Уэверли, или шестьдесят лет назад, стр. 100

Покинув это поле смерти, они продолжали путешествие без дальнейших приключений и благополучно достигли своей цели. Уильямсы сказали соседям, что наш герой – их молодой родственник, студент богословия, готовящийся стать пастором, который приехал на ферму переждать, пока уляжется смута и он сможет безопасно проехать по дорогам. Это устраняло всякие подозрения среди приветливых и простодушных камберлендских крестьян и вполне удовлетворительно объясняло серьезный вид гостя и его склонность к уединению. Подобные меры предосторожности оказались более необходимыми, чем мог думать Уэверли, так как из-за ряда обстоятельств ему пришлось оставаться в Фастуэйте – как называлась ферма Уильямса – значительно дольше, чем он предполагал.

Началось с того, что выпало огромное количество снега, так что с отъездом пришлось задержаться более чем на десять дней. Затем, когда по дорогам уже можно было кое-как проехать, одно за другим пришли известия – что принц отступил в Шотландию; что он отошел от границы и отводит войско к Глазго; наконец, что герцог Камберлендский начал осаду Карлейла. Таким образом, проникнуть в Шотландию с этой стороны было невозможно, так как путь был закрыт его армией. На восточной границе маршал Уэйд с большим войском наступал на Эдинбург; а по всей границе отряды милиции, волонтеров и партизан подавляли мятеж и ловили всех горцев, отставших от своей армии. Сдача Карлейла и жестокая кара, угрожавшая местному гарнизону, вскоре убедили Эдуарда в том, что предпринимать одному путешествие по враждебной стране с единственной целью предложить свой меч на защиту дела явно проигранного – бессмысленно.

В своем уединении, лишенный радостей общения с образованными людьми, наш герой все чаще стал вспоминать споры с полковником Толботом и доводы, которые тот приводил, чтобы его убедить. А во сне ему являлся образ, еще более тревоживший его совесть: он видел последний взгляд и последний жест полковника Гардинера. И теперь всякий раз, как редко приходившая в эту деревню почта приносила известия о мелких стычках, кончавшихся в пользу то той, те другой стороны, он желал только одного: никогда больше не обнажать своего меча в междоусобной войне. Затем мысли его переносились на предполагаемую гибель Фергюса, на тяжелое положение Флоры, наконец – и с еще более нежным чувством, – на судьбу Розы Брэдуордин, лишенной даже той внутренней поддержки, которую ее подруга черпала в своей фанатической преданности Стюартам, освещавшей и придававшей возвышенный характер всем ее жизненным невзгодам. Этим мечтам он мог отдаваться, не опасаясь, что кто-нибудь помешает ему или будет приставать с расспросами. Во время частых зимних прогулок у берегов Аллзуотера он гораздо лучше, чем прежде, научился владеть своим духом, смиренным испытаниями, и почувствовал себя вправе сказать с твердостью, хоть и не без вздоха сожаления, что романтический период его жизни кончен и теперь для него начинается ее подлинная история. Этот вывод ему вскоре пришлось оправдать на деле, призвав на помощь свой разум и житейскую мудрость.

Глава 61. Путешествие в Лондон

На ферме в Фастуэйте вся семья вскоре привязалась к Эдуарду. Он действительно отличался мягкостью и приветливостью характера, которая почти всегда вызывает ответную приязнь. В глазах этих простодушных людей ученость придавала ему вес, а грусть вызывала живое участие. Он уклончиво приписывал свое печальное настроение гибели брата, павшего во время схватки под Клифтоном; и в этом первобытном обществе, где родственные узы ставятся очень высоко, его постоянная печаль вызывала не удивление, а сочувствие.

В конце января по случаю счастливого бракосочетания Эдуарда Уильямса, сына его хозяина, с Сисили Джобсон, ему пришлось показать себя и с более веселой стороны. Наш герой не хотел омрачать своей грустью свадебное веселье двух существ, которым был так обязан. Поэтому он сделал все возможное – танцевал, пел, принимал участие в играх и был самым оживленным из гостей. На следующее утро, однако, он вынужден был подумать о более серьезных делах.

Мнимый студент богословия так понравился священнику, венчавшему молодую пару, что на другой день тот приехал из Пенрита с единственной целью – его повидать. Наш герой очутился бы в очень затруднительном положении, если бы пастору вдруг взбрела в голову мысль проверить его предполагаемые богословские познания, но, по счастью, ему было гораздо интереснее выслушивать и рассказывать всякие новости. Он захватил с собой две-три старые газеты, и в одной из них Эдуард натолкнулся на сообщение, которое так поразило его, что он стал совершенно глух ко всему, что преподобный мистер Туигтайт рассказывал о событиях на севере и о том, что герцог Камберлендский, по всей вероятности, скоро нагонит и раздавит мятежников. В статье говорилось примерно следующее:

«Десятого сего месяца скончался в своем доме на Хилл-стрит, Баркли-сквер, Ричард Уэверли, эсквайр, второй сын сэра Джайла Уэверли из Уэверли-Онора, и т.д. и т.д. Он умер после продолжительной болезни, усилившейся из-за неприятного положения, в котором он находился в связи с подозрением в государственной измене, которое вынудило его представить за себя поручительство на очень крупную сумму. Обвинение такого же рода тяготеет и над его старшим братом, сэром Эверардом Уэверли, главой этой старинной фамилии. Насколько нам известно, суд над ним будет назначен в начале следующего месяца, если только Эдуард Уэверли, сын покойного Ричарда Уэверли и наследник баронета, не предаст себя в руки правосудия. В этом случае, как нас уверяют, его величество всемилостивейше намерен прекратить всякое судебное преследование сэра Эверарда. По достоверным сведениям, этот несчастный молодой человек сражался на стороне претендента и участвовал в походе гайлэндских войск на Англию. Но после дела под Клифтоном 18 декабря прошлого года о нем ничего не было слышно».

Таково было содержание этой статьи, совершенно сразившей Уэверли.

«Великий боже! – мысленно воскликнул он. – Так, значит, я отцеубийца? Быть не может! Отец никогда не любил меня настолько, чтобы мнимое известие о моей смерти могло ускорить его конец. Нет, этого я допустить не могу. Я был бы безумцем, если бы хоть на мгновение поверил в этот ужас. Но я был бы хуже отцеубийцы, когда бы потерпел, чтобы какая-либо опасность угрожала моему благородному и великодушному дяде, который всегда был для меня более чем отец, если только такая беда может быть отвращена ценой любой жертвы с моей стороны».

В то время как эти мысли вонзались в душу Уэверли, как жала скорпионов, достойный пастор, пустившийся в пространные рассуждения по поводу сражения при Фолкерке, вдруг заметил, что наш герой смертельно побледнел, и спросил, не сделалось ли ему дурно. По счастью, в этот момент в комнату вошла новобрачная, сияющая улыбкой и румянцем во всю щеку. Не отличаясь особенным блеском ума, миссис Уильямс была женщиной сердечной и сразу же догадалась, что Эдуарда поразило в газетах какое-нибудь неприятное известие. Поэтому она так ловко вмешалась в разговор, что, не вызывая подозрения, отвлекла внимание мистера Туигтайта вплоть до того момента, когда ему нужно было ехать. После этого Уэверли объяснил своим друзьям, что ему необходимо отправиться в Лондон без малейшего промедления.

Впрочем, с одной причиной промедления, которая до тех пор ему была неведома, он все же вынужден был столкнуться. Его кошелек, достаточно туго набитый, когда он отправлялся в Тулли-Веолан, не получая с того времени никаких подкреплений, порядочно истощился, и хотя образ жизни нашего героя за это время не способствовал быстрому расходованию средств (так как жил он по большей части у своих друзей или был в армии), однако после окончательного расчета с любезным хозяином Уэверли обнаружил, что ехать на почтовых ему будет не по карману. Поэтому лучше всего ему было добраться до Боробриджа, где проходила большая дорога на север, и там занять место в северном дилижансе – огромной старомодной колымаге, запряженной тройкой лошадей, которая доставляла пассажиров из Эдинбурга в Лондон (с божьей помощью, как гласило объявление) за три недели. Итак, наш герой сердечно попрощался со своими камберлендскими друзьями, обещая не забывать их доброту и надеясь про себя, что в будущем он окажется в состоянии вознаградить их более существенным образом. После целого ряда мелких затруднений и досадных проволочек, переодевшись в платье, более соответствующее его положению, хотя все-таки скромное и простое, он наконец добрался до станции и оказался в вожделенной колымаге vis-a-vis note 449 миссис Ноузбэг, супруги лейтенанта Ноузбэга, служившего адъютантом и учителем верховой езды в ххх драгунском полку, общительной дамы лет пятидесяти, наряженной в синее платье с красной отделкой и не выпускавшей из рук верхового хлыстика с серебряной ручкой.