Уэверли, или шестьдесят лет назад, стр. 73

– Это testamentum militare note 347, – произнес барон,

– которое у римлян отличалось тем, что могло быть сделано и устно.

Но нежное сердце миссис Флокхарт растаяло в ее груди от речей предводителя; она начала что-то жалобно лепетать и положительно отказалась притронуться к завещанным деньгам, так что Фергюсу пришлось их взять обратно.

– Ладно, – сказал он, – если меня убьют, пускай они достанутся гренадеру, который вышибет из меня мозги, но я уж постараюсь, чтобы ему пришлось для этого потрудиться.

Приказчик Мак-Уибл не удержался от соблазна вставить и тут свое слово, ибо, где речь шла о деньгах, ему трудно было промолчать:

– Быть может, вам лучше было бы отнести это золото мисс Ивор на случай смерти или иного какого несчастья на войне? Это могло бы быть оформлено как дарственная mortis causa note 348 молодой особе, и вам стоило бы только подмахнуть пером, чтобы все было в порядке.

– У молодой особы, – сказал Фергюс, – если что-либо подобное произойдет, будет другое на уме, а не эти несчастные луидоры.

– Правильно, не спорю, нет никаких сомнений… Но ваша милость прекрасно знает, что самое сильное горе…

– Переносится большинством людей легче, чем голод? Правильно, приказчик, совершенно правильно; и, я думаю, найдутся даже такие, которых бы утешило подобное рассуждение, если бы даже погиб и весь род людской. Но есть горе, которое не знает ни голода, ни жажды, и бедная Флора… – Он замолк, и всем присутствующим передалось его волнение.

Мысли барона, естественно, обратились к судьбе его беззащитной дочери, и в глазах у ветерана показалась крупная слеза.

– А если убьют меня, Мак-Уибл, все мои бумаги в ваших руках. Все мои дела вы знаете. Смотрите же не обидьте Розу.

Приказчик был человек земной, ничего не поделаешь. Много, без сомнения, было в нем грязи и дряни, но некоторые добрые и справедливые чувства были и ему не чужды, в особенности когда дело касалось барона или его дочери. Он жалобно взвыл.

– Если этот злосчастный день когда-либо наступит, – заявил он, – пока у Дункана Мак-Уибла останется хоть грош, он будет принадлежать мисс Розе. Перепиской займусь по полпенни за лист, только бы она не знала нужды! Если все прекрасные баронские земли Брэдуордина и Тулли-Веолана, с крепостцей и замком на них (он принимался всхлипывать и хныкать при каждой паузе)… усадьбами, пашнями, болотами, пустошами… с полями ближними и дальними… строениями… садами… голубятнями… с правом ловить рыбу и пользоваться озером Веолан… с церковными десятинами, жилищами пастора и викария… annexis, connexis note 349… с правом выпаса скота… топливом, торфом и дерном… со всеми прочими угодьями (тут он прибегнул к концу своего длинного шейного платка, чтобы утереть глаза, так как вся эта юридическая обстоятельность вызывала в нем потоки слез, настолько ярки были образы, связанные с этим перечислением)… со всем тем, что более подробно перечислено во владельческих документах и планах… находящихся в приходе Брэдуордине, в Пертшире… если, как я сказал раньше, все они должны перейти от чада моего патрона к Инч-Грэббиту, этому вигу и ганноверцу, и попасть в руки его управляющего Джейми Хоуи, который и в старосты-то не годится, не то что в приказчики…

В начале этих жалоб было действительно что-то трогательное, но окончание возбудило неудержимый хохот всех присутствующих.

– Не бойтесь, приказчик, – сказал прапорщик Мак-Комбих, – снова, как в добрые времена, начнем тащить и грабить, и Снекюсу Мак-Снекюсу (вероятно, он хотел сказать annexis, connexis) и всем вашим прочим друзьям придется податься в сторону перед теми, у кого палаш подлиннее.

– А этот палаш-то будет у нас в руках, Мак-Уибл, – сказал предводитель, увидев, что приказчик от этого замечания пришел в большое смущение.

– Ну что вы, приказчик, нос повесили; пейте до дна с легким сердцем. Барон благополучно вернется победителем в Тулли-Веолан и еще присоединит к своим землям килланкьюрейтские, поскольку этот трусливый свинячий ублюдок не хочет выступать за принца, как положено всякому порядочному джентльмену.

– И правда, они с нашими смежные, – сказал приказчик, вытирая глаза, – и им бы естественно было попасть в одни руки.

– А я, – продолжал предводитель, – тоже буду себя беречь. Надо вам сказать, что мне нужно довести до конца одно благое дело: я задумал обратить миссис Флокхарт в лоно католической церкви или по крайней мере оставить ее на полдороге – в вашей епископальной кирке. О барон, если бы вы слышали ее прекрасное контральто, когда по утрам она читает наставления Кэйт или Мэтти, вы, при вашем понимании музыки, содрогнулись бы при мысли, что ей приходится пищать псалмы в молитвенном вертепе этого Хэддо.

– Бог с вами, полковник, что вы такое говорите! Но, я надеюсь, ваши милости не откажутся от чашки чаю перед тем, как идти во дворец? Я его мигом заварю.

С этими словами миссис Флокхарт удалилась, а мужчины остались беседовать за столом, причем, как легко себе представить, разговор вертелся главным образом вокруг вероятных событий предстоящего похода.

Глава 43. Бал

Прапорщик Мак-Комбих отправился в лагерь по делам службы, Мак-Уибл пошел переваривать свой обед и намеки Эвана Дху на законы военного времени в какой-то сомнительный кабачок, а Уэверли вместе с бароном и Мак-Иваром направился в Холируд-хаус. Двое последних были в веселом настроении, и барон подшучивал на свой лад над эффектной фигурой нашего героя, столь выигрышной в новом костюме.

– Если вы имеете намерение посягнуть на сердце какой-нибудь хорошенькой шотландочки, я бы посоветовал вам, когда вы обратитесь к ней, обязательно процитировать стихи Вергилия:

Каковые стихи Робертсон note 352 из Струана, предводитель клана Доннохи (если только primo loco note 353 не отдать предпочтения притязаниям Люда note 354), передал следующим изящным образом:

Хотя вы-то носите брюки, что соответствует более древней традиции и пристойнее.

– Нет, послушайте лучше мою песенку, – воскликнул Фергюс:

Не нужен ей богатый лорд, Не нужен титул леди, Ее похитил Дункан Грейм, В своем закутав пледе.

К этому времени они дошли до дворца Холируд. При входе в зал о каждом госте торжественно докладывали.

Всем слишком хорошо известно, сколько знатных, образованных и богатых дворян участвовало в злополучной и безрассудной авантюре 1745 года. Шотландские дамы тоже большей частью приняли сторону доблестного и прекрасного молодого принца, который отдал свою судьбу в руки соотечественников не как расчетливый политик, а скорее как романтический рыцарь. Не следует поэтому удивляться, что Эдуарда, проведшего большую часть своей жизни в торжественном уединении Уэверли-Онора, ослепила оживленная и изящная картина, которую представляли теперь столь долго пустовавшие залы шотландского дворца. Убранству, правда, недоставало великолепия, все было сделано на скорую руку и так, как позволяла смутная и тревожная обстановка, но общее впечатление все же было разительное, а принимая во внимание знатность общества, даже блестящее.