Владимир, стр. 42

А вокруг повсюду, на крутых склонах над Глубочицей, вливавшейся в Почайну, над быстрой Ситомлей, струившейся из Щекавицкого леса, на концах Гончарском, Кожемяцком, толпились люди, раздавались оживленные голоса, крики.

На Подоле князя Владимира встретили и те люди, которые ночью ударили в спину полкам Ярополка.

Они ждали его неподалеку от торжища, на широкой, обсаженной липами площади. Их было несколько сот, одни верхом, с мечами и щитами, другие пешие, с копьями, а то и просто с долбнями [151] в руках.

Владимира поразил один из них: старый, уже седой человек, слепой на левый глаз, сидевший на коне впереди всего земского войска.

— Челом тебе бьем, княже Владимир! — произнес он.

— Слава князю Владимиру! — закричали все.

— Кто ты еси? — спросил старика Владимир.

— Я воевода Рубач, — отвечал тот.

— Ты служил у Ярополка?

— Нет, княже Владимир! Я ходил с отцом твоим Святославом на ромеев и привез его меч и щит в Киев… Но я отдал оружие не в те руки, князь Ярополк повернул его против людей русских…

— А мне и русским людям ты будешь служить?

— Уже послужил и служить буду, сколько сил станет, княже! — отвечал воевода Рубач, и из его единственного глаза выкатилась слеза.

Внимание князя Владимира привлек еще один воин, лицо которого пересекал глубокий шрам; он стоял позади воеводы Рубача.

— А ты кто еси? — спросил князь Владимир.

— Тур, — кратко ответил тот.

— Но кто ты — ремесленник, смерд, робичич?

— Гридень…

— Значит, ты служил у князя Ярополка?

— Нет! Я гридень князя Святослава, Ярополк отнял у меня меч и щит.

— Спасибо тебе, Тур, что верно служил отцу моему и мне помог… хочу пожаловать тебя.

Тур пожал плечами:

— Меня пожаловать? О нет, княже Владимир, не надо пожалованья… На что оно мне? Да и за что жаловать? Не я один, многие люди помогали тебе.

— Чудной ты человек, Тур! Разве от пожалованья отказываются? Скажи тогда, чего бы ты хотел?

— Верни мне меч и щит, что отобрал у меня Ярополк.

— Дайте гридню Туру меч и щит! — приказал князь.

6

Среди людей, встречавших князя Владимира в предградье, стояла немолодая уже женщина с привлекательным, хотя немного суровым лицом, слегка выцветшими, но еще теплыми карими глазами и тонкими бровями, в темном платне и таком же платке на голове. Сжав губы, она смотрела вперед на Боричев взвоз, по которому двигалось войско князя Владимира.

В огромной толпе никто не знал этой женщины, никто не мог знать ее и среди дружины князя Владимира, а тем более он сам, но беспокойные глаза женщины, тревожное выражение лица, весь ее вид говорили о том, что она очень взволнована, словно боится чего-то.

И женщина эта действительно тревожилась, боялась, чтобы ее кто-нибудь не узнал, ибо когда-то была она ключницей княгини Ольги, тайной любовью покойного князя Святослава, матерью князя Владимира, который ныне с победой вступал в город Киев.

Малуша не видела своего сына много лет, да, впрочем, много ли довелось ей любоваться им и раньше?! Несколько счастливых месяцев в Будутине, где она родила и выкормила его, да еще одно краткое мгновение, когда она не выдержала, босиком пришла из Роси в Киев, чтобы издали попрощаться с сыном, хотя бы взглянуть на него.

Если бы знал кто в Киеве, сколько раз и с какими горючими слезами молилась Малуша за сына своего Владимира-князя, сколько раз выходила на кручу над Днепром, откуда когда-то провожала своего сына, до боли в глазах вглядывалась в туманную даль — не покажутся ли там лодии князя Владимира.

И лодии поплыли по Днепру, только не Владимировы а Ярополковы, княжьи биричи [152] кричали над спуском у Почайны, что Ярополк повел брань с Владимиром, чтс киевские воины разбили новгородцев и чуть не убили самого Владимира под Любечем. Позднее они стали кричать, что князь Владимир идет на Киев, где ждет его смерть.

А потом воины Владимира осадили Киев; уже на валах у Глубочицы началась великая сеча, а прошлой ночью мимо Берестовского леса вниз, к Родне, двинулись воины Ярополка, лодии поплыли по Днепру; ночь была темная, но Малуша подошла к самому берегу и все видела. И вот воины князя Владимира вступают в Киев, они все ближе и ближе. О, что творилось с Малушей, как билось ее сердце, как пылало лицо, когда она увидела сына. Еще издали узнала его Малуша — статный, красивый, сидел он в седле, опираясь на стремена, и, держа повод в левой руке, правой приветствовал людей.

Ближе, еще ближе — вот Малуша увидела его лицо, немного утомленное и бледное, непокрытую голову, на которой ветерок играл русым чубом, карие глаза, тонкий нос, усы, улыбающиеся губы…

— Слава князю Владимиру! — гремело вокруг. — Слава, слава!

Одна только Малуша молчала, потому что слезы, горькие, но все же радостные слезы, сдавили ей горло. Она была счастлива, что видит наконец своего сына, в мыслях обнимает, целует его.

Нет, никому она не расскажет о своей радости и счастье, ибо Владимир-князь должен быть князем, ей же судила доля — и она благодарна Богу за это — только стать матерью князя, а самой остаться рабыней навек.

Внезапно Малуша застыла; следом за князем, тоже верхом, с мечом у пояса, ехал Тур. «Что случилось, как он тут очутился?» — подумала она, ужасаясь при мысли, что Тур ее увидит. Но это длилось одно мгновение, гридень не смотрел в ее сторону.

— Слава! Слава Владимиру! — раздавалось вокруг.

Не кричала только мать, любившая его больше, чем все эти люди. Она жадно всматривалась в родное, столь милое ее сердцу лицо сына, следила за каждым его движением, ловила его взгляд, а когда Владимир проезжал мимо, ухватилась за стремя, прошла, не известная никому, рядом, совсем близко, несколько шагов. И это было ей наградой за все слезы и муки.

7

У ворот Горы князь Владимир остановил коня и медленно сошел с седла. Спешились и воеводы, рынды, гридни, вся дружина.

Князь передал уздечку стремянному, медленно прошел вперед, вступил на мост, остановился у ворот, оглядел стены и башни, на которых не видно было стражи.

Он шел через ворота пешком, с непокрытой головой, внимательно оглядываясь вокруг. Все было ему так знакомо, он исходил здесь когда-то каждый камень. За ним шагали воеводы и тысяцкие полунощных земель, гридни.

Гора поразила его. Безмолвие и тишина. На требище в конце Горы не пылал огонь. Никого не было видно у теремов бояр и воевод, тянувшихся справа и слева рядами, повсюду стояли брошенные на произвол судьбы возы, бродили волы, лошади…

Но не успели они дойти до ворот княжеского терема, как из дворов, то тут, то там, стали появляться старики бояре, тиуны, огнищане, на требище появился главный жрец Перуна — все эти люди издали с опаской смотрели на князя и его дружину, удивлялись, что на Горе так тихо. Наконец они двинулись вперед, подступили, остановились напротив Владимира.

Владимир смотрел на них. Многих он знал… Однако знал он их давно, в юные годы, с того времени много воды утекло в Днепре, многое свершилось в землях русских и здесь, на Горе. Кто ныне эти люди, с кем они — с Ярополком или с ним? Темна была раньше, темна и ныне Гора.

— Челом тебе, княже! — раздались голоса.

Он поздоровался с ними, перекинулся словом кое с кем из бояр, теплой улыбкой подбодрил главного жреца и, окруженный своими воеводами, прошел в терем.

И сразу ожил, зашумел, загомонил терем. Князь и воеводы пришли наверх, остановились в Золотой палате перед доспехами прежних князей.

Тихо было в палате, князь и вся его старшая дружина стояли молча. Утренний свет вливался в узкие окна, согревал холодные доспехи, тускло играл золотом и серебром щитов, мечей, шлемов.

Тут было оружие не только давних князей, С самого края, почти у выхода, висел меч и щит, которые он сразу узнал, — меч и щит отца его Святослава. Владимир подошел к стене, снял с колышка меч, вынул его из ножен.