Антикварий, стр. 71

ГЛАВА XXVII

Старый Эди проснулся с жаворонками и первым делом спросил о Стини и бумажнике. Молодому рыбаку надо было еще до рассвета выйти с отцом в море, чтобы не упустить прилива, но он обещал, что немедленно по его возвращении бумажник со всем содержимым, тщательно завернутый в кусок парусины, будет доставлен им Рингану Эйквуду для передачи Дюстерзивелю.

Мегги Маклбеккит приготовила для семьи утреннюю трапезу и, взвалив на плечи корзину с рыбой, твердым шагом отправилась в Фейрпорт. Дети играли около дома, так как погода была тихая и солнечная. Древняя бабушка, которую снова усадили в плетеное кресло у огня, принялась за свое неизменное веретено. Ей нисколько не докучали крики и плач ребятишек и воркотня матери, оглашавшие хижину, пока все не разошлись в разные стороны. Эди повозился со своими мешками и уже готов был пуститься в новые скитания, но сначала подошел к старухе, чтобы с должной вежливостью проститься с ней.

— Добрый день тебе, тетушка, и много добрых дней! Я вернусь к началу жатвы и надеюсь застать тебя бодрой и здоровой.

— Надеюсь, ты застанешь меня спокойно спящей в земле, — глухим, замогильным голосом ответила старуха, и ни одна черта на ее лице не дрогнула.

— Ты стара, тетушка, стар и я. Но мы должны быть послушны воле господа. Придет срок, и он вспомнит о нас.

— И о делах наших тоже, — сказала старуха. — Ибо за то, что содеяло тело, ответит дух.

— Знаю, знаю, это можно сказать и про меня, потому что я вел непутевую, бродячую жизнь. Но ты всегда была женщина порядочная. Все мы грешны, но твоя нота едва ли так тяжела, чтобы пригнуть тебя к земле.

— Она легче, чем могла бы быть, но и так она тяжела, ох, намного тяжелее груза, который потопил бы самый, большой бриг, что когда-либо выходил из фейрпортской гавани… Не говорил ли кто вчера, а может, мне так мерещится, — слаба память у стариков, — не говорил ли кто, что Джоселинд, графиня Гленаллен, окончила свою земную жизнь?

— Говорили. И сказали правду, — ответил старый Эди. — Графиню схоронили вчера при факелах в монастыре святой Руфи, а я, дурак, испугался, увидев огни и верховых.

— Так у них повелось с Великого графа, которого убили под Харло. Они делали это из гордости, чтоб никто не думал, что они умирают, как все смертные, и что их хоронят, как всех других людей. Женщины из дома Гленалленов не плачут по мужьям или сестрам и братьям. Значит, и она призвана к ответу?

— Это так же верно, — ответил Эди, — как то, что и мы должны этого ждать.

— Ну так будь что будет, а я облегчу свою совесть.

Она произнесла это с необычайной для нее живостью, сопровождая слова взмахом руки, словно отбрасывала что-то от себя. Потом старуха, когда-то высокая и все еще казавшаяся высокой, хотя и согбенная годами и ревматизмом, поднялась и стала перед нищим, подобно мумии, на время воскрешенной каким-то блуждающим духом. Она переводила светлые голубые глаза с предмета на предмет, словно то забывала, то вновь вспоминала, зачем ее длинная высохшая рука рылась в большом старомодном кармане. Наконец она вытащила оттуда маленький лубяной коробок и извлекла из него красивый перстень с дорогими бриллиантами. В него были продеты две перевитые между собой пряди волос, черная и светло-каштановая.

— Добрый человек, — обратилась она к Охилтри, — если хочешь заслужить благословение божье, сходи за меня в Гленалленский замок и повидайся там с графом.

— С графом, голубушка? Да он сейчас не желает видеть даже окрестных джентльменов. Где уж тут надеяться, что он примет старика нищего!

— Ступай туда и попытайся! Скажи ему, что Элспет из Крейгбернфута

— он скорее вспомнит меня под этим именем — кончает свой долгий земной путь и хочет повидаться с ним, а чтобы он знал, о каком деле ей надо говорить с ним, посылает ему это кольцо.

Эди полюбовался драгоценной вещицей, потом бережно уложил ее назад в коробок и, завернув его в старый, рваный платок, спрятал у себя на груди.

— Хорошо, милая! Я уж постараюсь выполнить твое поручение. Да, навряд ли когда еще бывало, чтоб старая торговка рыбой посылала такой подарок графу, да еще через нищего.

Высказав эти соображения, Эди взял посох, надел широкополую шляпу и отправился в путь. А старуха еще некоторое время стояла, устремив взор на дверь, за которой исчез ее посланец. Возбуждение, вызванное разговором, постепенно улеглось, она опустилась на привычное сиденье и со своим всегдашним безучастным видом снова механически взялась за прялку и веретено.

Между тем Эди Охилтри шел и шел вперед. До Гленаллена было десять миль, и старый солдат проделал этот переход часа за четыре. С любопытством, естественным при его праздной жизни и живом нраве, он на протяжении всего пути мучил себя загадками, что могло бы означать доверенное ему таинственное поручение и какая связь могла существовать между гордым, богатым и могущественным графом и преступлениями или раскаянием слабоумной старухи, занимавшей положение не многим выше, чем ее гонец. Он попытался восстановить в памяти все, что когда-либо знал или слышал о семье Гленалленов, но и тогда не мог прийти ни к какому выводу. Он знал, что все обширное поместье этого древнего и могущественного рода перешло в свое время к ныне покойной графине, которая в большей мере, чем другие, унаследовала также мрачный, суровый и непреклонный характер, отличавший весь дом Гленалленов с тех пор, как о них упоминают шотландские анналы. Как и все ее предки, она ревностно придерживалась римско-католической веры и сочеталась браком с весьма состоятельным английским джентльменом того же вероисповедания, который прожил лишь два года после их свадьбы. Таким образом, графиня рано осталась вдовой и полновластно управляла большими земельными владениями своих двух сыновей. Старший из них, лорд Джералдин, которому предстояло наследовать титул и состояние Гленалленов, находился, пока мать была жива, в полной зависимости от нее. Второй, достигнув совершеннолетия, принял имя и герб отца и вступил во владение его землями, как это было предусмотрено брачным контрактом графини. С этого времени он жил преимущественно в Англии и лишь изредка и ненадолго приезжал проведать мать и брата. И даже эти посещения в конце концов прекратились, когда он перешел в протестантство.

Но и до того как властительнице Гленаллена было нанесено ее младшим сыном это смертельное оскорбление, пребывание там представляло мало соблазнительного для такого веселого молодого человека, как Эдвард Джералдин Невил, хотя мрачность и уединенность замка, по-видимому, соответствовали замкнутости и меланхолическому душевному складу старшего брата. Лорд Джералдин вступил в жизнь молодым, хорошо воспитанным человеком и подавал большие надежды. Те, кому случалось познакомиться с ним во время его путешествий, прочили ему самую блестящую карьеру. Но прекрасную утреннюю зарю часто заволакивают нежданные тучи. Молодой аристократ возвратился в Шотландию и, проведя около года в обществе матери в Гленаллен-хаузе, по-видимому, перенял ее мрачную суровость и меланхоличность. Отстраненный от политики ограничениями, налагаемыми на последователей его религии, и не склонный к более легким видам деятельности, лорд Джералдин вел крайне замкнутую жизнь. Его обычное общество составляли единоверцы-священники, время от времени посещавшие замок. И очень редко, по случаю особых торжеств, в Гленаллен-хаузе принимали несколько семейств, все еще принадлежавших к католической церкви.

Но это и было все; еретические же соседи Гленалленов ровно ничего не знали о матери и сыне. И даже католики мало что видели, кроме пышного приема и торжественного этикета, соблюдаемого при этих традиционных празднествах, с которых все возвращались, не зная, чему больше дивиться, — суровым и чопорным манерам графини или выражению глубокого и мрачного уныния, ни на миг не покидавшему чела ее сына. Смерть графини сделала его обладателем родового состояния и титула, и соседи уже начали обсуждать, не приведет ли обретенная им независимость к возрождению более веселой жизни в его доме, как вдруг от лиц, иногда общавшихся с семьей, начали поступать сообщения, что здоровье графа подорвано слишком ревностным соблюдением предписаний религии и что, по всей вероятности, он скоро последует за матерью в могилу. Такая возможность была тем более вероятна, что и брат его умер от какой-то затяжной болезни, которая в последние годы одновременно ослабляла его тело и дух. И вот знатоки геральдики и специалисты по родословным уже начали рыться в записях, чтобы обнаружить наследника злосчастного рода, а юристы с алчным ожиданием толковали о вероятности «большого гленалленского процесса».