На росстанях, стр. 104

Тем временем Антонина Михайловна поджарила грибы, щедро заправила их сметаной.

— Давайте немного перекусим. Попробуйте моей стряпни и скажите, гожусь ли я в кухарки.

Она застлала стол чистой скатертью, принесла тарелки, крестьянскую закуску, поставила графинчик наливки и грибы.

Лобанович вынужден был признаться, что таких вкусных грибов он не ел никогда. Лида также хвалила грибы и ела их с удовольствием. А затем сказала:

— Пойду позову Колю, пусть и он попробует.

Когда она вышла из хаты, Антонина Михайловна, минуту помолчав, сказала:

— Закружили вы голову моей Лиде…

В этих словах учитель почувствовал и другие, невысказанные: "А если это так, то ты уж и не бросай ее".

Учитель чувствовал себя неловко, но все же сумел выдавить несколько слов.

— Дитя она еще. Все это пройдет у нее.

Идя в Верхань, учитель много чего передумал. И мысли свои заключил он украинской песней:

XX

На школьном крыльце Лобановича встретила бабка Параска. По ее озабоченному лицу и той хитроватой улыбке, которая светилась на нем, учитель догадался — бабка знает какую-то новость. Но бабка не торопилась рассказывать, потому что не знала, как примет эту новость учитель.

— Ты, бабка, что-то скрываешь от меня? — заметил Лобанович.

— Этого, паничок, не скроешь, — ответила бабка и, понизив голос, проговорила: — Гость к вам приехал.

— Гость? Какой гость?

— Не сказал, кто такой, не назвался.

— А где он?

— Там, — показала бабка на дверь, что вела в квартиру учителя.

Пока шел этот разговор, неведомый гость подкрался к двери и запер ее на ключ. Лобанович заметил это лишь тогда, когда постучал в дверь, а затем и толкнул ее. Но дверь не открылась и никто не отозвался.

"Заснул он там, что ли? И кто это такой?" — подумал Лобанович, стоя возле двери.

Он постучал сильнее. Неизвестный гость забарабанил изнутри пальцем по двери, выстукивая целую мелодию: "Тра-та-та! Тра-та-та! Тра-та-та!"

"Кто-то из близких друзей, — подумал Лобанович, — но кто?"

Он постучал еще раз и, стараясь говорить басом, спросил:

— Терем-теремок! Кто в тереме живет?

Писклявый голос из-за двери, также измененный, ответил:

— Я мышка-норушка! А ты кто?

— Я медведь, — ответил Лобанович, — и могу выломать дверь.

— Тельшинский? — спросил тем же писклявым голосом гость.

И в тот же миг почему-то в памяти Лобановича промелькнула картина встречи с Турсевичем на Полесье. Лобанович тогда точно таким же образом подшутил над приятелем, как теперь шутит гость над ним.

— А-а-а! — вскрикнул Лобанович. — Загадка разгадана. Открывай, Максим, дверь!

В замке лязгнул ключ. Дверь открылась. Действительно, это был Турсевич. Отступив на шаг, он пригнулся, одной рукой уперся в колено, а другой показывал на Лобановича а хохотал.

— Не ждал меня? — спросил он.

Вместо ответа Лобанович бросился к приятелю, крепко обнял его.

— Ждать-то я ждал, но только не сегодня. Почему не написал, когда приедешь? Я встретил бы тебя.

— А я решил преподнести тебе сюрприз, застать тебя врасплох, — ответил Турсевич, а затем спросил: — Ты где же это бродишь?

— Где я был, там теперь меня пет.

— Вишь ты какой конспиратор! Ну, покажись, что ты за человек.

Турсевич взял приятеля за плечи, повернул его направо, налево, поглядел в лицо.

— Ничего, можно смело принимать в солдаты, — заключил Турсевич свой осмотр.

— Лучше, брат, быть арестантом, чем слугою царя, — шутливо ответил Лобанович.

— Ну, это как на чей вкус, — заметил Турсевич. — Что касается меня, то я не хотел бы стать ни тем, ни другим.

— А если бы перед тобой поставили такую дилемму — солдат или арестант? Что ты выбрал бы?

Турсевич, видимо, счел, что этот вопрос не имеет под собой реальной почвы, и не ответил на него.

— Ни солдатом, ни арестантом не хочешь быть? — заметил Лобанович. — А я, брат, живу по поговорке: "От сумы да от тюрьмы не отрекайся". Ну, да ладно, — прервал он самого себя. — Рад, что ты приехал… Скажи, как находишь ты мое новое место?

Турсевич одобрительно мотнул головой.

— Гм! Хорошее местечко, ей-ей! Не то что паше былое Тельшино! Простора много, свет видать.

— А я с удовольствием вспоминаю Тельшино. И когда думаю о нем, — а думаю часто, — меня охватывает грусть, словно я утратил что-то дорогое. Может, потому, что там оставлена некоторая частица души, — с печалью в голосе проговорил Лобанович.

— Знаю, знаю, что ты утратил, вернее — кого утратил: Ядвисю, — пошутил Турсевич, внимательно глянув на приятеля.

Лобанович немного смутился. Само слово "Ядвися" больно отозвалось в его сердце, и наблюдательный Турсевич это заметил.

— Что, не правду сказал? — не оставляя шутливого топа, со смехом воскликнул Турсевич, но, чувствуя, что он затронул рану в сердце Лобановича, уже серьезно добавил: — Ты, Андрейка, не гневайся и не сердись на меня. Прости, если затронул твою больную струнку. Ядвися стоит того, чтобы о ней порой и вздохнуть.

Лобановичу хотелось сказать: "Пока буду жить, буду помнить ее. Но исчезла она с моего неба и следы замела за собою".

Вместо этого он подмигнул приятелю и, так же переходя на шутливый тон, сказал:

— Вижу, что ты по ней вздыхаешь.

— Ну, где уж мне вернуть то, что с возу упало! — махнул рукой Турсевич. — Хочу еще поучиться, а потом жениться.

— Ладно, ладно, браток, воспоминания потом! — засуетился Лобанович. — И был бы я дурак, если бы спросил тебя: "Есть хочешь?"

Не давая приятелю опомниться, Лобанович крикнул:

— Бабка Параска!

Вошла бабка, окинула взглядом молодых учителей. Она увидела, что они рады друг другу, и на душе у нее стало легко.

— Вот что, бабулечка, — обратился к ней Лобанович, — напеки нам картофельных пирожков. Максим Юстинович, — Лобанович показал рукой на Турсевича, — никогда в жизни не только не ел, но и не видел таких пирожков.

Бабка Параска вся так и просияла, а Лобанович продолжал:

— Вот, бабка, три рубля. Пошли Пилипа в монопольку, пусть возьмет полкварты. К нам приехал гость, надо угостить его так, чтобы ни нам, ни людям за нас совестно не было.

Бабка ласково улыбнулась и вышла из комнаты.

— Золотая бабка! — сказал Лобанович.

Турсевич рассудительно заметил:

— Зачем такие хлопоты? Андрей, не глупи!

— Не каждый день такое бывает. Вспомни, сколько времени мы не виделись! Как же не отметить это событие?

— Ну, это я так себе сказал, для приличия, — засмеялся Турсевич и потряс Лобановича за плечи.

Пока бабка Параска суетилась в кухне, хозяин и гость решали, как удобнее разместиться.

— Впереди все лето, — говорил Лобанович, — тебе нужно заняться зубристикой, так давай устраиваться, как лучше и удобнее для тебя. Вот одна комната, а вот другая. Есть диванчик и койка — выбирай что хочешь. Стол общий.

Турсевич комически развел руками, словно удивляясь богатству своего друга.

— Такая роскошь, такое богатство! Не знаешь, на что смотреть и что выбирать, — смеялся он. И вспомнил по этому поводу один случай: — Некий бедный человек встретил учителя и обратился к нему с просьбой оказать денежную помощь. "И рад бы я вам помочь, но откуда деньги у бедного сельского учителя?" — "Вы сельский учитель? — удивился бедняк. — Извините, я этого не знал". Он полез в карман, достал троячку и протянул ее учителю.

— Смеяться здесь или плакать? — отозвался Лобанович и добавил: — Лучше посмеяться. Зато у сельского учителя совесть чистая, это не обдирала урядник, не пристав и не волостной писарь. По-моему, сельский учитель самый чистый и самый святой человек в царской России.