Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А, стр. 14

Конечно, в дневнике запечатлены образы друзей. Те, кому посчастливилось уцелеть в войне, впоследствии стали известными и уважаемыми людьми. Тем более интересно их увидеть глазами школьного товарища в тот период, когда только шло личностное становление и формирование задатков будущих профессионалов. В таком ракурсе читатель увидит и будущих известных писателей Михаила Коршунова и Юрия Трифонова, будущего художника-карикатуриста Евгения Гурова, экономиста Олега Сальковского и ряд других. Нам, умудренным историческим опытом истекших семидесяти с лишним лет, их суждения, оценки, представления о своей стране и окружающем мире иной раз могут показаться наивно-простодушными, иной раз слишком зависимыми от идеологии и пропаганды 1930-х годов. Это относится, например, к уверенности в том, что в случае нападения на СССР капиталистической державы на помощь ему дружно поднимутся трудящиеся всего мира. Правда, следует отметить и другое: если эти иллюзии и имели место, то их развеяло уже начало войны, а в ходе ее битв это поколение продемонстрировало такую силу духа и воли, равной которой и не отыскать в нашей истории. Не случайно из тех, кто родился в 1923–1924 гг., в живых остались лишь 3–4 %. Таким образом, за публикуемым текстом вырисовывается и просопографическая перспектива реконструкции ментального кода самого жертвенного поколения фронтовиков.

Как ни удивительно, эта демографическая когорта остается до сих пор «вещью в себе» в аспектах жизненных стратегий, планов, структуры убеждений и поведенческих стереотипов. За всем этим скрывается еще более волнующая проблема – альтернатива послевоенного развития СССР, останься эта генерация в строю. Подтверждение таких потенциальных возможностей – уникальный случай Льва Федотова, во многом опередивший и свое, и наше время.

И.В. Волкова

Тетрадь V. 1939 год

17 ноября – 8 декабря. 8 кл. А

17 ноября. Сегодня на географии я по некоторым обстоятельствам изменил своему месту и перешел к окну, за тот стол, за которым сидели Павлушка, Медведев, Скуфьин и Тиунов. Урок прошел мирно и спокойно. Все сидели тихо, и, казалось, упади на пол лист бумаги, он произвел бы грохот.

– Борька, что это у тебя за значок? – спросил я у Медведева. Тот посмотрел на свой ромб с буквой «С» и ответил:

– «Спартак».

– За «Спартака» болеешь?

– Ага.

– Ну, а как эта команда? – спросил я. – Побеждает всех?

– Побеждает!

– Знай, – сказал я, – что эта команда не должна позорить свое имя, она должна также побеждать своих врагов, как некогда побеждал своих полководцев великий полководец Спартак. Она должна быть достойна его имени [33].

– А она побеждает, – важно ответил Борис.

К Модесту Николаевичу [34] я пришел сегодня ровно в 5 часов вечера. Мы сейчас же сели заниматься. Между прочим, я показал ему то содранное место на кисти руки, которое я получил еще тогда, когда делал газету.

– Ай-ай-ай! – ужаснулся он. – Как же ты играть будешь?

– Ничего, буду. Это мелочь, она мне не помешает.

– А руки-то у тебя все же потрескались, – сказала М. Ив. – Ты перчатки-то носишь?

– Теперь уже ношу, – ответил я.

– Наконец-то! – вздохнула М. Ив.

– Да! Наконец-то поумнел! – улыбнулся я.

– Ну, а как твои доклады? – спросил М. Н.

– Да так, ничего… – ответил я. – Своим чередом идут. Трудно мне только. Боюсь, что не успею окончить свою «Италию» к поездке в Ленинград. Приходится по два рисунка в день делать.

– Тебе хоть по два приходится делать, а вот мне приходится по три вещи за день сочинять, – сказал мне мой учитель. – Прямо не знаю, что делать. Я сейчас ищу только крючок, чтобы повеситься.

– Да, – вздохнул я.

После занятий я почитал домочадцам свой дневник. Примерно через час открылась дверь и в комнату вошел добродушный седовласый старикашка.

– А-а! Профессор! – вскричал М. Н. – Ты знаешь? – обратился он ко мне. – Это профессор.

Я не буду вдаваться в подробности и описывать дальнейшее. Но скажу только, что этот добренький профессор, несомненно, обладающий удивительным юмористическим красноречием, интересно и живо рассказывал нам о своих летних приключениях. Сейчас я эти сжатые исповедания записал лишь из-за того, чтобы впоследствии иметь перед глазами более пространное представление о сегодняшнем дне, ну и чтобы не видеть в нем какие-либо пробелы.

Итак, вечером в 7 часов я уже был дома. Именно сегодня к нам вечерком заглянул Сухорученков со своей дочуркой. Последнюю читатель, очевидно, знает еще по 13-му октября. Как уже было сказано, Сухорученков – один из бывших (неразб.) – парторг, перешедший работать в райком. Его дочь по прозванию Галина, 7-и лет от роду, будучи чрезвычайно веселым существом, внесла к нам в квартиру вместе с собой смех и веселье.

Я в это время сидел и рисовал один из рисунков к «Италии». Сия дева расположилась около меня, чтобы посозерцать мое творение.

Собственно говоря, сегодня вечером ничего особенного не произошло. Я хочу только записать шутливый и комический разговор, который произошел между мною и вышеописанной Галиной.

В одну прекрасную минуту она случайно взглянула на окантованный рисунок, висевший на стене в комнате, на котором я изобразил ландшафт с бронтозавром. Я о нем, кажется, упоминал 11 ноября, когда мама принесла домой из театра после постановки вместе с другими рисунками.

– А что это такое, а? – спросила она меня, разинув рот.

– Это звери, – спокойно ответил я.

– Звери??? А где они сейчас?

– Они сейчас там, где и находятся.

– Нет, правда. Где?

– Там, где должны быть.

– Ну что-о? Ну, правда, а?

– Их сейчас нет. Они вымерли.

– Почему? Как? – удивилась она.

– Умерли все, – пояснил я. – Не вечно же им жить.

– А почему они сейчас нигде не живут?

– Потому что не нашли нужным остаться в живых.

– Нет, правда!

– Но ведь должны они были когда-нибудь умереть, – сказал я. – Ведь всякий зверь, проживши свой век, умирает. Вот и они все умирали да умирали, ну и улетучились в конце концов, все до одного.

– А откуда знают, какие они были?

– А их сейчас в земле находят.

– Ну, что ты-ы! Да брось!

– Конечно. Ведь они, когда умирали, падали на землю, а ветер их постепенно заносил землей. Ясно?

– А-а-а!!! – протянула она. – А тогда люди были?

– Нет. Тогда людей еще не было.

– А откуда же они взялись?

– Да постепенно преобразились из обезьян, которые тогда жили.

– Ну, конечно. Ведь обезьяны-то похожи-то на людей-то, да?

– Вот в том-то и дело, – согласился я, улыбаясь.

– А почему раньше эти звери жили, а потом люди?

– Да потому что не наоборот.

– Да будет тебе, скажи!

– Ну, а если бы начали жить раньше люди, то ты бы спросила: почему раньше не жили звери.

– Ага! А что?

– Как что? – удивился я. – Поэтому-то люди и жили позже, потому что не раньше. Это уже дело природы.

– А «дефы» жили когда-нибудь? – спросила она.

– А что это такое?

– Ну, такие вот… с двумя головами… тремя… Во такие.

– Да что ты? – ужаснулся я. – Что это с тобой, голубушка! Чего ты! Брось ты!

– А скажешь, нет? – с особой интонацией проговорила она.

– Конечно, нет! Ты сама вникни в то, что говоришь: с двумя, с тремя головами! Может быть, ты еще скажешь, что жили на свете животные с сотней голов?!

– Ну, а если… – начала она. Но я ее перебил:

– Да ты пойми, что говоришь!

– Ну…

– Да нет! Ты пойми! По-ойми!!

– Да брось ты! А если…

– Да будет тебе болтать, – сказал я. – Пойми ты и все!

– Да перестань… – взмолилась она.

– Не могут такие вообще жить! Будет тебе зря болтать.

– А если они…

– Да брось ты! Пойми, что ты говоришь.

– Да будет тебе перебивать!

– Да не могут жить они вообще. Ты это откуда взяла-то?