Вудсток, или Кавалер, стр. 90

— Доверьте вашу репутацию мне, добрый доктор, — сказала Алиса, пытаясь улыбнуться, — ее труднее уронить, чем доброе имя женщины, и она будет сохраннее в моих руках, чем моя репутация была бы в ваших. Но вот в чем я пойду вам навстречу: вы будете свидетелем всему, вы сами пойдете со мной, ваше присутствие подбодрит меня и придаст мне смелости.

— Это уже кое-что значит, — сказал доктор, хотя и не совсем довольный тем, что Алиса не оказывает ему полного доверия. — Ты всегда была умная девушка, и я положусь на тебя.., волей-неволей придется положиться.

— Тогда встретимся завтра в чаще, — сказала Алиса, — но прежде скажите мне, наверно ли вы знаете время и место? Ошибка может оказаться роковой.

— Успокойся, сведения у меня совершенно точные, — ответил доктор с прежней важностью, которая немного поубавилась в последние минуты их беседы.

— Могу я спросить, — сказала Алиса, — каким образом вы получили такие важные сведения?

— Без сомнения, можешь, — ответил он, уже полностью вернувшись к своему обычному тону превосходства, — но отвечу я тебе или нет — это другое дело. Я думаю, что и для моей и для твоей репутации будет лучше, чтобы ты оставалась в неведении относительно этого дела. У меня тоже есть тайны, как и у вас, сударыня, и среди них, я думаю, найдутся гораздо более интересные.

— Пусть так, — спокойно сказала Алиса, — значит, завтра мы встретимся с вами в чаще у сломанных солнечных часов ровно в половине шестого, а оттуда отправимся к месту дуэли и подождем, пока они оба придут. По дороге я преодолею свою робость и объясню вам, как я намерена предотвратить несчастье. А вы, может быть, подумаете, как бы сделать так, чтобы вообще обойтись без моего вмешательства, которое для меня столь неприятно и тягостно.

! — Нет, дитя мое, — сказал доктор, — раз ты отдаешь себя в мои руки, тебе не придется жаловаться на отсутствие моих советов; и ты прекрасно знаешь, что я ни о ком не забочусь больше, чем о тебе, если не считать одного человека, и не оставлю тебя без наставлений… Итак, в половине шестого в чаще, у солнечных часов… И да благословит господь наши старания.

Тут их разговор был прерван зычным голосом сэра Генри Ли, который громко звал их.

— Дочка!.. Доктор Рочклиф!.. — доносилось по коридорам и галереям. — Что вы тут сидите нахохлившись, как вороны в тумане, когда у нас внизу идет такая потеха? Этот шальной мальчишка Луи Кернегай то смешит до того, что у меня бока вот-вот лопнут от хохота, то играет на гитаре так сладко, что может жаворонка с небес сманить. Пойдемте, пойдемте!

Смеяться в одиночестве — трудное занятие.

Глава XXVIII

Солнце встало над раскидистыми ветвями леса, но не могло проникнуть в его чащу, увешанную тяжелыми каплями росы; листва некоторых деревьев уже окрасилась пестрыми осенними оттенками; то была пора, когда природа, словно расточитель, почти окончивший свой жизненный путь, хочет вознаградить себя изобилием веселых и ярких красок, точно знает, что ей уже недолго наслаждаться этим великолепием.

Птицы молчали, только переливчатая песня малиновки доносилась из кустов возле замка, где птичка порхала, ободренная щедротами доброго старого баронета, всегда поощрявшего ее смелость; но и она не отваживалась лететь в чащу, где могла встретить ястреба и других врагов, и предпочитала держаться по соседству с жилищем людей, от которых она, почти единственная из пернатого племени, могла ждать бескорыстного покровительства.

Итак, лес был полон безмолвной прелести, когда почтенный доктор Рочклиф, завернувшись в алый плащ, много послуживший на своем веку, закрывая лицо больше по привычке, чем по необходимости, и одной рукой поддерживая Алису (она тоже закуталась в плащ — осеннее утро было холодное и сырое), пробирался по густой и высокой траве самых тенистых дорожек, по щиколотку в росе, к месту дуэли.

Они с таким жаром совещались друг с другом, что, казалось, совсем не замечали неровностей запущенной дорожки, хотя им часто приходилось прокладывать себе путь сквозь заросли кустарника; на них в изобилии падали жемчужины влаги, пока плащи, отяжелевшие и промокшие, не обвисли у них по бокам и не облепили плечи. Они остановились в чаще, спрятавшись за кустами, из-за которых видно было все, что происходило на лужайке у Королевского дуба, — его толстый корявый ствол с искривленными, поломанными ветвями и хмурыми сучьями напоминал старого искалеченного бойца, весьма подходящего для роли судьи в поединке.

Первым на место встречи прибыл веселый кавалер Роджер Уайлдрейк. Он тоже был закутан в плащ, но вместо высокой пуританской касторовой шляпы па нем была испанская шляпа с пером и лентой под цвет; она уже не раз бывала под дождем и ветром, но, чтобы скрасить ее жалкий вид, он заломил ее набекрень «чертовски лихо», как было принято у самых отчаянных роялистов. Уайлдрейк торопливо вышел на лужайку и громко воскликнул:

— А все-таки, клянусь Юпитером, я первый на поле боя, хоть и отстал от Эверарда, чтобы выпить утреннюю чарочку. Она пошла мне на пользу, — добавил он, причмокнув губами. — Ну что ж, обследуем местность, прежде чем явится мой патрон, ведь его пресвитерианские часы плетутся так же, как его пресвитерианские ноги.

Он вынул из-под плаща шпагу и принялся осматривать кусты вокруг лужайки.

— Я предупрежу его, — прошептал доктор на ухо Алисе. — Я сдержу слово: тебе не придется появляться на сцене… nisi dignus vindice nodus… note 65 объясню в другой раз. Vindex note 66 может быть и мужского и женского рода, значит такую цитату привести можно.

Спрячься хорошенько.

С этими словами он вышел на лужайку и поклонился Уайлдрейку.

— Мистер Луи Кернегай, — сказал Уайлдрейк, снимая шляпу, но тут же заметил свою ошибку и добавил:

— Ах, нет, прошу прощения, сэр.., потолще, пониже, постарше… Наверно, вы друг мистера Кернегая, с вами я надеюсь скоро сразиться… А почему бы и не сейчас, сэр, пока не явились господа?

Это была бы закусочка, чтобы заткнуть дыру в желудке, пока не подадут обед, сэр. Что вы на это скажете?

— Скорее, чтобы проделать дыру в желудке или добавить еще одну, — сказал доктор.

— Правильно, сэр, — ответил Роджер; казалось, теперь он был в своей стихии, — так тоже может случиться. Но послушайте, сэр, вы закрываете лицо. Я согласен, что в наше трудное время так поступают все порядочные люди; тут уж ничего не поделаешь.

Но у нас все начистоту… У нас здесь нет предателей. Я первый примусь за дело, сэр, чтобы подбодрить вас и показать, что вы имеете дело с джентльменом, который почитает короля и готов помериться силами с любым его сторонником, а вы ведь, несомненно, из таких, сэр, раз вы друг мистера Луи Кернегая.

И Уайлдрейк принялся расстегивать пряжки своего плаща, — Прочь.., прочь, наряд с чужого плеча, — сказал он, — чужие обноски.., я мог бы сказать:

Прочь занавес, лик Борджа укрывший.

С этими словами он сбросил плащ и предстал in cuerpo note 67 в самом изящном, но изрядно засаленном камзоле из алого атласа с дырочками и прорезями, сквозь которые виднелся шелк, когда-то белый, в штанах из той же материи и в чулках — они, как у Пойнса, некогда были персикового цвета. Его наряд завершала пара легких башмаков, совсем не подходящих для ходьбы по росе, и широкий шарф с потускневшим шитьем.

— Ну, сэр, — воскликнул он, — поспешите, стряхните лень, я стою перед вами крепко и надежно — самый преданный королю солдат, когда-либо протыкавший шпагой круглоголового. Беритесь, сэр, за оружие! — продолжал он. — Мы можем сделать полдюжины выпадов, пока они не пришли, и пристыдим их за опоздание… Ах, вот оно что! — протянул он самым разочарованным тоном, когда доктор, распахнув плащ, показал свою рясу. — Тьфу! Да это всего-навсего пастор!