Черный карлик, стр. 11

— вот так! (Он с яростью швырнул кружку о стену.) Нет! (Он говорил теперь более спокойно, но с огромной горечью.) Я бы избаловал его богатством и властью, чтобы возбудить в нем самые низменные страсти и помочь осуществить его подлые замыслы; он смог бы без всякой помехи предаваться пороку и совершать злодеяния; он находился бы в центре водоворота, который беспрестанно кипел и бурлил, суля гибель всякому приблизившемуся к нему кораблю; подобно землетрясению, он сотрясал бы самую почву, на которой стоит, и превращал бы всех живущих окрест в жалких, никому не нужных отщепенцев вроде меня!

С этими словами несчастный стремглав бросился в хижину, яростно захлопнул за собой дверь, и тут же один за другим задвинул два засова, как будто опасался, как бы к нему не вторгся кто-нибудь из ненавистной ему породы людей, доводивших его до безумия. Эрнсклиф покинул пустошь со смешанным чувством ужаса и жалости, размышляя о том, какие странные и трагические обстоятельства могли привести в столь тяжелое душевное состояние человека, чья речь выдавала в нем происхождение и образование, не свойственные простолюдину. Его удивляло также, какое множество достоверных сведений, касающихся личной жизни и наклонностей своих соседей, знал этот человек, так недолго проживший в здешних местах и ведущий столь замкнутый образ жизни.

«При его поразительной осведомленности, — рассуждал Эрнсклиф сам с собой, — при его образе жизни, нескладной внешности и столь ярко выраженных человеконенавистнических взглядах нисколько не удивительно, что в народе считают, будто он знается с дьяволом».

Глава V

Весна не минет и скалы холодной,

Что стынет средь бесплодных горных круч.

Лишайник оживет и мох воскреснет

В рисе апрельской и в сиянье мая, -

Так сердце хладное растает вновь

От женских слез иль девичьей улыбки.

Бомонт

С приближением лета погода становилась все теплее, и отшельник все чаще выходил посидеть на широком плоском камне перед своим домом. И вот однажды около полудня по пустоши, на довольно большом расстоянии от его хижины, пронеслась кавалькада джентльменов и леди на конях с богатой сбруей и в сопровождении многочисленной свиты слуг. Тут были и собаки, и соколы и запасные лошади. Воздух то и дело оглашался возгласами охотников и звуками охотничьих рогов. При виде столь веселого сборища отшельник хотел было скрыться в своем жилище, как вдруг к хижине подскакали три молодые леди со своими слугами. Всадницы отделились от остальных и сделали круг, чтобы удовлетворить свое любопытство и посмотреть на Мудреца с Маклстоунской пустоши.

При виде столь необычного и безобразного существа одна из молодых женщин вскрикнула и закрыла лицо руками. Вторая истерически хихикнула, пытаясь этим скрыть охвативший ее ужас, и обратилась к отшельнику с просьбой предсказать ей будущее.

Как бы извиняясь за несдержанность своих подруг, вперед выступила третья. Она, бесспорно, превосходила всех и красотой, и одеждой, и убранством своего коня.

— Мы сбились с тропы на болоте, а наши спутники далеко опередили нас, — сказала она. — Когда мы заметили вас на пороге этой хижины, отец, мы повернули сюда, чтобы…

— Молчи! — прервал ее карлик. — Так молода — и уже так лжива! И ты сама знаешь, что явилась сюда насладиться сознанием своей молодости, богатства и красоты: оно доставляет особое удовольствие при виде старости, нищеты и уродства. Но чего можно ожидать от дочери твоего отца? О, как ты непохожа на свою мать!

— Так вы знаете моих родителей! А меня вы знаете?

— Знаю. Правда, наяву я вижу тебя впервые. Но я видел тебя во сне.

— Во сне?

— Да, во сне, Изабелла Вир. Когда я бодрствую, мои мысли меньше всего заняты тобой или твоими родными.

— Когда вы бодрствуете, сэр, — сказала одна из подруг мисс Вир как бы в насмешку серьезным тоном, — ваши мысли, несомненно, шествуют тропою мудрости. Глупость имеет возможность посещать вас только во сне.

— Зато тобой, — возразил карлик с раздражением, которого трудно было ожидать от философски настроенного отшельника, — глупость владеет безраздельно и во сне и наяву.

— Господи помилуй, — сказала та, — да он сущий прорицатель!

— Это так же верно, — продолжал отшельник, — как то, что ты женщина. Женщина! Вернее сказать — дама, знатная дама. Ты попросила предсказать твое будущее. Все просто в твоей судьбе: твоя жизнь — это непрерывная погоня за удовлетворением нелепых прихотей, сменяющих одна другую и тут же забываемых, погоня, которая началась с первыми твоими младенческими шагами и кончится, лишь когда ты состаришься и будешь ковылять на костылях. Любовь и прочие глупости юных лет пришли теперь на смену игрушкам и детским забавам, а в старости появятся карты и кости. Весной бабочки порхают по цветам, летом появляются колючки чертополоха, а осенью и зимой остаются увядшие листья — все достигнуто, все надоело, все позади. Отойди, теперь ты знаешь свою судьбу.

— Но ведь все достигнуто, — возразила, смеясь, молодая женщина, которая приходилась мисс Вир кузиной, — это уже кое-что, а, Нэнси?

И она повернулась к девушке, которая первой подошла к карлику:

— А ты не хочешь спросить о своем будущем?

— Ни за что на свете, — отвечала та, робко попятившись, — для меня достаточно того, что я услышала о тебе.

— Ну что ж, — сказала мисс Айлдертон, протягивая карлику деньги, — тогда я заплачу за свое гадание. Принцесса в долгу перед своим оракулом.

— Правда не продается и не покупается, — промолвил предсказатель, с презрительным и мрачным видом отталкивая награду.

— Ну что ж, мистер Элшендер, — сказала молодая женщина, — тогда я оставлю эти деньги себе. Они мне пригодятся в погоне за удовлетворением моих прихотей.

— Еще как пригодятся, — отвечал циник, — без денег мало кому удается удовлетворять свои прихоти; хуже того: без денег легко пасть жертвой чужих прихотей. Постой!

Последний возглас относился к мисс Вир, которая повернулась, чтобы последовать за своими отъехавшими спутницами.

— Мне нужно тебе еще кое-что сказать. У тебя есть то, что любой из твоих подруг хотелось бы иметь — если не на самом деле, то хотя бы в глазах окружающих: красота, богатство, талант, положение в обществе.

— Простите меня, отец, но мои подруги ждут меня. А что до ваших лестных слов и предсказаний, то они меня ничуть не трогают.

— Постой, — продолжал карлик, схватив лошадь за повод. — Я не ярмарочная гадалка и тем более не льстец. Всем благам, данным тебе судьбою, всем без исключения, противостоит в равных долях зло: неразделенная любовь, отвергнутая дружба, заточение в монастыре или ненавистное супружество. Даже я, ненавидя все человечество, не могу пожелать тебе большего зла, чем то, которое предопределено тебе в жизни.

— Если это так, отец, то теперь, пока я еще благоденствую, дайте мне возможность совершить поступок, который явится самым лучшим утешением во всех моих бедах. Вы стары и бедны. Случись с вами какое-нибудь несчастье, ваше жилище так далеко от людей, что никто не придет вам на помощь. Многое в вашем образе жизни вызывает подозрения у простонародья. Эти подозрения могут легко перейти в насилие. Дайте мне возможность думать, что я облегчила судьбу хотя бы одного человека на земле. Примите от меня посильную помощь. Сделайте это ради меня, если не ради себя самого. Тогда, если меня и постигнут предсказанные вами, может быть так верно, беды, я смогу думать, что более счастливые годы моей жизни не были прожиты совсем зря.

Старик заговорил прерывающимся от волнения голосом, почти не обращаясь к молодой леди.

— Да, таким образом ты и должна мыслить и говорить, если человек когда-либо вообще говорит то, что думает. Но этого никогда не бывает — нет, нет.

Увы! Слова и мысли не могут быть едиными. И все же подожди минутку, не уходи, пока я не вернусь.