Французская мелодия, русский мотив, стр. 13
Глава 12
Мишаня появился ближе к обеду, сразу из Пулково. Небритый, недовольный, в общем, никакой. К тому же в дверях столкнулся с шефом, который от его внешнего вида пришел в ужас:
— Порецкий, что это с тобой, что за вид? Никак бритвенный станок сломался? Ты мне так всех клиентов распугаешь.
— Артур Артурович, понимаю, что выгляжу неважно, но я просто не мог из-за зуба побриться, до сих пор к щеке притронуться боюсь.
— Ну, Миш, ты это, к вечеру себя в порядок приведи. А то у меня в 17.00 встреча с немцами, ты мне нужен будешь.
— Обещаю, что к этому времени буду красив, как Ален Делон.
На меня Миша посмотрел взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Честно сказать, другого я и не ожидала. Конечно, согласие сопровождать Марьяшу в Тихорецк выглядело благородно, но помимо этого, ему там предстояло, как добру молодцу из сказки, «найти то, не знаю что». Я ни минуты не сомневалась в том, что у Мишани это получится лучше, чем у меня или Марьяши, такая расплывчатая задача по зубам только сообразительному Порецкому. Однако Мишаню расстроила не столько задача, сколько поведение юной француженки.
Рассказ предстоял долгий, мы спустились в кафе, где Миша не спеша поведал мне историю их путешествия.
…Тихорецк — маленький, уютный городок на юге России, поразил Порецкого тишиной, спокойствием и благоуханием. В основном городок был застроен частными домами с огородами, палисадниками и цветниками. Яблони, сливы и незнакомые Мише цветущие кустарники росли прямо на узеньких улицах, расточая ароматы, совершенно незнакомые жителю Северной Пальмиры. Дома, которые здесь называют хатами, буквально утопали в зелени и цветах.
Однако Миша Порецкий был не в настроении, и ему было не до этой райской красоты. Он психовал и злился на себя. А все потому, что поведение Марьяши выбивало его из колеи.
Стоило им отъехать от Питера, как она вдруг замкнулась. Молча смотрела в окно, погрузившись в свои мысли, совершенно не замечая присутствия Михаила.
— Понимаешь, Наташа, я из-за нее сорвался с места, — возмущался Мишаня, — а она сидит, уставившись в окно, ничего и никого не замечая, как йог во время медитации. А я все голову ломал, как к этим Екшинцевым «подъехать», все про них разузнать и при этом ни словом о Графине не обмолвиться. А ей как будто и дела до этого никакого нет. Думает о чем-то своем, обозревая окрестности. Так и молчали почти всю дорогу.
Попятно, что Мишка рассчитывал на другое развитие сюжета, но Марьяше было не до него.
В общем, недолго думая, Миша решил пойти по отработанному пути, как правило, не дающему сбоев. Сначала, разместив Марьяшу в жуткого вида гостинице, велел ждать его возвращения, а сам тем временем прошелся по улице, где жили Екшиицевы. Домик их был небольшим, довольно стареньким по сравнению с соседними домами, но располагался в хорошем месте — на пригорке в самом конце улицы. Дальше шел живописный луг, на котором паслись козы и расхаживали горделивые гуси и гусыни с потомством, размахивая крыльями на всякого, кто пытался пройти мимо их драгоценного семейства.
Лужок был очень кстати. Мишаня тут же сообразил, как его можно использовать «в работе». Прошвырнувшись еще пару раз мимо дома Екшинцевых, он безуспешно попытался увидеть кого-нибудь во дворе. Похоже, дома никого не было.
Проходившая мимо старушка, словоохотливая, как все южанки, подсказала, что хозяева поехали торговать на базар, будут часам к двум-трем. Поинтересовалась, зачем же это гость такой важный к ним пожаловал? Миша от прямого ответа уклонился и попросил бабулю подробно объяснить, как до жилконторы добраться.
Та, конечно, подсказала, но с большой неохотой, не понравился ей, видно, важный гость. Понятно, что немедленно доложит хозяевам. Ну и пусть, это даже кстати. Так будет легче покупателя изобразить.
Все о доме Екшинцевых да и о самой семье Мишаня разузнал в районной администрации довольно быстро. К счастью, народ здесь оказался непритязательный — коробочки конфет «Рафаэлло» оказалось достаточно, чтобы получить всю необходимую информацию. Для этого Мише пришлось прикинуться состоятельным петербуржцем, желающим приобрести дом в Тихорецке. Причем дом должен быть обязательно с большим прилегающим лугом, где он впоследствии будет разводить диковинных птиц, возможно, страусов.
Рассказал он также и о том, что дом подобный присмотрел, что принадлежит он неким Екшинцевым и что он хотел бы побольше узнать о них, чтобы составить представление о потенциальных продавцах.
Надо признать, что узнал он много интересного. Хозяин дома — Гришка, вдовец, живет с сыном-инвалидом Виталькой. Не живут мужики, а мучаются, но, однако, при этом рукастые оба и трудолюбивые. Правда, Гришка любит к бутылочке приложиться, не злоупотребляет, конечно, под забором не валяется, но горькую попивает. С горя опять же: сын из Чечни без ноги вернулся, нервный весь, дерганный, а года через два жена умерла. Как тут не запьешь. Но чтобы участок свой продать под диковинных птиц, это вряд ли. Дом у них хороший, с виду может и не навороченный, зато внутри — игрушка. Даже канализация имеется, большая редкость в наших местах.
После столь подробного отчета у Мишки возник гениальный план, как Марьяше с Екшинцевыми познакомиться поближе.
Глава 13
На следующее утро, часов около девяти, в ворота к Екшинцевым постучали. Пока Григорий копался в огороде, к дверям на инвалидной коляске подъехал Виталий и с удивлением увидел, что ранняя гостья — приятная молодая девушка. Мохнатый ленивый пес при виде ее не соизволил даже тявкнуть.
— Вы к кому, собственно? — спросил удивленный Виталий.
— Если вы — Виталий Екшинцев, тогда определенно к вам, — с едва заметным акцентом ответила девушка.
— Ну, тогда милости прошу, проходите в дом.
Он любезно пропустил гостью вперед, сразу сообразив, что перед ним иностранка, хорошо говорящая по-русски. Проводил до залы, пригласил гостью сесть и только после этого скромно поинтересовался:
— А зачем, собственно, я вам понадобился?
— Дело в том, что я представитель благотворительной международной организации «Врачи за мир без границ», приехала специально для того, чтобы побольше разузнать об инвалидах, пострадавших во время боевых действий в Чечне. Мы сейчас составляем их списки для оказания материальной помощи. Мне в районной администрации дали ваши координаты.
— А большая помощь-то, а то ведь вы не первая. Приходят всякие «добрячки», депутаты разные, наобещают горы золотые и пропадают. Зато в предвыборной листовке обязательно напишут, что помогли, мол, такому-то инвалиду.
Тут в комнату зашел Екшинцев-старший — высокий, плечистый мужчина лет пятидесяти пяти, довольно красивый, с большими карими глазами, но весь неухоженный, небритый, с темными кругами под глазами. Он удивленно уставился на гостью:
— Сына, а что это за фря такая к нам с утра пожаловала?
— Да это, батя, иностранка из благотворительной организации, помощь вот мне собирается оказывать.
— Иностранка, говоришь, ну-ну. И что за помощь? Гуманитарная, небось, полмешка сухого молока да коробка соленого печенья?
— Да нет, что вы, — смутилась девушка, — на первое время пока только 500 долларов, потом еще пришлем. Вот возьмите, — девушка протянула Виталию конверт с деньгами. — Только мне нужно кое-что из вашей биографии записать…
Марьяша за полчаса беседы с Виталием успела получить все необходимые сведения о семье Екшинцевых, а также осмотреться. Дом оказался, действительно, добротным. Комнат всего четыре, одна оборудована под небольшую мастерскую, где Виталий чинил магнитофоны, телевизоры, делал другие диковинные технические штучки, в которых Марьяша совершенно ничего не понимала. Виталий передвигался не только на коляске, но и с помощью костылей. Правда, все больше по дому, на улицу выезжал только на коляске. Протез у него был только на левой ноге, правая была цела. Судя по всему, при наличии достаточного количества денег, ему можно было бы сделать не такой кондовый протез, каким он пользовался сейчас, а гибкий, который бы вполне мог имитировать живую ногу. Конечно, пришлось бы месяц-другой позаниматься с хорошим инструктором-ортопедом, но парня можно было бы поставить на ноги. Надо будет обязательно сказать об этом бабушке. Сведения основные есть, можно смело возвращаться в Париж.