Ламмермурская невеста, стр. 34

Глава XIII

Лицо мальчика, единственного свидетеля нарушения Калебом всех законов собственности и гостеприимства, могло бы послужить прекрасным сюжетом для картины. Он остолбенел, словно воочию увидел один из тех призраков, о которых ему рассказывали в долгие зимние вечера; забыв о возложенной на него обязанности, он перестал поворачивать вертел и, в довершение всех бед, баранина пригорела и обуглилась. Увесистая пощечина вывела мальчика из оцепенения. Перед ним стояла миссис Лайтбоди, женщина тучная (хотя, надо полагать, другие качества соответствовали ее имени), note 23 к тому же мастерски владеющая искусством рукоприкладства, в чем ее покойный супруг, как говорят, имел возможность убедиться на собственном опыте.

— Недоносок ты паршивый! Почему у тебя сгорело жаркое, дармоед никчемный?

— Не знаю, — пролепетал мальчик.

— А куда делся этот негодяй Джайлс?

— Не знаю, — прорыдал несчастный.

— Где же мистер Болдерстон? .. О боже! Именем святых отцов и церковного суда, отвечай: где вертел с дичью?

Тут подоспела миссис Гирдер, и обе женщины принялись что было сил кричать на бедного мальчишку, оглушая его одна справа, другая слева, и довели до такого состояния, что он не мог уже вымолвить ни слова. Только с приходом второго мальчика истина мало-помалу начала проясняться.

— Ну, знаете ли, — произнесла миссис Лайтбоди, — кто бы мог подумать, что Калеб Болдерстон способен сыграть такую шутку со старой знакомой!

— Стыдно ему! — воскликнула супруга мистера Гирдера. — Что я теперь скажу мужу? Он же убьет меня!

— Что ты, что ты, глупенькая! — проговорила мать. — Беда, конечно, большая, но уж совсем не такая страшная, как ты говоришь. Убить тебя! Для этого ему придется начать с меня, а я и не с такими справлялась. У меня не очень-то разойдешься, а крика мы не боимся.

В эту минуту у ворот раздался конский топот, возвещавший о прибытии бочара с пастором. Спешившись, они прошли прямо в кухню, чтобы поскорее обогреться: после грозы стало очень холодно, а в лесу было сыро и грязно. Молодая женщина, зная, как велико очарование праздничного наряда, бросилась вперед, решив принять на себя первый удар, между тем как миссис Лайтбоди, подобно когорте ветеранов римского легиона, осталась в арьергарде, готовая в случае надобности поддержать дочь Обе делали все возможное, чтобы отсрочить роковое открытие: старуха загородила собою печку, а дочь, наградив пастора и супруга нежнейшей улыбкой, принялась участливо их расспрашивать, то и дело выражая опасение, как бы они «не простыли».

— Простыли! — сердито передразнил ее Гирдер, не принадлежавший к числу мужей, которых жены держат под каблуком. — Простынешь тут, раз вы не пускаете нас к огню.

С этими словами бочар прорвался сквозь двойную линию заграждений; а так как он обладал чрезвычайно зорким глазом, когда дело шло о его собственности, то сразу же обнаружил отсутствие вертела с дичью.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Где…

— Фи, как тебе не стыдно! — накинулись на него обе женщины. — При достопочтенном мистере Байдибенте!

— Виноват, — сказал бочар, — но…

— Произносить вслух имя врага рода человеческого, — сказал мистер Байдибент, — значит…

— Виноват, — повторил бочар.

— Значит, — продолжал преподобный отец, — подвергать себя искушениям, вынуждая его некоторым образом забыть тех несчастных, кои уже составляют предмет его попечений, и заняться тем, кто призывает имя его.

— Ладно, мистер Байдибент, будет, — взмолился бочар. — Ведь я уже признал свою вину, чего же еще? Но, с вашего позволения, я хочу спросить этих женщин, зачем они выложили на блюдо дичь, не дождавшись нашего приезда.

— Мы до нее не дотрагивались, Гилберт, — сказала Джин. — Несчастный случай…

— Какой там еще несчастный случай! — заорал Гилберт, бросая на нее гневный взгляд. — Утки-то, надеюсь, целы? А?

Джин, испытывавшая благоговейный страх перед мужем, не осмелилась отвечать ему, но ее мать немедленно бросилась ей на помощь.

— Я отдала их одному моему знакомому, — заявила она зятю, воинственно отведя локти в сторону, словно собираясь при малейшем возражении упереть руки в бока. — Ну и что?

От такой самоуверенности у Гирдера на мгновение отнялся язык.

— Вы отдали моих диких уток, лучшее украшение нашего обеда?! — завопил он. — Ах вы, старая ведьма! Хотел бы я знать, как его зовут, этого вашего знакомого!

— Достопочтенный мистер Калеб Болдерстон из замка «Волчья скала», — отвечала Мэрион, готовая тотчас ринуться в бой.

Когда Гирдер услышал, что его роскошные утки принесены в дар нашему другу Калебу, которого по причинам, уже известным читателю, он решительно недолюбливал, он пришел в неописуемую ярость; ни одно обстоятельство не могло бы сильнее разжечь его негодование. Он замахнулся на миссис Лайтбоди хлыстом, но та даже не шелохнулась; собравшись с силами, она бесстрашно подняла на обидчика железную поварешку, которой только что поливала маслом жаркое. Без сомнения, это оружие не уступало хлысту, а поднявшая его длань была поувесистее, нежели рука Гирдера, а потому он счел за наилучшее выместить свой гнев на жене, издававшей какие-то булькающие звуки, весьма похожие на жалобное всхлипывание, к которым пастор, поистине самый простодушный и добрейший из людей, отнесся с большим состраданием.

— А ты, безмозглая потаскушка, — заорал Гирдер, — ты спокойно смотрела, как мое добро отдают какому-то бездельнику, этому пьянице и распутнику, этой старой развалине, этому лакею, отдают за то, что он поверещал над ухом у глупой старой сплетницы да наврал ей с три короба чепухи. Сейчас я с тобой…

Но тут за нее вступился пастор, пытаясь удержать бочара не только словом, но и делом; между тем миссис Лайтбоди, загородив собою дочь, воинственно размахивала поварешкой.

— Значит, нельзя уж поучить собственную жену?! — возмутился бочар.

— Свою жену, Гирдер, можешь учить сколько тебе угодно, — заявила миссис Лайтбоди, — но мою дочь ты не тронешь и пальцем: в этом уж можешь не сомневаться.

— Стыдитесь, мистер Гирдер, — увещевал пастор. — Не ожидал я от вас такого недостойного поведения! Как! Предаться греховной страсти: с таким гневом ополчиться на самое близкое и дорогое вам существо! И это в тот час, когда вы готовитесь исполнить священнейший долг христианина

— долг отца.

И за что? За пустое и презренное земное благо.

— Презренное! Пустое! — вскричал Гирдер. — Да я отроду не видывал такого жирного гуся! А таких прекрасных уток во всем свете не сыскать!

— Положим, что так, сосед, — возразил пастор. — Но взгляните: разве мало превосходных яств еще осталось в вашем доме? Я помню время, когда одна такая лепешка, которых, как я вижу, имеется у вас в избытке, показалась бы лучшим лакомством тем несчастным, что во имя святой веры умирали с голоду в горах, в болотах и вырытых в земле пещерах, где они скрывались от гонений.

— Вот это-то меня и бесит, — сказал бочар, желавший хотя бы в ком-нибудь найти сочувствие. — Отдай она мою дичь страждущему праведнику или просто порядочному человеку, я бы слова не сказал. Но этому грабителю и вралю! Этому притеснителю и негодяю тори, гарцевавшему в отряде милиции, сражавшемуся против святых защитников веры при Босуэл-бридже под начальством старого тирана Аллана Рэвенсвуда, которого, слава богу, уже прибрал господь. Отдать самое лакомое блюдо этому негодяю! ..

— Но, мистер Гилберт, неужели вы не видите здесь десницы провидения? Детям праведников не приходится протягивать руку за подаянием, а вот отпрыск их некогда могущественного гонителя вынужден поддерживать свое существование крохами с вашего обильного стола.