Месть, стр. 112

Маленькая яхта Ажарату полетела по волнам, пересекая бухту. Ажарату ухватилась за румпель и откинулась назад, накренив яхту. Ее напрягшееся тело застыло над водой. Румпель рвался из рук, как поводья лошади. На танцующей зыби сверкал ослепительный свет солнца, греющего ее голые плечи.

Ажарату плавала на яхте весь день, пересекая из конца в конец Лагосскую гавань от рейда к тихим лагунам. Наконец она направила яхту назад. Она чересчур припозднилась, и, когда она проходила мимо мола, ограждающего обширную стоянку для яхт, уже стемнело.

Неожиданно дыхание замерло у нее в груди. У конца каменного причала в сотне ярдов от нее стоял коренастый человек, и на мгновение ей показалось, что это Харден. Она напряженно щурила глаза, моля небо, чтобы произошло чудо. Но мужчина повернулся и направился к стоявшему поодаль «лендроверу». Он выглядел худощавее, чем Харден, и был одет в армейскую форму защитного цвета.

Такое случалось с ней очень часто. То и дело сердце в груди начинало биться быстрее, когда она видела на улице белого мужчину. Ее разум никак не мог примириться с новостями, которые Майлс Доннер сообщил полгода назад, и она молилась, чтобы интуиция, подсказывающая ей, что он не прав, не подвела ее.

Израильтянин лично рассказал ей о судьбе Хардена, тем самым доказав, что в нем еще теплится искра гуманности, о существовании которой Ажарату не подозревала. Доннер утверждал, что до конца находился с иранскими поисковыми командами, надеясь убедить их передать Хардена под его опеку. Но им удалось найти только остатки надувного ялика — полосы резины, разодранной гигантскими винтами «Левиафана».

Ажарату была слишком потрясена горем, чтобы подвергать сомнению его слова. Харден заполнял все ее мысли; остальное, включая обстоятельства его смерти, казалось несущественным. Конечно, он бросил ее, оставив в ее душе опустошение, и она безумно тосковала без него. Но у нее остались и воспоминания о тех немногих мгновениях, когда они были вместе, и она знала, что никогда больше не сможет никого полюбить так же сильно.

Майлс Доннер иногда бывал проездом в Лагосе, возвращаясь домой из командировок, и, так как агентом Моссада он больше не был, его всегда ожидал радушный прием в доме отца Ажарату. Она уже давно съехала оттуда, к большой радости любовницы отца, но, когда Доннер наносил им визит, всегда выполняла роль хозяйки дома. Однажды Доннер выпил слишком много, и они вышли в сад подышать воздухом. Ажарату уже усвоила, что, даже находясь в отставке, израильтянин мог говорить откровенно только на улице.

— Почему вы предали его? — спросила Ажарату. Она была уверена, что такой вопрос снова и снова задавал себе Харден.

— Он больше не был нам нужен, — ответил Доннер. — Мы не филантропическая организация.

— Но вы могли просто оставить его в покое, — сказала Ажарату, чувствуя, как в ней закипает гнев.

Доннер возразил:

— Как любил говорить Харден, «так не выйдет». В любой ситуации можно найти свои плюсы. Помогая поймать его, мы завязали дружеские связи с государствами Персидского залива, точно так же, как подружились с вашим отцом после того, как спасли вас. — Он продолжил, невнятно произнося слова: — Ажарату... Я пытался его спасти, если это может вас утешить.

Она ненавидела Доннера и все же терпела его. Она даже поощряла его визиты. Иногда на нее накатывала необъяснимая уверенность, что Харден жив. Если она права, то Доннер будет знать об этом и сообщит ей. Но всякий раз, когда она затрагивала тему поисков Хардена в Персидском заливе, ответы Доннера были вежливо-уклончивыми: он утверждал, что ничего не знает. Но проходили недели, месяцы, и Ажарату с досадой вынуждена была признать, что интуиция ее подвела, и наконец уверенность, что Харден жив, сменилась на не имеющую никаких оснований надежду.

Она думала о том, ощущал ли Харден свою потерю так, как она ощущала свою? Обвинял ли он свою жену в том, что она умерла и покинула его? Но Кэролайн не была ни в чем виновата, а Харден сам шел навстречу смерти. Иногда по ночам она не могла удержаться и гневно упрекала Хардена за его неумолимую жажду мести, умоляла Бога все отменить и начать сначала.

Но скоро она поняла, что Харден не мог справиться со своими страстями. Если бы он пытался бороться с ними, то они бы погубили его душу так же, как «Левиафан» погубил его тело.

Всего несколько ниточек связывало Ажарату с жизнью Хардена — часы, которые он подарил ей в Кейптауне, визиты Доннера и чувство безвозвратной потери. Но, храня память о нем, она плавала под парусом, практикуясь в навыках, которым Харден обучал ее, мысленно разделяя с ним удовольствие управлять яхтой.

Сейчас, в сумерках, она подходила к причалу так, как когда-то делал он. С еле освещенной автомобильной стоянки за ней наблюдали двое людей — такие же молодые яхтсмены, как и она. У их ног лежали парусные чехлы и корзины с провизией. Стоя рядом со своими блестящими машинами, они болтали и смеялись, пытаясь еще немного продлить выходной день. Ажарату делала вид, что не замечает их жестов, надеясь, что они не станут помогать ей причалить и не нарушат ее мыслей.

Ажарату аккуратно подвела яхту к причалу. Закрепив кормовой конец, она поспешила на бак, потянулась к причалу с веревочной петлей в руке и услышала знакомый голос:

— Точная работа.

В полном ошеломлении она подняла глаза, и их взгляды встретились. Ветер наполнил парус, отталкивая нос яхты от причала, и расстояние между ними увеличилось. Ажарату застыла на месте, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Бросай конец, — усмехнулся Харден.

Ажарату машинально исполнила приказание. Харден поймал швартов, и Ажарату ухватилась за мачту — для того, чтобы удержаться на ногах, и для того, чтобы выдержать рывок, когда Харден потянул за канат, подтаскивая яхту к причалу. Ее бы нисколько не удивило, если бы он внезапно исчез, растворившись в сумерках.

— Если ты заложишь конец за утку, то сможешь выйти и поцеловать меня.

В ее разуме, который никак не мог поверить в происходящее, промелькнула мысль, что она никогда не видела, чтобы на его лице так долго держалась улыбка.