весь этот рассказ и оставаться спокойным? Ты не подумала, что честный человек может возмутиться, услышав эти признания!
– Что ты хочешь сказать? – с беспокойством спросила Нисетта.
– Я хочу сказать, что ты считаешь меня большим негодяем.
Нисетта испугалась.
– Я хочу сказать, что приехал сюда, чтобы добиться у тебя этих признаний, которые ты мне и сделала. Теперь, когда ты знаешь, что твоя жизнь в моих руках, ты должна слепо повиноваться мне. А чтобы доказать тебе, что между нами не может быть других отношений, кроме отношений рабыни и повелителя, что я не могу уступить твоим слезам и крикам, я скажу тебе, что женщина, убитая твоим сообщником на улице Дам, была моей матерью!
– Сжалься! Не убивай меня! – вскричала Нисетта, с испугом отступая в угол комнаты.
– Этот ужас говорит о твоем сообщничестве больше, чем твои признания, – с презрением сказал Панафье. – Ты помогала этому злодею, ты вносила в его преступления свои пороки и развращенность! Ты подготавливала преступление, отыскивая новую жертву. Твое кроткое лицо, твоя красота – все это служило приманкой!
Нисетта стояла молча в своем углу, боясь глядеть на Панафье, со страхом ожидая, что он будет делать.
– Это невероятно! Бог дает преступнице такую привлекательную внешность! Но неужели тени жертв по ночам не приходят мучить тебя? Я не знаю, что не дает мне убить тебя, как собаку!
Нисетта на коленях подползла к Панафье, услышав последние слова, и проговорила:
– Умоляю тебя, не убивай меня! Я сделаю все, что ты хочешь, но не убивай меня!
Панафье, сложив руки, глядел на нее с ненавистью и презрением.
– Я буду молчать, но ты будешь повиноваться мне. Вначале ты сказала, что знаешь многое о Луизе – говори, не лги!
Нисетта взглянула на Панафье, и их взгляды встретились. Она сразу же опустила глаза, понимая, что ложь погубила бы ее.
– Я солгала. Мне нечего сказать о ней. Я хотела обманом развратить ее. Она была убеждена, что ты был моим любовником. Рауль, который поселил ее в особняке на улице Шальо, был страстно влюблен в нее и к концу пятой недели пребывания ее там подарил ей всю меблировку. Следуя моим советам, она согласилась стать любовницей Рауля по истечении месяца, если ты не придешь за ней. Я тщательно избегала всякой встречи с тобой, когда неожиданно мы встретили тебя на кладбище.
– А кольцо?
– С большим бриллиантом? Это кольцо принадлежало Адели Мазель. Луиза получила его только утром, так как месячный срок истекал на следующий день.
Панафье вздохнул с облегчением, что успокоило немного Нисетту.
Панафье направился к двери.
– Ты уходишь и оставляешь меня одну?
– Да, ложись и усни, так как ты можешь еще спать. Завтра утром мы уйдем вместе. Сейчас уже светает, и я скажу приятелям, что только что встал. Мне нужно видеть Баландера.
Сказав это, он вышел.
Нисетта погасила огонь и бросаясь на постель со словами:
– К счастью, уже светло, и я не буду бояться одна.
Когда Панафье вошел в комнату, где накануне они пировали, Баландер и один из гребцов еще спали.
Панафье разбудил Баландера, тот вскочил, и, узнав приятеля, весело сказал:
– Не хочешь ли выпить, мой милый?
Разбудили третьего гребца и втроем сели завтракать.
Глава 39. Андре Берри
Мы должны возвратиться немного назад к таинственному герою этой истории – Андре Берри, который был по-прежнему заключен в маленьком домике в Монтреле под присмотром наших старых знакомых – Пьера Деталя и Ладеша.
После ужасной сцены, во время которой читатели присутствовали, и в которой Винсент и Панафье обвиняли негодяя в преступлениях, по мнению Андре Берри, никому неизвестных, он спрашивал себя, какое ужасное наказание ожидает его, и думал только об одном – о бегстве. Но чтобы добиться успеха, ему, прежде всего, нужно было успокоить своих сторожей.