Приключения Найджела, стр. 124

И, плотней закутавшись в плащ, капитан поспешил прочь.

Когда он вышел, стряпчий в отчаянии всплеснул руками.

— Опять кровь! — воскликнул он. — Опять кровь! Я думал, что навеки с этим покончил. Но на сей раз я не виноват, ни в чем не виноват, а между тем это будет мне только на руку. Если злодея убьют — конец его посягательствам на мой кошелек, а если погибнет Дэлгарно — что более вероятно, ибо трус Колпеппер, боящийся обнаженной стали, как должник назойливого кредитора, не промахнется, стреляя из-за угла, — тогда я тысячу раз спасен, спасен, спасен!

Мы с радостью опускаем занавес над ним и его размышлениями.

Глава XXXV

Ричи Мониплайз угощал студентов в отдельной комнате у Боже; никто теперь не смог бы счесть его общество зазорным, ибо он переменил лакейский плащ и куртку на отлично сшитую одежду модного, но строгого покроя, скорее подходившую, однако, для более пожилого человека. Он наотрез отказался появиться в игорном зале, хотя приятели весьма старательно подбивали его на это; легко себе представить, что молодые проказники не прочь были позабавиться на счет туповатого, педантичного шотландца и кстати избавить его от нескольких монет, которыми он, по-видимому, обзавелся в достаточном количестве. Однако даже вереница стаканов искрящегося хереса, в котором сверкающие пузырьки играли, словно пылинки в солнечных лучах, не возымели ни малейшего действия на благопристойного Ричи. Он сохранял важность и степенность судьи, несмотря на то, что пил как лошадь, пил потому отчасти, что имел прирожденную склонность к хорошей выпивке, отчасти же — как добрый хозяин, уважающий своих гостей. Когда вино несколько разгорячило головы молодых людей, мейстер Лоустоф, которому, вероятно, надоела возросшая под конец обеда упорная несговорчивость Ричи и его страсть к назиданиям, предложил своему приятелю положить конец пирушке и присоединиться к игрокам. Тотчас позвали лакея, и Ричи уплатил по счету, одарив слуг щедрыми чаевыми, которые были приняты с низкими поклонами и многократными заверениями в том, что «джентльмены будут всегда желанными гостями».

— Сожалею, джентльмены, что мы так скоро расстаемся, — сказал Ричи. — Мне хотелось бы, чтобы перед уходом вы распили еще одну кварту хереса или остались бы отужинать и выпить по стаканчику рейнвейна. Благодарю вас, однако, и за то, что не погнушались моим скромным угощением. Да будет благосклонна к вам фортуна на том пути, какой вы избираете; моей же стихией игра не была и никогда не будет.

— В таком случае до свиданья, рассудительнейший и всех поучающий мейстер Мониплайз, — сказал Лоустоф. — Желаю вам вскоре выкупить еще одно заложенное поместье и взять меня при этом в свидетели. Надеюсь, вы останетесь таким же славным малым, каким показали себя сегодня.

— Ну, что там, джентльмены, вы просто из учтивости так говорите. Вот если бы вы позволили мне сказать несколько слов, чтобы предостеречь вас от этой нечестивой ресторации…

— Отложите наставление до того раза, почтеннейший Ричи, когда я проиграю все свои деньги! — воскликнул Лоустоф, помахав туго набитым кошельком. — Тогда ваша нотация, может быть, и подействует.

— Приберегите и на мою долю, Ричи, — добавил другой студент, показывая свой тощий кошелек. — Когда он наполнится, тогда я, так и быть, обещаю терпеливо выслушать вас.

— Эх, молодые люди, — сказал Ричи, — вот так и бывает, что полный и пустой кошелек идут одной дорогой, а дорожка-то ухабистая; но наступит время…

— Оно уже наступило, — прервал его Лоустоф, — игорные столы расставлены. Итак, Ричи, если вы непреклонны в своем нежелании идти с нами, тогда прощайте.

— Прощайте, джентльмены! — И Ричи расстался со своими гостями.

Ричи не отошел от ресторации и на три шага, как на него налетел человек, которсго он, углубленный в размышления об азартных играх, ресторациях и современных нравах, не заметил и который, в свою очередь, проявил такую же невнимательность. Когда же Мониплайз осведомился, нарочно ли он толкнул его, незнакомец отпустил проклятие по адресу Шотландии и всей шотландской нации. Даже не столь наглое оскорбление, нанесенное его отчизне, вызвало бы гнев Ричи в любое время, а тем более сейчас, когда в голове у него шумело от выпитых двух кварт канарского. Он собрался было ответить очень резко и подкрепить слова действием, как вдруг, приглядевшись к оскорбителю, переменил намерение.

— А ведь вы именно тот, с кем я больше всего желал встретиться, — сказал он.

— А вы и ваши нищие сородичи как раз те, кого я вовсе не хотел бы видеть, — отозвался незнакомец. — Вы, шотландцы, вероломные льстецы; честному человеку и близко к вам подходить нельзя.

— Что касается нашей бедности, приятель, — возразил Ричи, — то так угодно богу; относительно же нашего вероломства вы ошибаетесь, и я докажу вам, что у шотландца в груди бьется верное и преданное сердце, какое не всегда найдешь под английским камзолом.

— Мне наплевать, какое у вас там сердце. Пустите меня! Чего вы держите мой плащ? Пустите, говорю вам, а не то я швырну вас в канаву.

— Пожалуй, я вам это простил бы, ибо некогда вы оказали мне большую услугу, вытащив меня оттуда.

— Будь прокляты мои руки, коли они это сделали! Я б хотел, чтобы все шотландцы валялись там вместе с вами, и пусть отсохнет рука у того, кто вздумал бы вас поднимать. Зачем вы загораживаете мне дорогу? — злобно добавил он.

— Затем, что дорога эта дурная, мейстер Дженкин. Не пугайтесь, любезный, вы узнаны. Ну не прискорбно ли видеть, как сын честного человека вздрагивает, услышав собственное имя!

Дженкин с яростью ударил себя кулаком по лбу.

— Полно, полно, — сказал Ричи, — ваш гнев ничему не поможет. Скажите лучше, куда вы держите путь?

— К дьяволу, — огрызнулся Джин Вин.

— Страшное это место, если слова ваши надо понимать буквально; но если вы употребляете их метафорически, то в этом большом городе найдутся места и похуже таверны Дьявола, так что я не прочь пойти с вами и распить вместе полгаллона горячего хереса — он предотвратит несварение желудка и послужит приятным вступлением к холодной цыплячьей ножке.

— По-хорошему прошу, отпустите меня, — взмолился Дженкин. — Я не хочу, чтоб вы пострадали от моей руки. Может, вы и впрямь желаете мне добра, но только на меня накатило такое, что я сейчас опасен даже для самого себя.

— Так и быть, я готов рискнуть, только пойдем со мною. Тут есть неподалеку подходящее местечко, до него ближе, чем до таверны Дьявола, — какое, к слову сказать, зловещее название, отобьет всякую охоту выпить. Я предлагаю пойти в таверну у церкви святого Андрея — тихое заведение, где я частенько промачивал горло, когда жил с лордом Гленварлохом по соседству с Темплом. Что за чертовщина с ним? Так рванулся, едва с ног не сбил.

— Не называйте при мне имени этого коварного шотландца, если не хотите свести меня с ума! — воскликнул Джин Вин. — Я был так счастлив, пока не знал его. Он виноват во всех бедах, которые на меня обрушились, по его милости я стал вором и сумасшедшим.

— Если вы вор, то перед вами судья, если вы безумец — перед вами лекарь, но судья милосердный, а лекарь терпеливый. Послушайте, мой друг, об этом лорде каких только слухов не ходило, но в них было не больше правды, чем в бреднях Магомета. Самое худшее, в чем его можно упрекнуть, — это то, что он не всегда любит внимать добрым советам, как следовало бы ему, и вам, и всякому молодому человеку. Идемте со мной, идемте же! Если небольшое денежное подспорье и множество превосходных советов способны помочь вашему горю, то могу сказать одно: вам повезло, что вы встретились с человеком, который в силах дать и деньги и совет и сделает это с превеликой охотой.