Ламмермурская невеста, стр. 62

— Нам не надо музыки, — резко Ответил Рэвенсвуд.

— Ваша милость не знает, от чего отказывается, — заявил скрипач с навязчивостью, свойственной людям этой профессии. — Я могу сыграть вам шотландские песни: «Не хочешь ли еще разок» и «Умерла у старика кобыла» — куда лучше самого Пэтти Бирни. Прикажите только, и я мигом слетаю за скрипкой.

— Оставьте нас в покое, сэр! — оборвал маркиз.

— О, судя по выговору, ваша милость, кажется, прибыли с севера, — не отставал от них музыкант, — я могу сыграть для вас «Старину Коша», и «Муллин „Дху“, и „Кумушки из Этола“.

— Оставьте нас в покое, любезный, и не мешайте нам разговаривать.

— А если ваши милости принадлежат к тем, кто называет себя «честными людьми», — прибавил могильщик, понижая голос, — то я могу сыграть «Килликрэнки» или «Король возьмет свое», а то еще «Вернутся Стюарты сюда». Хозяйка гостиницы умеет держать язык за зубами; она знать не знает и ведать не ведает, какие тосты провозглашают у нее за столом и какие песни поют у нее в доме. Она ничего не слышит, кроме звона серебра.

Маркиз, которого неоднократно подозревали в тайном сочувствии якобитам, не мог сдержать улыбки и, бросив скрипачу золотой, посоветовал ему отправиться на кухню и, коль скоро ему непременно нужны слушатели, показать свое искусство слугам.

— Что ж, джентльмены, — сказал скрипач, — честь имею кланяться. Я получил золотой — значит, тем лучше для меня; вы остались без песен — значит, тем хуже для вас. Пойду-ка кончу поскорей могилу, сменю лопату на вторую мою кормилицу и отправлюсь веселить ваших слуг: может быть, они больше любят музыку, чем их господа,

Глава XXV

— Теперь, когда мы избавились от этого назойливого скрипача, — начал маркиз, — я хочу сообщить вам, дорогой родственник, что пытался вести переговоры с Эштонами относительно ваших сердечных дел с их дочерью. Кстати, эту молодую особу я видал сегодня впервые, да и то мельком, поэтому, не имея возможности судить о ее достоинствах, но хорошо зная ваши, думаю, я не обижу ее, если скажу, что вы могли бы сделать лучший выбор.

— Весьма обязан вам, милорд, за участие, которое вы приняли в моих делах, — прервал его Рэвенсвуд. — Я отнюдь не собирался утруждать вас этим вопросом. Впрочем, поскольку вам стала известна моя помолвка с мисс Эштон, считаю нужным сказать, что я взвесил все доводы против брака с дочерью сэра Уильяма и если все-таки решился на такой шаг, то, следовательно, имею на это достаточно веские основания.

— Если бы вы дослушали меня до конца, мастер Рэвенсвуд, — ответил ему родственник, — ваше замечание было бы излишне, ибо, не углубляясь в причины, побудившие вас, несмотря на все обстоятельства, добиваться брака с мисс Эштон, я сам употребил все средства, — разумеется, в тех пределах, в каких считал для себя возможным, — чтобы добиться согласия ее родителей.

— Благодарю вас, милорд, за добровольное посредничество, — сказал Рэвенсвуд. — Я искренне признателен вам, ибо уверен, что, ведя переговоры, вы не вышли за Те пределы, какие я считал бы возможными для себя.

— В этом вы можете не сомневаться. Мне и самому было достаточно ясно, какое это щекотливое. дело, и я, конечно, не поставил бы кровного родственника в унизительное или двусмысленное положение перед этими Эштонами. Напротив, я представил им все выгоды брака их дочери с наследником знатного и древнего рода, связанного кровными узами с первыми домами Шотландии; разъяснил им, в какой степени родства мы находимся; намекнул на предстоящие политические перемены и дал понять, в чьих руках окажутся теперь козыри. Наконец, я сказал им, что смотрю на вас как на сына или племянника, а не какого-нибудь там дальнего родственника и что ваши дела меня не менее трогают, чем мои собственные.

— Чем же окончились эти переговоры, милорд? — спросил Рэвенсвуд, сам еще не зная, сердиться ли ему на маркиза или же благодарить за вмешательство.

— Лорд-хранитель охотно склонялся к доводам разума. Он очень дорожит своим местом, а ввиду предстоящих перемен ему придется освободить его. К тому же он, по-видимому, расположен к вам, не говоря уже о том, что прекрасно понимает все выгоды этого союза. Но его супруга, у которой он под башмаком…

— Леди Эштон, милорд! — воскликнул Рэвенсвуд. — Прошу вас прямо сказать мне, чем окончились ваши переговоры. Я готов ко всему.

— Очень рад слышать это, — кивнул маркиз. — Право, мне стыдно повторить и половину того, что она говорила. Достаточно сказать — она решительно против… Начальница пансиона для благородных девиц не могла бы с большим высокомерием отказать отставному ирландскому капитану, ищущему руки единственной дочери богатого вест-индского плантатора, чем это сделала леди Эштон, отвергая ваше предложение и мое посредничество. Я отказываюсь понимать ее поступки. Другой такой блестящей партии для дочери ей никогда не представится. Что. касается денег, то ее это никогда не заботило. Такими вопросами интересуется ее муж. Мне кажется, она ненавидит вас за то, что вы обладаете титулом, которого нет у ее мужа, и не имеете состояния, которое есть у него. Впрочем, не будем продолжать этот неприятный для вас разговор. Вот и гостиница.

Из всех многочисленных щелей и трещин убогой харчевни распространялись аппетитные запахи: повара маркиза сбились с ног, чтобы приготовить достойное угощение, как говорится — устроить пир на весь мир, в этой забытой богом дыре.

— Милорд, — сказал Рэвенсвуд, останавливаясь на пороге, — вы случайно узнали тайну, в которую я пока не собирался посвящать даже вас, моего родственника, но коль скоро эта тайна, касающаяся лишь меня и еще одной особы, разглашена, я рад, что она стала известна именно вам — моему благородному родственнику и другу.

— Вы можете быть уверены в том, что я не разглашу вашей тайны, дорогой Рэвенсвуд, — ответил маркиз. — Однако, признаюсь, мне очень хотелось бы услышать, что вы отказались от мысли о брачном союзе, который так или иначе будет для вас унизительным.

— Об этом разрешите судить мне, милорд, и, будьте уверены, я сумею соблюсти свою честь и достоинство не хуже, чем любой из моих друзей. Я не вступал ни в какие отношения с сэром Уильямом или леди Эштон; я связан словом только с мисс Эштон, и дальнейшее мое поведение будет всецело зависеть от нее. Если, несмотря на мою бедность, она предпочтет меня всем богатым женихам, которых ей сватает ее родня, я сочту вполне справедливым поступиться куда менее существенным и осязательным преимуществом высокого происхождения и пожертвую давними предрассудками старинной родовой вражды.

Если же мисс Эштон переменится ко мне, то, надеюсь, мои друзья не станут упоминать о постигшем меня разочаровании, врагов же я заставлю молчать.

— Хорошо сказано! — произнес маркиз. — Но, сознаюсь, я слишком ценю вас, Рэвенсвуд, чтобы не огорчиться вашим решением. Этот сэр Уильям Эштон лет двадцать назад был ловким стряпчим и, подвизаясь в суде и в парламентских комиссиях, сумел кое-чего добиться. Он выдвинулся на дарьенском деле: заполучил верные сведения и, здраво оценив положение, вовремя сбыл с рук все имевшиеся у него акции. Но все, что он мог, он уже совершил. Ни одно правительство не купит его по той бешеной цене, какую они с женой заломили. При его нерешительности и ее наглости они продорожатся, а когда спохватятся и уступят, никто уже не даст за него и гроша. Я не хочу ничего сказать против мисс Эштон, но уверяю вас: если вы породнитесь с Эштонами, это не принесет вам ни чести, ни выгоды, разве что сэр Уильям вернет вам в виде приданого какую-то часть ваших владений. Но, поверьте, вы большего добьетесь, если рискнете обратиться в палату лордов.