Иван Грозный, стр. 82

После выступления членов собора власти не только не отменили опричнину, но и постарались укрепить ее изнутри. В самом начале 1567 г. царь забрал в опричнину Костромской уезд. Такой выбор объясняется достаточно просто. В этом уезде меры против «изменников» приобрели самый широкий размах. Первыми лишились земель в Костроме братья Адашевы, владельцы обширных костромских вотчин, а также их родня Ольговы, Путиловы и Туровы. Среди казанских поселенцев костромские дворяне составили одну из самых многочисленных групп. В их числе были Тыртовы, Сотницкие, Образцовы. Дворовым по Костроме числился князь Василий Рыбин-Пронский, казненный после выступления земских людей против опричнины в 1566 г.

Конфискованные в Костроме земли были использованы для испомещения опричников.

Остававшиеся в уезде землевладельцы не вызывали подозрений, а потому правительство избежало массового выселения помещиков из нового опричного уезда.

В результате «перебора людишек» примерно две трети местных дворян попали на опричную службу. Численность опричного охранного корпуса сразу увеличилась с 1000 до 1500 человек.

Правительство не только расширяло границы опричнины, но и с лихорадочной поспешностью укрепляло важнейшие опричные центры, строило замки и крепости.

Сначала царь Иван задумал выстроить «особный» опричный двор внутри Кремля, но затем счел благоразумным перенести свою резиденцию в опричную половину столицы, «за город», как тогда говорили. В течение полугода на расстоянии ружейного выстрела от Кремля вырос мощный замок. Его окружали каменные стены высотою в три сажени. На воротах, обитых жестью, было два резных разрисованных льва. У одного льва раскрытая пасть была обращена в сторону земщины, у другого — внутрь опричного замка. Между львами стоял двуглавый черный орел. Еще три черных орла венчали шпили замка. У Государева двора не было башен, и его стены не имели бойниц. Надо вспомнить, что опричный двор был спроектирован в то время, когда Грозный задумал примириться с земщиной и готовился объявить общую амнистию.

Полагают, будто опричный замок был построен по образу Града Божьего, а летящий орел, украшавший его, заключал эсхатологическую символику — грядущее адское наказание в дни Страшного Суда.

Отъезд главы государства из Кремля вызвал нежелательные толки, ввиду чего Посольский приказ официально объявил, что царь выстроил себе резиденцию за городом для своего «государского прохладу». Если бы иноземцы вздумали говорить, что царь решил «разделиться» с опальными боярами, дипломаты должны были опровергнуть их и категорически заявить, что «делиться» государю не с кем.

Замок на Неглинной недолго казался царю надежным убежищем. В Москве он чувствовал себя неуютно. В его голове родился план основания собственной опричной столицы в Вологде. Там он задумал выстроить мощную крепость наподобие Московского Кремля. Опричные власти приступили к немедленному осуществлению этого плана. За несколько лет была возведена главная, юго-восточная стена крепости с десятью каменными башнями. Внутри крепости вырос грандиозный Успенский собор. Около 300 пушек, отлитых на московском Пушечном дворе, доставлены были в Вологду и свалены там в кучу. 500 опричных стрельцов круглосуточно стерегли стены опричной столицы.

Наборы дворян в опричную армию, строительство замка у стен Кремля, сооружение грандиозной крепости в лесном Вологодском крае в значительном удалении от границ и прочие военные приготовления не имели целью укрепление обороны страны от внешних врагов. Все дело заключалось в том, что царь и опричники боялись внутренней смуты и готовились вооруженной рукой подавить мятеж могущественных земских бояр.

Будущее не внушало уверенности мнительному самодержцу. Призрак смуты породил в его душе тревогу за собственную безопасность. Перспектива вынужденного отречения казалась все более реальной, и царь должен был взвесить все шансы на спасение в случае неблагоприятного развития событий. В частности, Иван стал подумывать о монашеском клобуке. Будучи в Кириллове на богомолье, царь пригласил в уединенную келью нескольких старцев и в глубокой тайне поведал им о своих сокровенных помыслах. Через семь лет царь сам напомнил монахам об этом удивительном дне. Вы ведь помните, святые отцы, писал он, как некогда случилось мне прийти в вашу обитель и как я обрел среди темных и мрачных мыслей «малу зарю» света Божьего и повелел неким из вас, братии, тайно собраться в одной из келий, куда и сам я явился, уйдя от мятежа и смятенья мирского; и в долгой беседе «аз, грешный» вам возвестил желание свое о пострижении: тут «возрадовася скверное мое сердце со окаянною моею душою, яко обретох узду помощи Божия своему невоздержанию и пристанище спасения». Гордый самодержец пал в ноги игумену, и тот благословил его намерения. «И мне мнится, окаянному, что наполовину я уже чернец», — так закончил царь Иван рассказ о своем посещении Кириллова.

Грозный постарался убедить монахов в серьезности своих слов и тотчас пожертвовал им крупную сумму, с тем чтобы ему отвели в стенах обители отдельную келью. Келья была приготовлена немедленно.

Несмотря на все старания сохранить в тайне Содержание кирилловской беседы, слухи о намерениях царя дошли до земщины и произвели там сильное впечатление.

Влиятельным силам земщины пострижение Грозного казалось лучшим выходом из создавшегося положения. Они не питали более сомнений насчет того, что без удаления царя Ивана нечего думать об уничтожении опричнины. Между тем литовцы готовились к новой кампании против России. Не надеясь сокрушить противника силой оружия, они строили расчеты на использовании его внутренних затруднений. Будучи осведомлены об усилившихся трениях между опричниной и земщиной, литовцы попытались ускорить выступление недовольных и обратились с тайными воззваниями к главным руководителям земщины — Челяднину, Бельскому, Мстиславскому и Воротынскому. Ввиду того что Воротынский по милости царя сидел в тюрьме (он только что получил свободу), литовцы возлагали на него особые надежды. Удельный князь должен был возглавить вооруженный мятеж. Король обязался прислать ему в помощь войска и передать во владение все земли, которые будут отвоеваны у царя. Чтобы ускорить дело, король послал в Россию в качестве лазутчика старого «послужильца» Воротынских Козлова, ранее бежавшего в Литву.