Владимир, стр. 95

Вперед выступили василики.

— Василевс, князь Владимир! — начал патрикий Фригии. — Наступил день нашего прощанья, мы сделали все, днесь надеемся отплыть в Константинополь.

— Я тоже сделал все, тоже собираюсь покинуть Херсонес. Что ж, значит, пожелаем друг другу счастливой дороги.

— От всей души желаем тебе и царице счастливой дороги.

— Счастливого плавания и вам, василики, желаю здоровья, счастья, многих лет и шурьям моим, вашим императорам.

— Спасибо, княже-василевс, желаем и тебе с царицей здоровья, счастья, многих лет жизни. Однако дозволь спросить, василевс, как будем мы блюсти ряд о Русью. Кто из нас поедет с тобою в город Киев?

— А зачем вам ехать в Киев?

— Не о нас речь, мы уезжаем в Константинополь, но мы полагаем, что с тобой в Киев поедет наш епископ и священники.

— А епископу зачем ехать? Василики растерялись.

— Императоры наши держали совет с патриархом Николаем Хризовергом, он посылает епископом на Русь Михаила…

— Напрасно молодые императоры, — со злой усмешкой промолвил Владимир, — беспокоили старого патриарха Николая… Я сказал вам, василики, до вашего отъезда, когда посылал вас в Константинополь, что на Руси будет не епархия византийского патриарха, а наша, русская, епархия.

— Но ведь и для русской епархии необходим епископ! — воскликнули василики.

— У меня уже есть епископ, я избрал его сам.

— Кто же он?

— Священник Анастас станет отныне епископом на Руси.

— Анастасий вероотступник, патриарх Николай предал его анафеме! — закричали василики во главе с епископом Михаилом.

— Патриарх Николай, — сказал князь Владимир, — может предавать анафеме только тех своих пастырей, иже суть в Византии, Я же властью, данной мне императорами, благословляю и назначаю епископом Руси Анастаса Корсунянина.

Василики и епископ начали перешептываться.

— Перехитрил нас князь Владимир, как и его бабка Ольга.

— Я выслушал вас и сам сказал, что думал, — закончил князь Владимир. — Будем сбираться в дорогу, со мной в Киев поедут ваши зодчие, учителя, и если кто из священников пожелает ехать в Киев — милости просим… А теперь, гости дорогие, прошу вас разделить со мной трапезу.

Князь Владимир с Анной впереди, за ними бояре и воеводы, потом греческие василики, священники направились в трапезную, где для них был приготовлен русскими воинами обильный завтрак: жареные журавли, лебеди, соленая свинина, копченые медвежьи окорока, утки, гуси, отсвечивающая янтарем вяленая рыба из устья Днепра, сочиво, [283] горох, фасоль, всякие ухи, сырники, кисели, меды, вина, ол, квасы…

Было что поесгь, что выпить. Не успели и оглянуться, как обиды, ссоры, свары потонули на дне чар, корчаг, братин, [284] а из окон вскоре полилась и зазвучала над морем величавая песня.

5

В тот же день князь Владимир в белом платне, с непокрытой головой, с мечом у пояса вместе с воеводами и боярами объехал стоявшие за городом конные полки, которые готовы были двинуться в дальнюю дорогу, и спустился к заливу Символов, где снаряжались к отплытию лодии.

Работа на берегу залива кипела: на лодии грузили дань, привезенную из Константинополя, и ту, которую князь Владимир решил взять с побежденного Херсонеса.

Многое что хотелось ему увезти из Херсонеса: и чудесную мозаику из забытых храмов, привезенную еще из городов Эллады, и мраморные статуи тех же времен, что лежали сваленные за стенами на берегу моря, и дивные иконы старого письма, на которых боги изображались, как живые люди, — в столице Климатов можно было найти немало диковинок для того времени.

Но на лодию, да и на десяток лодий не возьмешь всего, что манит взор и тешит душу князя Владимира, пройдет много лет, прежде чем богатства, созданные лучшими мастерами мира, широкой рекой потекут на Русь, а еще через десятилетия мир удивится и обомлеет перед богатством души русского человека…

Тем временем на одну из лодий с громкими криками воины тащили вылитых из бронзы диких коней, которых укрощали смелые наездники, на другую грузили мраморные статуи — далекие воспоминания об Элладе. Трудились и священники, бережно укладывая в лодии иконы и церковную утварь.

Епископ Анастас настаивал на том, чтобы взять с собой в Киев мощи святого, которые покоились в Херсонесском соборе.

— Но святой — папа римский?! — диву давался князь Владимир.

— Святой Климент воистину был римским папой, но его выгнали из Рима, и всю жизнь свою он провел в Херсонесе, тут и умер.

Мощи папы Климента положили на одну из лодий. Долго беседовал князь Владимир и с зодчими Херсонеса, у которых давно уже не было работы в родном городе, — одни из них соглашались ехать в Киев сразу, чтобы строить храмы и дворцы, другие обещали прибыть на Русь позже.

— Нам сопутствует удача, — поглядывая на небо, облака и море, говорил своей старшей дружине Владимир. — Подул восточный ветер, а тутошние люди сказывают, коли он уж поднялся, то будет дуть и быстро погонит наши лодии к устью Днепра. Завтра на рассвете выйдем в море. Комонное войско может выступить нынче к вечеру, чтобы поскорее миновать Хазарскую переправу и выехать в поле. Там, — князь Владимир протянул руку на север, — у острова Григория, пусть комонники ждут, чтобы помочь нам, лодии наши днесь, — указал на воинов, которые втаскивали бронзовых коней, — тяжелы суть… Выше порогов будем рядить, как рушати [285] к Киеву-городу.

Глава шестая

1

Покинув Херсонес, лодийное воинство князя Владимира, туго натянув паруса, подгоняемое восточным ветром, миновало Климаты, Керкентиду, собралось на белых берегах лукоморья и медленно стало подниматься вверх по Днепру.

Среди лодий плыл и княжеский насад с двенадцатью гребцами. На корме поверх настила был выстроен настоящий теремок о двух покоях; гребцы же и слуги жили под настилом и спали вповалку прямо на днище.

Покуда лодийное воинство шло по морю и Днепру, комонники, быстро миновав Хазарскую переправу, вихрем промчались по Дикому полю и, остановившись на левом берегу Днепра напротив острова Григория, стали поджидать князя.

Почти неделю, работая с утра до поздней ночи, волокли, они лодии вдоль порогов, подкладывая под днища катки, толкали руками, плечами, грудью, обливаясь потом, преодолевая с величайшим трудом каждую пядь.

Наконец пороги остались позади — теперь до самого Киева стелилась торная дорога через поле для комонного войска и спокойная гладь Днепра — для лодий, на которых плыло воинство и князь Владимир с женой Анной.

Князь Владимир рассказал царице Анне, какова будет дальнейшая дорога.

— Мы миновали пороги и теперь направляемся прямо в Киев — часть воинства на конях, другая — в лодиях.

— Надеюсь, мы с тобой в лодии? — спросила Анна.

— Ты поедешь, как и до сих пор, в лодии, — ответил ей князь, — а я отправлюсь с комонным войском.

— Ты оставляешь меня одну?

— О нет, теперь я тебя не оставлю, — улыбнувшись, сказал Владимир, — но я должен быть в Киеве раньше, чем прибудут туда лодии.

— Зачем трястись тебе на коне, если гораздо удобней плыть в лодии?

— Я привык на коне, — ответил Владимир, — и в Киеве должен быть раньше, чтобы приготовиться и достойно встретить тебя.

— Тогда поезжай — готовься, встречай… И помни, мысли мои с тобой, день и ночь молюсь за тебя!

Она обняла его, поцеловала. За то короткое время, что они прожили, Анна уже раскусила суровый и решительный нрав Владимира и знала, что лучше ни в чем ему не перечить.

Ей не приходилось насиловать себя: воспитываясь среди знати в Армении, потом в Константинополе и имея перед собой такой пример, как мать — Феофано, Анна неизменно была приветлива, ласкова, мила даже с людьми, которых в душе ненавидела.