Воскрешение из мертвых (илл. Л. Гольдберга) 1974г., стр. 96
— Передай привет ребятам и Леониду Александровичу, а я постараюсь…
— Ладно, я в этом не сомневаюсь.
23
Корнелий возвращается от епархиального архиерея в шесть вечера. Доложив ректору о результатах поездки, он спешит в особняк Троицкого.
— Ну как наш отшельник? — спрашивает он Авдия, подметающего двор. — Что делал в мое отсутствие?
— Почти все время почивал.
— Обедал?
— Поначалу не желал. Мотал головой и ругался. Я не стал принуждать. Голод, однако, не тетка. Съел отшельник этот все, что я на его столе оставил.
— Никто не заходил?
— Врата и калитка у меня все время на запоре, отец Феодосий.
— Спрашивал тебя Вадим о чем-нибудь?
— Ни слова не молвил. И чего так замкнулся — не могу уразуметь.
Корнелий, не удостоив Авдия ответом, торопливо идет в дом. Вадим лежит на старинном диване лицом к стене.
— Привет, старина! — бодро произносит Корнелий. — Сколько же, однако, можно спать?
— А я не сплю, — не поворачиваясь, отзывается Вадим.
— Бессонницей, стало быть, страдаешь, — шутит Корнелий. Ему хочется растормошить Вадима, заинтересовать предстоящей работой. — Мне Авдий докладывал, как ты тут храпака задавал. Отдохнул, значит, вволю, давай тогда за дело! Повернись хоть, о серьезном хочу с тобой поговорить.
— Я и так хорошо слышу.
— Ну ладно, слушай так, только повнимательней. Шрифты, какие мне нужны были, привезут сегодня. Дело, значит, только за станком. Там ведь пустяки остались?
— Пустяки-то пустяки, только мне их не одолеть.
— Чего это вдруг? — удивляется Корнелий. — Почему вчера не сказал? Все вроде шло гладко…
— Простую работу делал, потому и гладко. Теперь самое трудное осталось.
— Да повернись же ты ко мне наконец! — злится Корнелий. — Что это за фокусы такие?
Вадим медленно поворачивается и говорит, не повышая голоса:
— Ты на меня не ори, я тебе не Авдий.
— Я вообще ни на кого не ору, — уже спокойно произносит Корнелий. — Даже на Авдия, хоть он и глуховат. На тебя и вовсе нет причины. Не понимаю только, что это ты вдруг?…
— Почему — вдруг? Просто забыл сказать, что к самому трудному подошел. Думал, что справлюсь. А сегодня поразмыслил и решил, что надо просить чьей-то помощи, а то как бы не напороть…
— Нет, Вадим, об этом не может быть и речи. Никого я больше к этому станку не подпущу.
— Я знаю одного очень толкового и надежного человека…
— Давай не будем больше об этом!
— А печатать кто же будет?
— Об этом пусть у тебя голова не болит.
Вадим не задает больше вопросов, Корнелий тоже молчит. Потом не выдерживает и спрашивает:
— Тебя не интересует, что печатать будем?
— Не интересует.
— Ну и равнодушное же ты существо. Я думал, что тебе Варя твоя…
— О Варе ты не смей!… — повышает голос Вадим.
— Извини, я не хотел тебя обидеть. А когда работать пойдешь?
— Когда прикажешь.
— Я тебе не приказываю, Вадим, а прошу. И постарайся, пожалуйста, обойтись без посторонней помощи.
— Постараюсь.
— Я сегодня в епархии посоветовался кое с кем, очень заинтересовались там нашей идеей. Если нам удастся ее осуществить, мы с тобой знаешь как прославимся!
— Мне слава ни к чему. Пусть уж она тебе одному…
— Ладно, я не откажусь, — усмехается Корнелий. — В Москве я посмотрел недавно западногерманский фильм «Воспоминание о будущем». Более грубой подтасовки фактов мне еще не приходилось видеть. Снято, правда, эффектно. Но посуди сам, прилетают инопланетяне на нашу Землю во времена египетских фараонов, и что, ты думаешь, демонстрируют землянам? Высокую науку и технику? Ничуть не бывало! Они сооружают на Земле все то, что и без них умели делать народы того времени: обелиски, храмы и колодцы. Ну разве не смешно?
— Мне не смешно и вообще не интересно, — уныло отзывается Вадим.
— Тебя наука вообще никогда не интересовала, а из меня мог бы выйти не только никому пока не известный богослов, а крупный, может быть, даже знаменитый ученый.
— Так в чем же дело? Почему же ты не стал ученым?
— Терпения не хватило. Слишком спешил жить, когда нужно было учиться, а теперь уж поздно… Но слушай дальше. Я опять об этом «Воспоминании о будущем». Чего стоит в нем одно лишь утверждение о «расшифровке» буддийских рукописей. Буддийская литература создавалась ведь в историческое время и переводилась на многие языки. Читают ее в оригинале многие специалисты. О какой же расшифровке может в таком случае идти речь? Нет, это все предельно несерьезно…
— Ей-богу, Корнелий… Прости, пожалуйста, Феодосий, — морщится Вадим, — мне это неинтересно.
— Ну, в общем, потряс меня этот фильм своей наивностью и порадовал. Порадовал тем, что я иду по иному пути. Не поднятием тяжестей, как в том фильме, потрясут мои «пришельцы» землян, а знаниями, высокой наукой. Я тебе показывал формулу эквивалентности массы и энергии (Е равняется т на с в квадрате). Она, правда, в древнецерковной рукописи записана римскими цифрами, как дефект массы, но, в общем-то, это почти одно и то же.
— Зря ты мне это. Сам же сказал, что в науке я не очень…
— А мне и не важно, чтобы ты понимал, это я сам себя проверяю.
Он достает из кармана небольшую, типа молитвенника, книжку и торопливо листает ее.
— Ага, вот! На Западе пишут, что атомная энергия разоблачила пустоту материализма. Бедняги коммунисты, верившие в материальность мира, утратили твердую почву под ногами. Если бог захочет, он сможет превратить любое количество вещества на Земле в пылающую энергию, ибо все ядра атомов представляют собой твердую энергию, и потому материя может превращаться в огонь.
Корнелий некоторое время переваривает смысл прочитанного, потом со вздохом произносит:
— Ну, это очень уж наивно. Пожалуй, даже глупо. Как они, однако, представляют себе превращение богом вещества в пылающую энергию? Допустим, однако, что бог, превратив материю в энергию, покарает этим коммунистов и атеистов, ну, а верующие куда же денутся, когда будет полыхать наша планета? Слушай, что они еще пишут: «Бог мыслит мир и творит его, реализуя в материи свои идеи…» Ты видел кинофильм «Солярис» по Станиславу Лему?
— Не помню даже, когда был в кино.
— Наверное, бог, по этой книжонке, подобен океану в «Солярисе», материализующему тайные мысли прилетевших исследовать его ученых Нет, это рискованно преподносить нашим прихожанам, более активно, чем ты, посещающим кино. Они станут слишком примитивно представлять себе бога. А вот высказывания бельгийского математика Леметра о «красном смещении» и «расширяющейся Вселенной» стоит упомянуть. Это уже прямое доказательство «начала мира» и возникновения Вселенной, а стало быть, и явный «акт творения». Жаль, что время этого творения не совпадает с библейским.
Полистав книжку, Корнелий продолжает:
— Тут есть и цитатки из Альберта Эйнштейна, которые можно истолковать в пользу всевышнего. Я, правда, прочел недавно статью его в связи с какой-то годовщиной со дня смерти Коперника. В ней он заявляет: «С радостью и благодарностью мы чтим сегодня память человека, который больше, чем кто-либо другой на Западе, способствовал освобождению умов от церковных оков…» Это уже не в пользу не только церкви, но и бога. Так ведь всем известно, что великий физик любил пошутить даже над богом. Сказал же он как-то, что бог — это что-то газообразное…
— Он, я вижу, не защитник божий, а богохульник. Зачем же они его в эту книжку? — спрашивает Вадим.
— Ну, это смотря какую цитатку из Эйнштейна привести и как истолковать. Зато имя-то какое громкое! Ученые почти все ведь безбожники. Во всяком случае, вреда богу от них больше, чем пользы. Даже те, которые искренне в него верят, объективно подрывают веру в него. Очень метко Энгельс, кажется, сказал, что с богом никто не обращался хуже, чем верующие в него естествоиспытатели.
— Но ведь и ты собираешься с помощью цитаток…
— Каких, однако!