Владимир, стр. 41

Много, очень много хлопот было у воеводы Блюда. Вывезти бояр, мужей лучших Горы, снять с валов в предградье и послать вдоль Днепра воинов, — хорошо, что Блюд заранее обо всем позаботился, все подготовил. Но досталось ему и в эту ночь…

Всю свою жизнь Блюд заботился, так думали люди, о ком-то: о князьях, княжичах, Горе. На самом же деле думал он только о себе.

Даже жену свою Блюд не любил, а детей у него не было, о ком же мог беспокоиться и заботиться воевода?

В его доме всего было вдоволь, имел Блюд много золота и серебра и при всяком случае любой ценой старался приумножить свое добро.

В эту ночь Блюд забрал из княжеского терема, нагрузил на лодию и отправил в Родню под охраной гридней всю сокровищницу Ярополка — так велел князь, как раз там она будет нужна.

Но не забывал Блюд и о себе: сгибаясь под тяжестью, отнес домой и закопал под грушей, что росла на меже между его дворищем и усадьбой воеводы Воротислава, мех с золотом и серебром…

Стоял поздний ночной час, когда князь Ярополк вместе с Блюдом, воеводами и несколькими десятками гридней миновали ворота Горы, переехали мост и стали спускаться Боричевым взвозом.

Ворот за ними никто не запирал, мост никто не поднял — на Горе некому было это сделать: пустая, холодная, темная Гора оставалась после князя Ярополка и его дружины.

Пусто, холодно, темно было и там, куда они направлялись, — в предградье и на Боричевом взвозе.

Но что случилось? Почему внезапно Блюд остановил князя, куда он смотрит, что видит в ночной тьме?!

— Ой, княже, лихо! — закричал Блюд.

Все они на мгновение остановились и прислушались. Со стороны Подола несся крик множества людей, глухие удары, в темноте вспыхнули огни.

Несколько всадников мчались на конях вверх по Боричевому взвозу. Воеводы и гридни вытащили мечи.

— За Подолом идет сеча! — остановился возле коня Ярополка тысяцкий Путша. — Смерды [149] объединились о воинами Владимира и бьют дружину на валах.

Блюд и воеводы окружили Путшу.

— Откуда они зашли? Где стоят? Есть ли войско на берегу Почайны? Свободен ли еще Боричев взвоз?

Путша еще раз ответил, что сеча идет на валах, а на берегах Почайны тихо, Боричев взвоз пока свободен.

Впрочем, им и самим было видно: огни — их становилось все больше и больше — горели на валах, на Подоле возле торжища.

— Скорее! К Почайне! — завопил Блюд.

И все они, окружив Ярополка, стали спускаться Боричевым взвозом к Почайне. В призрачном багряном отсвете огней с Подола было видно, как, осторожно перебирая передними ногами и приседая на задние, бредут в черную пустоту ночи кони, как встревоженный князь, воеводы и гридни не отрываясь всматриваются в Подол.

Когда они доехали до Боричевого взвоза, огни факелов были уже близко; неподалеку раздавались крики, шум стоял над всем Подолом, врывался в предградье.

Только тут, в конце Боричева взвоза, над берегом Почайны, было еще тихо, темным-темно, и они, как в спасательные ворота, бросились в эту темноту, в одну минуту оказались на берегу.

Трудно сказать, что творилось тогда здесь, на лодиях. И князь Ярополк, и воеводы его, и гридни двигались как, во сне. У них была теперь единственная цель — попасть на лодии, оторваться от берега и бежать.

Одни из них успели вскочить на лодии по доскам, переброшенным на берег; другие стремглав катились с обрыва, входили в воду и оттуда карабкались на насады: [150] сам князь Ярополк, спускаясь к лодии, поскользнулся, едва не упал в воду, промочил ноги.

И они все же вырвались: князь Ярополк со старшей дружиной сел в большой насад, который оттолкнулся от берега и быстро поплыл по течению, вслед за ним поплыло еще множество лодий, на которых сидели, вглядываясь в темноту и держа копья наготове, гридни.

— Вовремя мы покинули Гору, — прошептал князю Блюд, сидевший рядом с ним.

Ярополк молчал. Он удирал, как волк, из города Киева, его дружина, сидевшая рядом с ним, напоминала взбесившихся, голодных псов. Может быть, теперь раскаяние и сожаление о прошедшем разрывали его сердце, может быть, хоть теперь, единственный раз в жизни, он понял, что жил не по правде, жалел о содеянном и укорял себя за напрасно пролитую кровь?

Нет, не о том думал князь Ярополк. Пылающий Киев отступал все дальше, черные берега бежали за обшивкой насада, и такие же черные мысли проносились в его голове: он ненавидел весь мир, проклинал брата Владимира, мечтал о лютой мести.

Ярополк был уверен, что вернется сюда. О, он будет безжалостен, беспощаден к своему брату, он снесет головы тысячам людей, пришедшим с верхних земель и ныне одолевшим Киев, о, как задрожит, содрогнется Русская земля, когда он вернется сюда!

— Они идут Боричевым взвозом! — говорит Блюд. С Днепра было видно, как люди с факелами в руках торопятся вверх, даже сюда, на водную гладь, долетали их крики; вот огни остановились у ворот, там что-то вспыхнуло, загорелось.

— Хорошо, что мы вырвались, княже! — хищно шептал Блюд. — Пока они одолеют Гору, мы будем уже далеко, войско идет берегом. Нет, теперь Владимиру нас не достать! А мы еще сюда вернемся!

5

Около полуночи князь Владимир вышел из своего шатра. Было темно. Вблизи стояла, переговариваясь, старшая дружина, князь узнал голоса воевод Кирсы, Спирки, Чудина. Он подошел к ним.

— Должно быть, скоро начнем.

— Полки готовы, княже. Ждем знака из Киева.

— Кажется, они уже двинулись…

Все прислушались. Где-то в темноте и тишине, окутавших Подол, предградье и Гору, послышался шум.

— Замолчите! — крикнул воевода Кирса на воинов, гомонивших невдалеке на валу.

Все замолчали. И тогда совсем ясно из ночной глубины, сначала глухо, потом все громче, до них донесся шум и многоголосный крик. Еще минута — и они увидели огни, в темноте в разных местах пылали факелы, их становилось все больше и больше, казалось, что вдалеке пылает пожар.

Это была минута, которой ждали все. С нескольких сторон Киев окружили воины князя Владимира, а им на помощь поднималась еще одна сила — перед ними кипел, бурлил, переливался огнями Подол.

И уже через рвы бежали робьи люди, они кричали, что на верхнем валу и по всему Подолу нет Ярополковой рати — все они удрали ночью; вскоре прибежали смерды из предградья. «И на Горе, — говорили они, — нет воинов, на городницах не видно стражи, князь Ярополк с воеводами и мужами удрали ночью к низовьям».

Полки князя Владимира двинулись одновременно от Дорогожичей, с лугов за Оболонью, из Перевесищанского леса вырвались всадники, земля загудела от шагов тысяч ног, от топота конских копыт, шум несся и с той стороны Днепра: воины переплывали на лодиях и на конях через реку.

Город Киев пал.

Князь Владимир въезжал в Киев во главе старшей дружины под знаменем отца своего Святослава, на котором были вышиты два перекрещенных золотых копья. За ним ехали рынды, гридни.

С трепетом смотрел Владимир на город, который покинул много лет назад, и не узнавал его. На Оболони, где когда-то хижины были разбросаны по лугу на расстоянии поприща друг от друга, вся земля была вспахана и раскопана, усеяна домами, хибарками, землянками. На Подоле вокруг торжища и вдоль берега Почайны выросло много новых теремов с клетями и подклетьями, погребами и сараями, эти терема и дворища, отгороженные высокими тынами, тянулись до самых гор, образуя улицы.

Изменилось и в предградье. Владимир помнил, что раньше тут прямо в землянках жили кузнецы, гончары, скудельники и кожемяки, неподалеку от ворот Горы стоял только один каменный терем княгини Ольги и несколько деревянных — боярских. Теперь новые, добротные терема, каменные и деревянные, окружали всю Гору, они, казалось, наступали на землянки кузнецов, ремесленников, давили их.

Повсюду, где проезжали воины Владимира, их радостно приветствовали киевляне. В одном конце Подола новгородские воеводы встречались с земляками — купцами из Новгорода, в другом перепуганные хазары угощали воинов медом и олом, в третьем свион обнимал свиона. Посреди торжища пылал высокий костер перед деревянным Волосом, стоявшим уже без серебряных усов — их ночью, словно тати, вы рубили из дерева воины Ярополка.