По светлому следу (сборник), стр. 45
Булавин обернулся. Позади, улыбаясь, стоял секретарь партийного комитета паровозного депо Мель, ников, спрыгнувший с подножки маневрового паровоза.
— Мое почтение, товарищ майор, — весело проговорил он, протягивая Булавину руку. — Давненько вы к нам не заглядывали.
— Здравствуйте, Иван Петрович, — обрадованно отозвался Булавин, пожимая крепкую, мускулистую руку Мельникова.
Евгений Андреевич хорошо знал этого плотного, невысокого человека в кожаной куртке с форменными железнодорожными пуговицами — встречался с ним в райкоме партии, не раз заходил к нему в партийный комитет.
— А у нас тут интересные дела творятся! — возбужденно заговорил секретарь партийного комитета. — Движение тяжеловесников достигло такого размаха, что мы подумываем о сокращении паровозного парка процентов этак на тридцать пять — сорок. Неплохо ведь, а? Что вы на это скажете?
И тут мелькнула вдруг у Булавина смелая мысль,
— А не могли бы ваши машинисты, Иван Петрович, взять на себя обязательство: не увеличивая количества паровозов, перевезти в полтора-два раза больше грузов, чем они возят сейчас? — спросил он, пытливо вглядываясь в серые глаза Мельникова.
Секретарь партийного комитета задумался. Булавин хотел было пояснить, для чего это нужно? но Мельников и сам отлично все понял:
— Для фронта, стало быть, требуется?
Евгений Андреевич утвердительно кивнул головой.
— Нужно будет с народом об этом потолковать. И, пожалуй, не с одними только машинистами. Постараюсь к завтрашнему дню поговорить кое с кем.
В тот же день вечером Булавин зашел к Сергею Доронину. Машиниста дома не оказалось.
— Где бы мне разыскать его, Елена Николаевна? — спросил он мать Сергея.
— Не сказал он мне ничего, — ответила Доронина и добавила, улыбнувшись: — Думается мне, однако, что у Рощиных.
«Это даже к лучшему, — обрадовался Булавин, направляясь к Рощиным. — Не мешает и с Петром Петровичем посоветоваться. Да и дочка его, Анна Петровна, лучший диспетчер на участке. Может быть, и она что-нибудь подскажет…
Двери Булавину открыл сам Петр Петрович.
Он проводил Булавина в просторную комнату, в которой за большим столом, склонившись над какими-то схемами и чертежами, сидели Сергей и Анна. Они были настолько увлечены своим занятием, что не заметили даже прихода майора.
— Добрый вечер, друзья! — весело проговорил Булавин, переступая порог комнаты.
— А, Евгений Андреевич! — оживленно воскликнул Сергей, подымаясь навстречу Булавину,
Встала и Анна.
— Здравствуйте, Анна Петровна! — протянул ей руку Булавин и спросил, кивнув на стол: — Что это вы бумаги столько извели? Какие стратегические планы разрабатываете?
— Наши железнодорожные дела обсуждаем, товарищ майор, — ответила Анна. — Да вам это вряд ли интересно…
— Почему же? — улыбаясь спросил Булавин. — Меня как раз именно это и интересует. Может быть, посвятите меня в ваши замыслы?
Сергей с Анной смущенно переглянулись.
— Решили мы пересмотреть график движения поездов, — не очень уверенно начал Сергей. — Уплотнить его немного. Вот прикинули пока приблизительно, но и то получается большое сокращение во времени на каждом рейсе. Правда, Аня?
Анна утвердительно кивнула головой и добавила:
— Мне думается, что, если собраться диспетчерам и машинистам да обсудить сообща такой уплотненный график, можно было бы почти вдвое увеличить оборот паровозов и, следовательно, вдвое больше перевезти грузов.
— А если к тому же водить еще и тяжеловесные поезда, — поддержал ее Сергей, — можно перевезти грузов еще больше. Сейчас, когда такая нужда в паровозах, мы вполне могли бы обеспечить теперешний грузопоток половиной нашего парка, а остальные локомотивы отправить туда, где в них большая потребность.
До поздней ночи просидел Евгений Андреевич с Сергеем, Анной и Петром Петровичем, обсуждая возможности увеличения перевозки военных грузов. А когда возвращался домой, на душе у него было легко не только потому, что он нашел наконец решение трудной задачи, но и потому еще, что решение это подсказали ему сами железнодорожники.
Долго в эту ночь Евгений Андреевич не ложился спать. Он включил радиоприемник и настроился на волну одной из московских станций. Сильные аккорды рояля наполнили комнату. Они звучали настойчиво и властно, полные несокрушимой воли. Их тотчас же подхватила могучая волна звуков оркестра. Сначала Евгению Андреевичу казалось, будто оркестр лишь повторял мелодию вслед за роялем, но, прислушавшись, он ясно почувствовал, что музыкальная тема звучала в оркестре ярче, красочнее, выразительнее. Оркестр не только поддерживал четкий, мужественный голос рояля — он придавал ему величие, сливаясь с ним в мощный, торжественный гимн.
«Как хорошо! — взволнованно подумал Евгений Андреевич. — Чайковский, наверно…»
И чем больше прислушивался он к звукам симфонии, тем полнее сливались они с его собственными чувствами и мыслями. Даже когда утихло все и диктор объявил перерыв, взволнованный Евгений Андреевич долго еще продолжал ходить по комнате, раздумывая над пережитым за всю свою нелегкую жизнь.
Он думал о том, как трудно было бы ему работать без поддержки народа, без его проницательности и наблюдательности. Как близорук и беспомощен был бы он со своим маленьким штатом, как много труда и времени пришлось бы тратить на все, как много совершать ошибок…
Усевшись за стол, Булавин расстегнул воротник кителя, достал бумагу и торопливо стал писать жене. Хотя и нельзя было рассказать ей всего, что он делал и собирался сделать, она должна была понять по тону его письма, что он очень счастлив, что ему удалось найти решение какой-то очень важной задачи.
ПИСЬМО ГЛАФИРЫ ДОБРЯКОВОЙ
Спустя два дня в партийном комитете паровозного депо состоялось совещание машинистов, вагонников, эксплуатационников и путейцев. Присутствовал на нем и майор Булавин. О проекте нового, уплотненного графика движения поездов докладывала Анна Рощина.
Вернулся в свое отделение Евгений Андреевич поздно ночью в хорошем настроении. Тут у него тоже были новости — пришло наконец долгожданное письмо на имя тети Маши от Глафиры Добряковой. Его доставили майору, как только ушел он на собрание, и капитан Варгин вот уже несколько часов трудился над его дешифровкой. Фотокопия этого письма была тотчас же отослана в управление Привалова.
Приказав дежурному вызвать капитана, Булавин прошел в свой кабинет. Торопливо просмотрев пакеты с секретной почтой, он остановил свое внимание на радиограмме, присланной полковником Муратовым. Забыв об остальной корреспонденции, он перечитал радиограмму несколько раз и раздумывал над нею до тех пор, пока не вошел капитан Варгин, вид которого обеспокоил майора. Пристально всмотревшись в бледное, с темными кругами под глазами лицо капитана, Евгений Андреевич спросил озабоченно:
— Не захворали ли, Виктор Ильич?
— Да нет, ничего вроде… Голова только слегка побаливает. Мигрень, наверно.
— Знаю я эту мигрень, — усмехнулся Булавин. — Мне дежурный докладывал, что вы за последние сутки ни на минуту глаз не сомкнули. А тайный текст письма Добряковой не удается, значит, «анатомировать»?
— Не удается, товарищ майор, — смущенно улыбнулся капитан. — По внешнему виду нет в нем ничего подозрительного. Я фотографировал его разными способами, в разных лучах и фильтрах, но все безрезультатно. А ведь быть того не может, чтобы в письме Глафиры Добряковой не было тайного текста.
Майор снова пристально посмотрел на Варгина и строго произнес:
— Вот что, товарищ капитан: распорядитесь-ка, чтобы дежурный запросил у полковника Муратова разрешение на мой выезд к нему для срочного доклада, а сами немедленно отправляйтесь спать. И учтите: это не совет, а приказ. Для разгадки шифров нужна свежая голова.
— Но как же все-таки быть с письмом? — удивился Варгин. — Утром оно ведь должно быть доставлено Марии Марковне. Нельзя задерживать его у нас так долго, это может показаться Гаевому подозрительным.