Черный карлик, стр. 23

Он приблизился к двери хижины и несколько раз постучал. Подождав и не получив ответа, он громким голосом обратился к ее обитателю:

— Элши, отец Элши! Я знаю, что ты дома и не спишь: я видел тебя на пороге, когда был еще на холме. Выйди и поговори минутку с человеком, который очень хочет тебя поблагодарить. То, что ты сказал мне об Уэстбернфлете, все было правдой. Но он вернул Грейс целой и невредимой, так что ничего непоправимого пока не произошло. Ну, выйди же на минутку, старина! Скажи хоть, что слушаешь меня.

Ну что ж, не отвечай, коль не хочешь, я все равно буду говорить. Понимаешь, одно у меня не выходит из ума: ведь мы с Грейс молоды, трудно нам будет отложить нашу свадьбу на долгие годы, пока я не побываю на войне и не вернусь домой с деньгами; нынче не прежние времена: говорят, на войне больше трофеев не берут, да и с королевского жалованья богатства не накопишь. А бабка совсем стара стала, так что останутся мои сестры у камелька одни, и без меня некому будет их развеселить. Да ведь и соседям — скажем, Эрнсклифу или тебе самому — может еще понадобиться помощь Хобби Элиота. Эх, кабы цел был наш старый дом в Хейфуте! Вот я все и думаю… Но, черт меня возьми, чего это я тут распинаюсь, — спохватился он, — перед человеком, который не хочет со мной и словом перемолвиться — не скажет даже, слушает он меня или нет.

— Говори что хочешь, поступай как знаешь, — откликнулся карлик из избушки, — только уходи поскорее и оставь меня в покое.

— Ладно, ладно, — отвечал Элиот, — раз уж ты готов слушать меня, я буду краток. Ты был так добр, что согласился дать денег, чтобы я мог восстановить Хейфут. Я, со своей стороны, согласен принять твой дар, и принимаю его с глубокой благодарностью. Говоря по правде, деньги будут сохраннее в моих руках: у тебя они валялись тут на земле, и любой бродяга мог их стащить. А кроме того, сколько тут по соседству лиходеев, которых не остановят ни запертые двери, ни замки. Послушай, ты отнесся ко мне как друг, и я с радостью приму твой дар. Ведь матушка и я — пожизненные арендаторы всех земель Уайдоупена, и мы дадим тебе расписку или залоговое свидетельство под эти деньги и будем каждые полгода делать взносы в погашение долга. Бумаги нам составит Сондерс Уайликоут, и все расходы по их оформлению я беру на себя.

— Прекрати свою болтовню и убирайся, — сказал карлик. — Со своим многословием и тупоголовой честностью ты еще более невыносим, чем вороватый придворный, который оберет человека, не утруждая его ни благодарностью, ни какими-либо объяснениями или извинениями. Прочь отсюда! Ты один из тех покорных рабов, которых слово сковывает крепче, чем цепи. Пользуйся этими деньгами и процентами с них до тех пор, пока я сам не потребую их обратно.

— Пойми, — продолжал неугомонный горец, — все мы только люди, и все мы смертны; надо же нашу сделку написать черным по белому. Ты все-таки набросай черновик расписки, а я ее аккуратно перепишу и скреплю своей подписью в присутствии надежных свидетелей. Только, Элши, прошу тебя: не говори в ней ничего такого, что может помешать спасению моей души. Все равно это напрасный труд, потому что я дам ее прочитать пастору. Ну, сейчас я поеду. Тебе и так надоела моя болтовня, а мне надоело говорить одному. На днях привезу тебе кусок свадебного пирога и приеду с Грейс, чтобы познакомить ее с тобой.

Она тебе понравится, ей-богу! Ведь ты хоть и кажешься суровым… Боже! Что с ним? Он стонет, как от боли, будто я толкую о какой-нибудь божественной благодати, а не о простой девушке, о моей Грейс Армстронг. Бедняга! Что-то все-таки с ним неладно.

Но ко мне он относится так, будто я его родной сын.

Хорошенький папаша был бы у меня, если бы это было правдой!

Хобби наконец избавил благодетеля от своего присутствия и с легким сердцем отправился домой, показать сокровище и обсудить меры, которые надлежало принять, дабы возместить урон, причиненный набегом Рыжего Разбойника из Уэстбернфлета.

Глава XI

Следует несколько отклониться от нашего рассказа и описать обстоятельства, поставившие мисс Вир в весьма неприятное положение, из которого ее неожиданно и, по сути говоря, случайно вызволило появление Эрнсклифа и Элиота с их отрядом у стен крепости Уэстбернфлет. Вернемся немного назад.

Утром того дня, когда был ограблен и сожжен дом Хобби, отец мисс Вир попросил дочь сопровождать его на прогулке в уединенном уголке живописных угодий, окружавших замок Эллисло. «Слышать — значит повиноваться», — гласит закон восточного деспотизма, и. Дрожа от страха, Изабелла молча последовала за отцом по каменистой тропинке, которая то извивалась вдоль реки, то поднималась на крутые утесы, окаймлявшие ее берега. С ними был один-единственный слуга, выбранный в провожатые, по всей вероятности, из-за своей необычайной глупости. Отец молчал, и Изабелла ничуть не сомневалась, что он выбрал это уединенное место для того, чтобы вновь вернуться к столь часто затевавшемуся между ними в последнее время разговору о сэре Фредерике и что сейчас он размышляет, как бы повернее внушить дочери мысль о необходимости принять его в качестве соискателя ее руки. Но время шло, и ее опасения казались безосновательными. Замечания, с которыми ее отец время от времени к ней обращался, касались только романтической красоты окружающей природы, которая по мере того как они шли вперед, являла взору все новые картины. На эти замечания, исходившие от человека, которым, казалось, владели более мрачные и важные мысли, Изабелла старалась отвечать как можно более легким и беззаботным тоном, преодолевая невольно закрадывавшийся в душу страх.

Кое-как поддерживая этот обрывочный разговор, отец и дочь через некоторое время очутились в центре рощицы, состоявшей из крупных дубов, берез, рябин, орешника, остролиста и разнообразного подлеска.

Ветви высоких деревьев тесно переплетались над головой, а кустарник покрывал свободное пространство между стволами. Место, на котором они остановились, было более открытым, но и над ним простиралась природная древесная сень, а по бокам доступ свету преграждали буйно разросшиеся молодые деревца и кустарник.

— Вот здесь, Изабелла, — сказал мистер Вир, возобновляя то и дело прерывавшийся разговор, — здесь я воздвигнул бы алтарь дружбы.

— Дружбы, сэр? — удивилась мисс Вир. — Но почему именно в таком мрачном и уединенном месте?

— Место выбрано правильно, и это легко доказать, — отвечал с усмешкой отец. — Ты считаешь себя образованной девушкой, мисс Вир, и знаешь, что древние римляне не только обожествляли известные им полезные качества и добродетели; они создавали. особый культ для каждого оттенка и разновидности этих добродетелей во всех их индивидуальных проявлениях. Возьмем, к примеру, дружбу, в честь которой должен быть здесь воздвигнут храм: это не мужская дружба, которой глубоко чужды всякого рода двуличность, интриги и притворство, а женская дружба, которая, в сущности, в том только и заключается, что так называемые подруги подстрекают одна другую на обман и мелкие интриги.

— Вы строго судите о женщинах, сэр.

— Не строже, чем они того заслуживают, — отвечал отец. — К тому же мой портрет лишь слабая копия с оригинала; это портрет, созданный благодаря возможности созерцать два столь великолепных творения, как мисс Айлдертон и ты.

… — Если я ненароком совершила какой-то проступок, сэр, то со всей искренностью уверяю вас, что ни о чем не советовалась с мисс Айлдертон и не делилась с нею.

— Ах так! — воскликнул мистер Вир. — Кто же внушил тебе то легкомыслие в речах и дерзость в спорах, которыми ты за последнее время оттолкнула сэра Фредерика и причинила мне столько неприятностей?