Антикварий, стр. 76

— Именем короля! — рявкнул блюститель порядка, державший в правой руке дубинку.

Сборщик податей и учитель сообща стали доказывать констеблю и его помощнику, что они не имеют права задерживать королевского нищего как бродягу. А немое красноречие мельника и кузнеца, выраженное в их сжатых кулаках, недвусмысленно давало понять, какой залог пылкие горцы готовы внести за арестованного. Его голубой плащ, говорили они, — это пропуск для странствования по всей земле.

— Однако голубой плащ, — возразил констебль, — не дает ему права нападать, грабить и убивать. А у меня ордер на его арест за эти преступления.

— Убийство? — изумился Эди. — Кого я когда-либо убивал?

— Мистера Германа Дюстерзивеля, агента компании рудников Уидершинз.

— Дюстерзивеля? Ха, да он жив-живехонек!

— Твоей заслуги в том нет. Если он говорит правду, ему пришлось отчаянно бороться за свою жизнь, и ты должен ответить за это по закону.

Услышав такие страшные обвинения, защитники нищего отступили, но со всех сторон добрые руки стали совать ему мясо, хлеб и мелкие монетки, чтобы поддержать его в тюрьме, куда стражи собирались его отвести.

— Спасибо вам, благослови вас бог, дети! Не раз выпутывался я из петли, когда меньше всего заслуживал освобождения. Я и теперь уйду, как птица от ловца. Продолжайте игру и не думайте обо мне. Что мне сделают? Меня больше огорчает гибель бедного парня.

И вот покорного пленника увели, после того как он принял и машинально разместил в своих котомках дары, сыпавшиеся на него со всех сторон. Он покинул деревушку, нагруженный, как армейский поставщик продовольствия. Впрочем, тащить эту тяжесть ему пришлось недолго, так как констебль раздобыл тележку с лошадью, чтобы доставить старика к судье для допроса и предания суду.

Несчастье со Стини и арест Эди положили конец развлечениям маленькой деревни. Обитатели ее предались печальным размышлениям о превратностях человеческой судьбы, которая так внезапно уложила одного из их друзей в могилу, а распорядителя их празднества подвергла опасности чуть ли не быть повешенным. Что же касается Дюстерзивеля, то его здесь хорошо знали, точнее сказать — терпеть не могли, и поэтому было немало разговоров о том, что обвинение, может быть, еще окажется ложным. Но все сходились в одном: если уж Эди Охилтри предстоит пострадать, то очень жаль, что он не прикончил Дюстерзивеля совсем.

ГЛАВА XXX

— Итак, бедного парня Стини Маклбеккита сегодня хоронят! — сказал наш старый друг антикварий, снимая стеганый халат и надевая старомодный черный сюртук вместо того одеяния табачного цвета, которое он обычно носил. — И там, надо полагать, ожидают, что я буду присутствовать на похоронах?

— Так точно, — ответил преданный Кексон, усердно счищая щеткой белые нитки и пятнышки с костюма хозяина. — Тело, прости господи, так разбилось о скалы, что с погребением хотят поторопиться. «Морской промысел — дело опасное, — говорю я своей бедной дочке, чтобы немного подбодрить ее. — Море, говорю я, Дженни, ремесло такое же неверное… »

— Как и ремесло старого парикмахера, которого разоряют мода на стрижку и пошлина на пудру. Кексон, твой способ подбадривать так же неудачен, как и неуместен. Quid mihi cum femina? note 139 Какое мне дело до твоего бабья, когда у меня довольно хлопот и с моими собственными? Еще раз тебя спрашиваю: ожидают ли эти бедняги, что я приду на похороны их сына?

— О, будьте уверены, ваша милость, что вас ожидают! В здешних краях принято, чтобы всякий джентльмен провожал покойника до границы своей земли. И вам достаточно дойти лишь до вершины холма. Никто не ожидает, чтобы ваша милость пошли дальше. Это ведь проводы Келсо: два шага за порог.

— Проводы Келсо? — повторил за стариком любопытный антикварий. — А почему проводы Келсо, а не какие-нибудь другие?

— Дорогой сэр, — ответил Кексон, — откуда мне знать? Просто так говорится!

— Кексон, — отозвался Олдбок, — ты всего лишь парикмахер. Если бы я задал этот вопрос Охилтри, он сейчас же преподнес бы мне целую легенду.

— Как вы не раз изволили говорить, — ответил Кексон с несколько необычным для него оживлением, — мое дело заниматься только наружной стороной головы вашей светлости.

— Верно, Кексон, верно! Нельзя упрекать кровельщика, зачем он не обойщик.

Олдбок достал записную книжку и отметил в ней: «Проводы Келсо — как пояснено, два шага за дверной порог. Источник: Кексон. Quaere note 140: происхождение. Mem. note 141: написать по этому вопросу доктору Грейстилу».

Сделав эту запись, он возобновил разговор:

— Должен сказать, Кексон, я одобряю обычай, что землевладелец провожает тело крестьянина. Этот обычай идет от давних времен и основан на глубоком сознании необходимости взаимной помощи и доверия между хозяином земли и тем, кто ее возделывает. В этом феодальная система (как и в вежливости к женщинам, хотя и преувеличенной), в этом, говорю я, феодальная система умерила и смягчила суровость классической древности. Никто не слыхал, Кексон, чтобы спартанец присутствовал на похоронах илота. Но я готов присягнуть, что Джон Гернел… Ты слышал о нем, Кексон?

— Ну конечно, сэр! Кто бы мог состоять так долго при вашей милости и не слышать об этом джентльмене!

— Так вот, — продолжал антикварий, — я готов биться об заклад, что ни один раб, или крепостной, или крестьянин ascriptus glebae note 142 не умер здесь, во владениях монахов, без того, чтобы Джон Гернел прилично и достойно не похоронил его.

— Гм, с позволения вашей милости, говорят, что ему больше приходилось заниматься рождениями, нежели смертями, хи-хи-хи! — весело засмеялся старик.

— Хорошо, Кексон! Очень хорошо! Ты сегодня блистаешь.

— А потом, — лукаво добавил Кексон, осмелев от похвалы патрона, — говорят еще, что католические священники в те времена кое-что получали, когда шли хоронить людей.

— Верно, Кексон! Верно, как моя перчатка. Кстати, я думаю, что эта поговорка идет от обычая дарить перчатку в залог нерушимой верности. Так вот, повторяю, верно, как моя перчатка, Кексон, — и тем больше в этом чести для нас, протестантских властей, что мы даром выполняем эту обязанность, за которую приходилось платить во времена той императрицы суеверия, Кексон, о которой Спенсер аллегорически говорит:

Но зачем я толкую о таких вещах с тобой? Мой бедный Ловел избаловал меня, и я привык говорить вслух, даже когда это все равно, что говорить про себя. Где мой племянник Гектор Мак-Интайр?

— В гостиной, сэр, и с ним обе леди.

— Очень хорошо, — сказал антикварий, — я тоже отправлюсь туда.

— Послушай, Монкбарнс, — встретила его сестра, когда он вошел в гостиную. — Ты не должен сердиться.

— Дорогой дядюшка! .. — начала мисс Мак-Интайр.

— Что все это значит? — насторожился Олдбок, заключив по умоляющему тону дам, что его ожидают какие-то дурные вести, подобно тому, как осажденная крепость узнает о начале штурма по первому звуку сигнальной трубы. — Что тут у вас? Почему вы взываете к моему терпению?

— Надеюсь, ничего особенного не произошло, сэр, — сказал Гектор, который, с рукой на перевязи, сидел за завтраком. — Во всяком случае, в ущербе, как и в гораздо больших неприятностях, мною причиненных, повинен только я сам. К сожалению, за них я ничего не могу предложить, кроме моей признательности.