Пленники Барсова ущелья (илл. А. Лурье) 1956г., стр. 26

— Теперь — за мной!

Но разве Гагик мог сдвинуться с места, не узнав точно, куда его зовут?

— Объясни сначала, куда и зачем? — упрямо заявил он.

— Неужели ты никогда не ловил птиц зимой, в овине? — рассердился Ашот.

Ребята взяли две горящие головешки, палки с намотанным на них сеном, кусты и вышли из пещеры. Захватив факел и куст терновника, последовал за ними и Саркис.

Была ночь, но казалось, что солнце зашло совсем недавно и сумерки еще не успели вполне завладеть землей Небо было ясное, звездное. Мягко искрился снег, белым покрывалом окутавший ущелье. Вся природа вокруг спала мирным сном. Спали горы, спали скалы. На сумеречном фоне ночного неба четко вырисовывались черные силуэты зубчатых вершин, точно фантастические замки.

Впереди, показывая дорогу, шел Асо.

Бесшумно подошли ребята к Куропачьей горе и остановились у темного входа в Воробьиную пещеру, как они окрестили ее по пути.

Что же было на уме у Ашота? Что они должны теперь делать? Войти с факелами в пещеру?

Нет, Ашот отобрал у всех и факелы и головешки. Головешки он положил на камни — одну против другой — и сблизил их дымящиеся концы. Так они могли тлеть долго не угасая.

Потом он отвел Гагика в сторону, отдал ему свое пальто и что — то прошептал на ухо. Гагик понимающе кивнул.

— А вы — за мной, — сказал Ашот и повел ребят в пещеру.

У всех в руках были колючие кусты.

Не успел Гагик как следует поднять пальто, прикрыв им и своим телом узкий вход в пещеру, как внутри ее ребята начали кричать, свистеть. Шум поднялся страшный. Вскоре, однако, он немного утих, и до Гагика донесся шелест множества крыльев. Это вспугнутые воробьи в панике носились по пещере от стены к стене. Инстинктивно они кидались к выходу, но, наткнувшись на завесу, устроенную Гагиком, снова кружились во мраке.

А «охотники за воробьями» ничего не видели в темноте. Впрочем, им и не нужно было видеть. Высоко подняв кусты терновника, они вслепую сильно размахивали ими, пытаясь сбить воробьев.

В самый разгар охоты Гагик от любопытства слегка опустил пальто и сунул голову внутрь пещеры. В этот — то момент кто — то сильно хлопнул его по макушке колючим кустом. Гагик отскочил, невольно открыв выход.

— Вы что же, — крикнул он, — на меня теперь охотиться вздумали?

Кто — то засмеялся, но, в общем, ребятам было не до смеха: воробьи нашли путь к спасению.

— Закрой выход, Гагик! Скорее! — закричал Ашот.

— Нет, братец, моя голова не в лесу найдена, чтобы по ней каждый походя бил.

Увидев взъерошенного Гагика, ребята не могли не рассмеяться, хотя лоб его был сильно поцарапан.

Вытащив из — под черного вихра волос острый шип, пострадавший протянул его Ашоту:

— Ну и охотничек же ты! Для того меня тут и поставил, чтобы было по чему вениками лупить?

— Ничего, Гагик! Зато мы тебе одной птичкой больше дадим. Шушик, неси-ка сюда факелы, погляди, что делается на поле сражения.

Но охота оказалась неудачной, потому что Гагик слишком часто давал птицам улететь. И он не жалел о том.

— Ты это нарочно делаешь? — шепотом спросила его Шушик.

— Да, конечно. Только не говори Ашоту, не то он с меня шкуру спустит.

— Как хорошо ты делаешь, пусть летят, живут, — так же тихо ответила девочка и радостно улыбнулась.

Ребята пошли «домой».

Теперь Асо шел не впереди, а позади всех. Как всегда в опасных предприятиях: туда — в авангарде, оттуда — в арьергарде. В общем, там, где, труднее всего.

…У людей, выросших среди природы, сильно развиты все пять чувств: обоняние, осязание, вкус, зрение, слух. Но есть у них еще и «шестое чувство», пока не изученное наукой. И не оно ли, это чувство, вдруг вызвало у Асо ощущение, что чьи — то глаза упорно смотрят ему в затылок?

Мальчик обернулся и увидел, что горящие фосфорическим блеском глаза и на самом деле уставились на него из — за кустов. Они блеснули, потом погасли, исчезли.

«Зверь», — решил Асо и, размахивая головешкой, ускорил шаги.

Боясь напугать товарищей, он ничего не сказал им, а сам все думал, думал. Какой же это зверь мог здесь оказаться? Откуда и каким путем он пришел?

Для пастушка было ясно лишь одно: это не волк. "Волчьи глаза ему хорошо знакомы. Да и как попадет волк в это ущелье? Нет, это был другой хищник.

Так размышлял Асо и позже, лежа на своем жестком ложе рядом с утомленными охотой товарищами, которые давно уже крепко спали.

Впрочем, спали не все. Ашота волновали в эту ночь другие мысли. До сих пор голод и слабость мешали, им заняться расчисткой тропы. Не раз об этом говорили, но Ашот настаивал на другом: необходимо прежде всего добывать пищу. «Насытимся, сделаем запасы еды дня на два, на три, тогда и вернемся на тропу», — говорил он. И с этим приходилось соглашаться. «Ну, теперь немножко есть что поесть, — балагурил мальчик. — Ждать нечего. Завтра же попытаем счастья. Только ведь у нас нет никаких орудий. Разве ножом лопату сделаешь?»

Но сон смежил веки, и Ашот так и уснул, не успев решить, как же и чем они будут очищать от снега злополучную тропу.

Даже во сне этот вопрос не давал ему покоя. Он видел, как идет с форсункой в руках, направляя струю жаркого пламени на снег, покрывающий Дьявольскую тропу. Снег тает, тает с непостижимой быстротой. «За мной, следуйте за мной!» — радостно зовет Ашот товарищей и сам быстро — быстро идет вперед, а за ним легко и весело — Шушик, Асо, Гагик… Все спешат навстречу свободе. Тогда Ашот поворачивается и смотрит, идет ли за ним Саркис. Не отстает ли, как обычно? Нет, идет. «Разве он теперь отстанет?» — снисходительно думает Ашот. А форсунка, словно огнедышащий дракон, извергая дым и пламя, сжигает снег, все больше открывая чернеющую тропу — путь домой. «Домой, домой!» — беззвучно шепчет Ашот и слышит во — сне свой собственный голос — звонкий, бодрый, призывный.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

О том, что, спрятав голову под крыло, страус не становится невидимым

Двенадцатый день жизни ребят в Барсовом ущелье был для них, пожалуй, одним из самых радостных.

Теперь они были неплохо вооружены, о чем свидетельствовали хотя бы раскиданные в углах пещеры перья зорянок.

Но и не это еще было самым радостным.

Едва рассвело, как все поднялись, умылись снегом, раздули в костре огонь и стали с вожделением поглядывать на впадину в стене пещеры, где хранилась их вчерашняя добыча. Ее пристроил туда Асо — подальше от поползновений изголодавшегося Бойнаха.

Сейчас пастушок доставал из «холодильника» одного воробья за другим, кидая их в подставленный Шушик подол, и вопросительно посматривал на Ашота: «Всех сварим или сбережем немного?»

— Кого ты спрашиваешь? Складом продуктов заве дую я, — вмешался Гагик и, отстранив Асо, протянул руку к воробьям.

— Верно, — согласился Ашот. — Во всем, что касается еды, равного Гагику среди нас нет. Пусть он и будет нашим завхозом. Значит…

— Каким завхозом? Не завхозом, а начальником хозяйственного управления!.. — поправил Гагик и гордо выпятил свою худенькую грудь. — На завтрак, — объявил он, — каждому из вас полагается сорок шесть граммов птичьего мяса — самая что ни на есть медицинская норма.

— Отвесь мне, пожалуйста, эти сорок шесть граммов, только поточнее, — попросила Шушик.

— Природа уже сама отвесила. В воробье — самце двадцать восемь граммов чистого мяса. В самке… в самке двадцать четыре грамма с половиной, а в молодом воробье — двадцать один. В среднем, почти двадцать четыре с половиной. Значит, На каждого — по два воробья. Склад останется должен каждому из вас по полтора грамма мяса.

Продолжая балагурить, Гагик роздал воробьев.

— Но почему же ты себе трех взял? — удивился Ашот.

Гагик молча снял шапку и показал царапины на лбу:

— Забыл?

— Ах да, мы обещали дать тебе лишнего воробья за то, что тебя по макушке хлопнули. Ладно, ешь. А потом подумаем, что нам дальше делать.