Приключения Найджела, стр. 15

— И не подумаю, — ответил Дженкин. — Я не такой дурак. Но я выжду свое время, и уже тогда никакая камберлендская пряжа не сломает моего гребня, в этом ты можешь быть уверен.

Фрэнсис ничего не ответил, и, вернувшись к своим обязанностям, они вновь принялись зазывать покупателей.

Глава III

Бобадил. Прошу вас, не говорите никому из ваших знакомых кавалеров, где я живу.

Мейстер Мэттью. Кто, я, сэр? Храни бог, сэр!

Бен Джонсон

На следующее утро Найджел Олифант, молодой лорд Гленварлох, печальный и одинокий, сидел в своей маленькой комнатке в доме судового поставщика Джона Кристи, который этот честный торговец, быть может из благодарности к профессии, служившей главным источником его доходов, построил так, чтобы он как можно больше напоминал корабельную рубку.

Дом этот был расположен близ пристани, у собора святого Павла, в конце одного из тех узких извилистых переулков, которые до большого пожара, уничтожившего в 1666 году эту часть города, представляли собой невообразимый лабиринт маленьких, темных, сырых и нездоровых улиц и тупиков, где в те времена так же часто гнездилась зараза, как в наши дни в темных трущобах Константинополя. Но дом Джона Кристи стоял у самой реки, благодаря чему его обитатели могли наслаждаться свежим воздухом, насыщенным благоуханием товаров, которыми торговал судовой поставщик, ароматом смолы и природным запахом ила и тины, остающихся на берегу после прилива.

В общем, хотя жилище молодого лорда не всплывало во время прилива и не садилось на мель во время отлива, он чувствовал себя в нем почти так же уютно, как на борту небольшого купеческого брига, на котором он прибыл в Лондон из далекого города Кирккалди в Файфе. Его почтенный хозяин, Джон Кристи, относился к нему, однако, с должным уважением, ибо Ричард Мониплайз не считал нужным полностью сохранять инкогнито своего господина и честный судовой поставщик догадывался, что его гость занимал более высокое положение, чем можно было подумать, судя по его внешности. Что касается миссис Нелли — его черноглазой жены, веселой полной хохотушки, туго затянутой в корсет, в зеленом переднике, в красной, обшитой легким серебряным позументом юбке, намеренно укороченной, с тем чтобы можно было видеть маленькую, изящную ножку в начищенной до блеска туфельке, — то она, несомненно, интересовалась молодым человеком, очень красивым, жизнерадостным, всегда довольным своим жилищем, принадлежавшим, по-видимому, к значительно более высокому классу и обладавшим несравненно более тонкими манерами, чем шкиперы (или капитаны, как они сами себя называли) торговых кораблей, ее обычные постояльцы, после отъезда которых она неизменно обнаруживала, что чисто вымытый пол был в пятнах от табака (начинавшего в то время входить в употребление, несмотря на запрещение короля Иакова), а лучшие занавески пропахли джином и другими крепкими напитками — к величайшему негодованию миссис Нелли, ибо, как она справедливо замечала, запах лавки и склада достаточно неприятен и без этих добавлений.

Но мейстер Олифант всегда был спокоен и аккуратен, а в его обращении, хотя и непринужденном и простом, настолько чувствовался придворный и джентльмен, что оно составляло резкий контраст с громкими криками, грубыми шутками и бурным нетерпением ее постояльцев-моряков. Миссис Нелли видела также, что ее жилец был печален, несмотря на его старания казаться довольным и веселым. Словом, она, сама того не замечая, проявляла по отношению к нему такой интерес, что менее щепетильный кавалер мог бы поддаться искушению и злоупотребить ее вниманием в ущерб честному Джону, который был по крайней мере лет на двадцать старше своей подруги. Однако Олифант не только был занят совершенно другими мыслями, но даже если бы он когда-нибудь подумал о такой возможности, подобная любовная интрига показалась бы ему чудовищной неблагодарностью и нарушением законов гостеприимства, ибо он унаследовал от своего покойного отца религию, основанную на незыблемых принципах веры его народа, а в вопросах морали руководствовался правилами безукоризненной честности. Ему не чужды были слабости, свойственные его народу, — чрезмерная гордость за свой род и стремление оценивать достоинства и влияние других людей в зависимости от числа и славы их умерших предков, но его здравый смысл и любезные манеры значительно смягчали, а порой даже помогали совершенно скрыть эту фамильную гордость.

Таков был Найджел Олифант, или, вернее, молодой лорд Гленварлох, в тот момент, к которому относится повествование. Он с глубоким беспокойством размышлял о судьбе своего верного и единственного слуги Ричарда Мониплайза, которого он накануне рано утром послал в Уэстминстерский дворец и который все еще не вернулся.

Читатель уже знаком с его ночными приключениями, и ему известно о Ричи больше, нежели его

хозяину, который ничего не слышал о своем слуге вот уже целые сутки. Тем временем миссис Нелли Кристи поглядывала на своего постояльца с некоторой тревогой и с сильным желанием утешить его, если возможно. Она поставила перед ним сочный кусок солонины с неизменным гарниром из репы и моркови, похвалила горчицу, присланную ее двоюродным братом из Тьюксбери, собственноручно поджарила ему хлеб и нацедила кувшин крепкого пенящегося эля, — все это составляло необходимую принадлежность сытного завтрака в те времена.

Когда она увидела, что тревога ее постояльца мешает ему отдать должное этому великолепному угощению, она принялась утешать его с многословием, свойственным женщинам ее круга, которые, будучи преисполнены благих намерений и надеясь на свою красоту и здоровые легкие, не боятся устать сами или утомить своих слушателей.

— Неужели мы отпустим вас обратно в Шотландию таким же худеньким, каким вы к нам приехали? Куда же это годится! Вот отец моего мужа, старый Сэнди Кристи, говорят, худой был, как скелет, когда приехал с севера, а когда умер — на святого Варнаву десять лет будет, — восемь пудов весил. В ту пору я была простоволосой девчонкой и жила по соседству; тогда у меня и в мыслях не было за Джона выходить: ведь он на двадцать лет старше меня; но дела у него идут на славу и муж он хороший; а его отец, как я уж сказала, когда умер, толстый был, как церковный староста. Вы уж не обижайтесь на меня, сэр, за мою шутку. Надеюсь, эль по вкусу вашей чести?.. А говядина? А горчица?

Все превосходно… Все бесподобно… — ответил Олифант. У вас так чисто и уютно, миссис Нелли; не знаю, как я буду жить, когда вернусь на родину… если я вообще когда-нибудь вернусь туда.

Последние слова он произнес с глубоким вздохом, как бы непроизвольно.

— Я уверена, что ваша честь вернетесь, если захотите, — сказала хозяйка, — если вы только не надумаете взять себе в жены какую-нибудь красивую английскую леди с богатым приданым, как сделали многие из ваших земляков. Ведь немало богатых невест из нашего города вышло замуж за шотландцев. Вот хотя бы леди Трэблпламб, вдова сэра Томаса Трэблпламба, богатого купца, что с Турцией торговал, вышла замуж за сэра Оли Мэколи. Ваша честь, наверно, знает его. А красотка Даблфи, дочь старого адвоката Даблфи, выпрыгнула из окна и на майскую ярмарку обвенчалась с каким-то шотландцем с трудным именем. А дочери старого Питчпоста, лесопромышленника, едва ли поступили умнее — обе вышли замуж за ирландцев. А когда люди смеются надо мной, что я держу постояльца-шотландца — это они про вашу честь, — я говорю им, что они боятся за своих дочерей и жен. А уж кому как не мне заступаться за шотландцев: ведь Джон Кристи наполовину шотландец, и дела у него идут на славу, и муж он хороший, хоть на двадцать лет старше меня. Забудьте вы, ваша честь, все заботы да покушайте как следует и элем запейте.

— Право, не могу, любезная хозяюшка, — сказал Олифант. — Я беспокоюсь о своем слуге, который так долго не возвращается из вашего опасного города.

Между прочим, следует заметить, что излюбленный способ утешения, применяемый миссис Нелли, заключался в попытках опровергнуть существование какой бы то ни было причины для горя, и говорят, однажды она так увлеклась, что, утешая соседку, потерявшую мужа, уверяла ее, что завтра дорогой покойник будет чувствовать себя лучше, что вряд ли можно было бы назвать подходящей манерой облегчать страдания, даже если бы это было возможно. В данном случае она упорно отрицала, что Ричи отсутствовал больше двадцати часов; а относительно того, что на улицах Лондона убивают людей, то, правда, на прошлой неделе во рву Тауэра нашли двух человек, но это произошло далеко, в восточной части города; а с другим беднягой, которому в поле перерезали горло, это несчастье случилось недалеко от Излингтона; а тот, которого один юноша из Темпла заколол во время пьяной пирушки у церкви святого Климента на Стренде, был ирландец. Все эти объяснения она приводила для того, чтобы показать, что ни одно из этих убийств не произошло при точно таких же обстоятельствах, при которых Ричи, шотландец, должен был возвращаться из Уэстминстера.