На росстанях, стр. 132

Старому народовольцу похлопали.

— Отсюда, друзья мои, возникает вопрос и о способах, методах борьбы прогрессивных людей России за народ, за его права и интересы в новой обстановке. Какие же способы-пути можем наметить мы? Прошу высказаться.

— Для меня ясно одно, — взял слово Кастогин, — нам надо занять одну, наиболее правильную позицию и с этой позиции посылать свой огонь в одну точку. Эта позиция рабочего класса, пролетариата. На этой позиции стоим мы, марксисты. А потому наша ставка — на рабочий класс, как на единственный последовательно революционный класс в государстве, способный стать во главе революционного движения и руководить им…

— А крестьянство вы сбрасываете со счетов? — взволнованно прервал оратора Шэра-Сенька. — Это самый многочисленный класс в России. Крестьянство пополняет ряды рабочих на фабриках и заводах, оно дает солдат в царскую армию. И пока мы не оторвем ее от царско-полицейского режима, до тех пор не возьмет верх революция. А потому все внимание надо направить на крестьянство.

Споры разгорелись. Каждый из присутствующих отстаивал свою точку зрения. Молчали только два друга, и не потому, что им нечего было сказать: они просто не осмеливались выступать перед такими бойкими ораторами. Взял слово и Власюк.

— По моему мнению, сегодня у нас может быть один верный путь — это путь культурно-просветительной работы как среди крестьянства, так и среди рабочих в городах.

— А какую цель ставите вы перед ними? Какую перспективу даете им? — спросил Кастогин.

— Не будем сейчас забегать вперед. Время и обстановка покажут, что делать дальше, — ничего лучшего не нашел ответить Власюк. — Наши разногласия напоминают мне один рассказ, — сказал он в заключение. — Вез мужик в город продавать капусту. На дороге был крутой пригорок. С пригорка воз покатился вниз и перевернулся. Капуста вывалилась, и кочаны покатились куда попало. В это время шел прохожий. Он остановился и глубокомысленно проговорил: "Посмотрите на нее — в каждой головке капусты, оказывается, есть свой разум, одна катится туда, другая сюда". Разве не то же самое наблюдается у нас? Так вот почему необходима культурно-просветительная работа среди широких пластов народа, чтобы все головы катились в одну сторону.

Нельзя сказать, чтобы этот рассказ очень понравился присутствующим.

— Друзья мои! — сказал народоволец, закрывая собрание. — Мнения у нас разные, а цель одна — не дать заглохнуть революционному движению в народе. Все, что можем делать для него, будем делать. И наши усилия не пропадут. Желаю всем нам успеха! Завтра наше совещание продолжим в другом месте.

X

Очутившись за стенами дачного дома, друзья вздохнули с облегчением. На первых порах они чувствовали себя в этом доме как бы связанными, пока не присмотрелись к новым, незнакомым им людям и не перекинулись кое с кем из них несколькими словами. Участники тайного совещания произвели на них хорошее впечатление, в особенности Кастогин. В нем самом и в его словах чувствовались внутренняя сила и правда. Наиболее противоречивым казался старый народоволец: крупный землевладелец, революционер, а почему не отдает земли крестьянам?

В целом же выступления представителей разных революционных течений немного разочаровывали, в головах не искушенных в общественных делах бывших учителей возникала еще большая путаница.

Было уже совсем темно, когда друзья вышли на улицу. Слабо светили фонари. На окраине города движение было совсем маленькое. Изредка проходила парочка, занятая своими делами, далекими от всего, что услыхали и о чем думали сейчас друзья. Время от времени медленно проезжала колымага, громыхая колесами по неровной мостовой, цокали подкованные конские копыта.

— "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых", — сказал Янка, словно подводя этим церковно-славянским изречением итог тайному совещанию.

— А я не раскаиваюсь, что побывал там, — ответил Лобанович. — Правда, ожидал большего, но все же интересно. Много новых мыслей разбужено в голове. Но об этом, Янка, поговорим после.

— А как завтра? — спросил Янка. — Пойдем или нет?

— Я не пойду, поеду домой, "школа" ждет меня.

Миновав мост через Свислочь, друзья простились. Янка направился к знакомому, где и думал заночевать. Лобанович хотел сесть на конку и поехать к товарищу по семинарии, с которым они дружили и переписывались. Высматривая конку, Лобанович не заметил, как рядом с ним очутился высокий человек и положил ему на плечо руку.

От неожиданности Лобанович вздрогнул.

— Что, перепугал? — спросил высокий человек и дружелюбно улыбнулся.

Лобанович взглянул — перед ним стоял чернявый редактор.

— Познакомимся. Моя фамилия Власюк.

— Да мы почти знакомы, — ответил Лобанович, подавая руку.

— То было знакомство на расстоянии, можно сказать, безыменное, а я хочу познакомиться с вами ближе. Что?

Власюк имел привычку часто употреблять слово "что" в форме вопроса, на который можно и не отвечать.

— Мне очень приятно, — вежливо ответил Лобанович, немного смущаясь и в то же время настораживаясь.

— Вот и хорошо. Тогда пойдем ко мне, я остановился здесь неподалеку.

— Благодарю и не возражаю… Простите, как ваше имя и отчество?

— Никита Александрович, — ответил Власюк и добавил: — Я, признаться, искал вас, чтобы поговорить и привлечь к работе в нашей первой беларусской газете. Что?

Дом, в который Власюк привел Лобановича, действительно находился неподалеку. Здесь снимал квартиру какой-то адвокат-либерал. Уезжая в командировку, он временно уступил квартиру своему хорошему знакомому Власюку.

Все ставни в квартире почему-то были плотно закрыты. Власюк зажег лампу. Лобанович незаметно разглядывал просторный адвокатский кабинет, в котором стояло несколько шкафов с книгами, главным образом по адвокатской специальности.

— Садитесь, дядька Андрей! — показал Власюк на мягкое кресло возле стола. — Я быстро приготовлю чай, или гарбату [Гарбата — чай]. Как лучше сказать по-беларусски — чай или гарбата?

— Как ни назовешь, все будет хорошо, лишь бы вкусно, — ответил шуткой Лобанович.

— Да не единым чаем жив будет человек. Поищу кое-чего и к чаю на потребу человеку. Что?

Власюк то исчезал, то появлялся, готовя ужин. Всякий раз он говорил что-нибудь, отпускал шутки, сам смеялся густым басом.

— Дом этот как раз помещается на Полицейской улице, под носом, можно сказать, у полиции, а ближе к полиции — оно смелее и спокойнее.

Наконец ужин был приготовлен. Хозяин поставил на стол чайник и накрыл его старой адвокатской шляпой, чтобы чай лучше настоялся. Затем достал из шкафа тарелку с черствыми ломтиками хлеба, вытащил кусок колбасы немалой давности, и тоненько порезал ее.

— Всякая еда куда вкуснее, если со вкусом подана. Что? — говорил Власюк, не очень торопясь с ужином. Уже в самом конце поставил "крючок" горелки, разлил ее поровну в чарки.

— Ужин небогатый, зато демократический. Что? Так выпьем и за наше знакомство и за новую беларусскую газету! — Власюк торжественно поднял чарку.

Выпили. Взяли по кусочку хлеба и по ломтику колбасы.

— Как смотрите вы, дядька Андрей, на выход в свет первой беларусской газеты? — спросил Власюк.

— Для меня это такая радость, такое счастье, что я боюсь даже верить в то, что такая газета может выйти, — взволнованно проговорил Лобанович.

— Выйдет, выйдет! — уверенно сказал Власюк. — Уже и материала собрано столько, что и в номер не вместишь.

— Рад, очень рад и от всего сердца приветствую рождение нового издания, первой газеты, которая будет выходить на беларусском языке! Я не раз думал, что для беларусского народа давно нужен такой орган печати, который на языке народа, на материнском языке, обращался бы к нему со словом правды. Но какое слово правды скажете вы ему, если за правду в тюрьмы сажают? — спросил Лобанович, и в тоне его вопроса слышались страх и тревога за судьбу родного слова.