По светлому следу (сборник), стр. 39
— Ему просто ни к чему все это, — убежденно ответил капитан, попросив разрешения закурить. — Зачем, скажите пожалуйста, ходить ему на станцию и считать там проходящие поезда, когда ему известен весь наш наличный паровозный парк, обеспечивающий вождение этих поездов?
Булавин сидел, глубоко задумавшись, и, казалось, совсем не слушал своего помощника.
«Неужели он равнодушен ко всему, что я ему говорю?» — с досадой подумал Варгин и спросил:
— Вам разве не кажется, товарищ майор, что Гаевой мог бы оказать разведке врага неоценимую услугу, сообщая ей одни только сведения о численности нашего паровозного парка?
— В этом не может быть никаких сомнений, — охотно согласился Булавин, — но у нас нет ведь пока никаких существенных доказательств причастности Гаевого к вражеской разведке. А подозревать его только потому, что располагает он важными для врага сведениями, по меньшей мере несерьезно.
— Да разве это только? — поднял на майора удивленные глаза капитан Варгин. — Мне рассказывал о нем кое-что его помощник комсомолец Алешин. Ершистый такой паренек. Помните, я вас познакомил с ним как-то?
— С рыжей шевелюрой? — невольно улыбнулся Булавин, вспомнив щуплого, нервного парнишку, с которым капитан Варгин познакомил его в железнодорожном клубе.
— Совершенно верно, рыженький, — подтвердил Варгин. — У него, оказывается, нелады с Гаевым. Непонятно, почему, но перед ним Гаевой произносит все время такие патриотические речи, от которых простодушный Алешин прямо-таки сам не свой. Ходит и всем жалуется, что Гаевой его в недостатке патриотизма обвиняет.
— А зачем же это Гаевому?
— Кто знает — может быть, и требуется для чего-то. Выгодно, может быть, чтобы именно такое говорил о нем Алешин. На другого его слова не произвели бы, пожалуй, большого впечатления, а на нервного Алешина производят. Значит, Гаевой правильно рассчитал, если хочет, чтобы о нем молва шла как о человеке, патриотически настроенном. И ведь это чертовски хитро!
Видя, что майор все еще не понимает его мысли, Варгин, пояснил:
— Ну, зачем, скажите пожалуйста, обвинять Гаевому Алешина в недостатке патриотизма, если парень этот чуть ли не каждый месяц заявления подает с просьбой послать его если не на фронт, то хотя бы в паровозное депо на любую работу? А ведь он туберкулезник, и врачи ему, кроме конторы, ни где работать не разрешают. Неужели вас не настораживает столь странное поведение Гаевого, товарищ майор?
— Настораживает, — спокойно согласился Булавин. — Но и только. Так что не будем пока торопиться с выводами. А вот с личным делом Гаевого познакомиться не мешает. Раздобудьте его сегодня же в отделе кадров паровозного депо.
НИКАНДР ФИЛИМОНОВИЧ СООБЩАЕТ ВАЖНЫЕ СВЕДЕНИЯ
На следующий день утром личное дело Аркадия Илларионовича Гаевого лежало на столе майора Булавина. Евгений Андреевич тщательно прочитал его несколько раз, но ни один пункт заполненных Гаевым анкет не вызывал у него сомнений. Согласно этим анкетам, Гаевой родился в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году в Западной Белорусии, в городе Молодечно. Окончив там же церковно-приходскую школу, работал по ремонту пути на железной дороге, а затем слесарем паровозного депо. В самом начале войны эвакуировался из Молодечно сначала в Полоцк, а позже на станцию Воеводино, где и поступил на работу расценщиком конторы паровозного депо.
Все перечисленные в его послужном списке данные подтверждались справками, достоверность которых не вызывала сомнений.
— А может быть, послать их все-таки на экспертизу? — спросил капитан Варгин.
— Что это даст нам?
— Если они окажутся фальшивыми… — начал было Варгин, но Булавин нетерпеливо перебил его:
— А если не окажутся? Если достоверность их подтвердится? Разве бесспорным станет, что Гаевой — честный человек?
Капитан молчал — ему нечего было возразить Булавину.
— Раздобыть такие справки гитлеровскому шпиону не стоило бы, конечно, большого труда, — задумчиво продолжал Булавин, откладывая в сторону личное дело Гаевого. — Заняв Молодечно в тысяча девятьсот сорок первом году, гитлеровцы могли ведь обзавестись нужными им справками в неограниченном количестве.
— И кто знает, — горячо подхватил Варгин, — может быть, подлинный Гаевой томится теперь где-нибудь на фашистской каторге в Германии или давно уже замучен в одном из концлагерей, а агент фашистской разведки орудует тут у нас, прикрываясь его документами.
— А где доказательства, что это именно так? — сурово спросил Булавин. — Не предлагаете же вы считать Гаевого шпионом без всяких доказательств?
— Но ведь эти доказательства можно искать неопределенно долго, а нам дорога каждая минута.
— Да, нам дорога каждая минута, — строго повторил Булавин, — и именно поэтому мы обязаны либо снять с него все подозрения, либо доказать, что он наш враг, и сделать это возможно скорее. Не знаете ли вы, кто близок с Гаевым?
Варгин с сомнением покачал головой:
— Едва ли найдется такой человек. По словам Алешина, Гаевой живет настоящим отшельником.
— Постойте-ка! — воскликнул вдруг майор, вспомнив свой недавний разговор с главным кондуктором. — Никандр Филимонович Сотников, кажется, сможет нам рассказать о нем кое-что.
Торопливо надев шинель, Булавин, застегиваясь на ходу, направился к двери.
— А удобно ли вам идти к нему самому? — озабоченно спросил Варгин. — Сотников ведь в одном доме с Гаевым живет…
— Спасибо, что надоумили, — улыбнулся Булавин. — А то бы я так к нему и пожаловал.
И пояснил уже серьезно:
— Нет, Виктор Ильич, я не собираюсь к Сотникову домой. С ним можно и в другом месте встретиться. Схожу на станцию. Недавно прибыл туда санитарный поезд. Уверен, что встречу возле него Никандра Филимоновича: старик любит поговорить с ранеными, ободрить их, угостить табачком. К тому же от старшего сына ему давно писем нет, вот он и надеется, видимо, обнаружить его среди раненых…
С этими словами майор вышел из своего кабинета.
Санитарный поезд все еще стоял на станции. Изучая обстановку, Булавин медленно пошел вдоль состава, поглядывая на окна вагонов, в которых виднелись то забинтованные головы раненых, то белые платочки медицинских сестер.
На ступеньках одного из вагонов он заметил по жилую женщину — подполковника медицинской службы- и отдал ей честь. Женщина, близоруко щурясь, внимательно посмотрела на Булавина и молча кивнула в ответ, продолжая отыскивать глазами кого-то на станции.
Булавин отвел свой взгляд от врача и, посмотрев вдоль состава, почти тотчас же увидел худощавую фигуру Никандра Филимоновича, шедшего ему навстречу. Еще издали закивал он майору, а поравнявшись, приложил руку к козырьку своей железнодорожной фуражки.
— Прогуливаетесь? — улыбаясь, спросил Булавин и протянул главному кондуктору руку.
— Всякий раз к таким поездам выхожу, — ответил Сотников, всматриваясь в показавшегося в окне вагона солдата с забинтованной головой. — Все надеюсь Васю своего встретить. Писем что-то давно от него нет. Ранен, может быть… Спрашивал уже у медицинских сестер, не попадался ли им старший сержант Василий Сотников, кавалер ордена Славы. Нет, говорят, не слыхали про такого. Значит, слава богу, воюет где-то… А вы, может быть, тоже кого высматриваете?
— Да нет, Никандр Филимонович, я так просто вышел, — ответил Булавин. — Хотя и мои близкие есть на фронте: жена военным врачом в полевом госпитале работает. Но она на другом участке, далеко отсюда.
— Да, вряд ли найдешь сейчас человека, у которого никого бы не было на фронте, — вздохнул Никандр Филимонович.
— А не вы ли мне рассказывали, — будто невзначай заметил Булавин, — что сосед ваш, Гаевой, совсем одинокий?
— Может быть, и я, — неохотно отозвался Сотников. — Гаевой действительно в первый же год войны всю свою семью потерял. Так, во всяком случае, он рассказывает…
— Потому, наверно, и нелюдимым таким стал?
Никандр Филимонович ответил не сразу. Видимо, ему почему-то неприятно было говорить о расценщике.