Пират, стр. 48

День праздника приближался, а Мордонт, без которого еще недавно не обходилось на острове ни одно торжество, все не получал приглашения. Между тем повсюду только и говорили, какими милостями и благосклонностью доброго старого юдаллера из Боро-Уестры пользуется капитан Кливленд. Суерта и старик ранслар, слыша о таких переменах, лишь качали головой и всяческими намеками и обиняками напоминали Мордонту, что он сам навлек на себя беду, неосторожно проявив столь ярое усердие в деле спасения утопающего, когда тот лежал под скалами Самборо-Хэда и любая волна могла вновь унести его в море.

— Не дело это — идти наперекор соленой воде, — говорила Суерта. — Как станешь ей перечить, так уж добра не жди.

— Что правда, то правда, — добавлял ранслар, — умные-то люди всегда оставляют воде и веревке то, что им попалось: вытащенный из воды и вынутый из петли никому не приносит счастья. Кто пристрелил Уилла Петерсона из Носса? Да не кто иной, как тот самый голландец, которого он вытащил из воды. Ну, брось там утопающему доску или конец какой — это еще куда ни шло, христианский долг, а руки держи от него подальше, коли хочешь жить-поживать да добра наживать и не видеть от него вреда.

— Да уж, ты у нас, ранслар, из всех, что забрасывают сети, самый-то честный да самый-то умный, — поддакивала, испуская глубокие вздохи, Суерта, — тебе ли не знать, когда и как помогать ближнему.

— Что правда, то правда, — отвечал ранслар, — порядочно деньков прожил я на свете и слышал, как еще старые люди обо всем этом говорили; да я первый из всех шетлендцев брошусь по-христиански помогать человеку на твердой земле; а коли он кричит «спасайте» из соленой воды, так это уж совсем другая статья.

— И подумать только, что парень этот, Кливленд, стал поперек дороги нашему мейстеру Мордонту, — говорила Суерта, — а еще прошлой Троицей он был в глазах Магнуса Тройла украшением всего острова; а ведь Магнус, коли в голове у него ясно, почитается по уму да и по богатству первым во всей стране.

— Ну, на этот раз он добра не дождется, — ответил ранслар с чрезвычайно глубокомысленным видом, — а все оттого, Суерта, что самый разумный человек — себя я, по-честному сознаюсь, вовсе таковым не считаю — лишь немногим разумней чайки и не легче ему добиться добра, делая глупости, чем мне перешагнуть через Самборо-Хэд. Раз или два в жизни со мной то же самое приключалось. Но мы скоро узнаем, какой бедой все это кончится, ибо добра тут ждать нечего.

И Суерта добавляла тем же пророческим тоном:

— Это точно, добра тут ждать нечего, что правда, то правда.

Подобные мрачные предсказания, повторяемые время от времени, не могли не оказать на Мордонта известное влияние. Он не думал, конечно, что неприятное положение, в котором он очутился, было естественным и роковым последствием совершенного им доброго дела — спасения утопающего. Он испытывал, однако, такое чувство, словно его опутали какие-то чары, сущность и сила которых ему самому непонятны, словно судьбой его руководило какое-то неподвластное его воле и, по-видимому, малодружелюбное к нему начало. Измученный неизвестностью и чрезвычайно встревоженный, он не отступал, однако, от своего решения во что бы то ни стало явиться на предстоящее празднество; в то же время его не покидала уверенность, что неизбежно должно произойти какое-то событие, которое окажет решающее влияние на все его грядущие намерения и надежды.

Поскольку здоровье Мертона-старшего в эти дни не внушало никаких опасений, сыну пришлось поставить его в известность о своем предполагаемом путешествии в Боро-Уестру. Когда он сообщил об этом мистеру Мертону, тот пожелал узнать, какие причины побуждают юношу отправиться туда именно в настоящее время.

— Приближается Иванов день, — ответил Мордонт, — и на праздник соберется вся молодежь острова.

— И ты, конечно, горишь нетерпением прибавить к их числу еще одного глупца? Ну что ж, иди, но смотри ступай осторожно — ты выбираешь опасный путь, и помни, что падение с утесов Фаулы может быть не столь роковым.

— Разрешите мне узнать, сэр, от чего именно вы меня предостерегаете? — спросил Мордонт, нарушая сдержанность, установившуюся в отношениях между ним и его странным отцом.

— У Магнуса Тройла две дочери, — ответил Мертон. — Ты достиг того возраста, когда юноша восторгается подобными пустыми созданиями для того, чтобы потом проклинать день, когда глаза его увидели свет Божий! Бойся их, говорю я тебе, ибо как верно то, что смерть и грех пришли в мир через женщину, так же верно и то, что их нежные слова и еще более нежные взгляды ведут к гибели всякого, кто вздумает им поверить.

Мордонт и раньше замечал явную неприязнь своего отца к особам прекрасного пола, но никогда еще не слышал, чтобы Мертон позволил себе говорить о них в столь резких и определенных выражениях. Он ответил, что дочери Магнуса Тройла не дороже для него прочих шетлендских девушек.

— Они даже меньше для меня значат, — прибавил он, — ибо сами отняли у меня свою дружбу без всякого тому объяснения.

— И ты отправляешься в надежде снова завоевать ее? — спросил отец.

— Глупый мотылек, которому однажды уже удалось избежать пламени свечи, не опалив крыльев! Мало тебе безопасного мрака этих пустынных мест, что ты снова летишь на огонь, на котором в конце концов все-таки сгоришь? Но зачем буду я попусту тратить слова, желая спасти тебя от неизбежной судьбы? Иди, куда она зовет тебя.

На следующий день, уже в канун праздника, Мордонт отправился в Боро-Уестру, размышляя то о наказе Норны, то о зловещих намеках отца, то о дурных предсказаниях Суерты и ранслара и невольно приходя в уныние от стольких сулящих ему одни беды пророчеств.

«Все это предвещает мне холодный прием в Боро-Уестре, — говорил он себе, — но тем короче будет там мое пребывание. Я хочу только выяснить, изменилось ли их отношение ко мне из-за наветов этого заезжего моряка или в силу их собственного непостоянства и любви к перемене общества. В первом случае я постараюсь за себя постоять, и берегись тогда, капитан Кливленд! Во втором… Ну что ж, прощай тогда Боро-Уестра и все ее обитатели!»