Владимир, стр. 117

Но Владимир замечает и другое: подавив восстание в Малой Азии, император Василий начинает наступление на Грузию, Армению, арабские земли, действуя где обещаниями, где дарами, где силой. Так он выходит к реке Тибр, державе Шахарменов, к городам Эдессе и Дамаску в Сирии; захватывает в Средиземном море острова Кипр и Крит, угрожая оттуда каирским халифам, так он расширяет владения Империи далеко на юг, где никогда еще не ступали легионы ромеев.

Император Василий действует не только в Малой Азии, он хочет утвердиться и над Русским морем, покорить Болгарию, стать на берегах Дуная…

2

Для Болгарии наступил решающий час. Император Василий, собрав лучшие легионы Империи, поставил их на границе Болгарии, а сам с отборным войском, окруженный бессмертными, двинулся к Солуни, чтобы возглавить наступление на Охриду, где сидел Самуил, и на столицу кесаря Романа Скопле.

Самуил Шишман понял, какая зловещая туча нависла над Западной Болгарией, и послал своего отважного воеводу Несторицу в Солунь, чтобы задержать на берегах Вардара войско Василия, а сам двинулся через горы на Прилеп и Белее преградить путь Василию на север.

На сей раз счастье изменило Самуилу — полководец Феофилакт Вотаниат, стоявший под Солунью, разбил полки Несторицы. Другой полководец, стратиг Филиппополя Никифор Ксифий, обойдя Самуила, проник по ущелью реки Вардар на север и приблизился к Скопле.

Впрочем, никакой отваги в этом походе не потребовалось, едва лишь войска ромеев подступили к Скопле, ворота города-крепости открылись, оттуда выехал кесарь Роман, недостойный внук славного кагана Симеона, чтобы еще раз, теперь уже окончательно, продать Болгарию.

Войска ромеев и Самуила встретились у горы Беласицы. Началась страшная сеча. Не на жизнь, а на смерть бились болгары, если бы в последнее мгновение Гавриил не отразил меча воина-ромея, Самуил остался бы на поле боя. Более десяти тысяч болгар сложили свои головы у горы Беласицы. Пятнадцать тысяч было захвачено в плен. Сам Самуил, спасая остатки своего войска, едва успел бежать к Прилепу, чтобы потом, соединившись с отрядами Несторицы, отомстить ромеям.

Самуил отомстил. Когда легион ромеев во главе с императором Василием продвигался долиной реки Струмы, а с юга к ним поспешал Феофилакт, чтобы, объединившись, обрушиться на Прилеп, болгары окружили на рассвете в глубоком ущелье легионы Феофилакта, закидали их стрелами и камнями, убили множество воинов и самого солуньского полководца. Узнав о том, император Василий поворачивает свое войско и, спасаясь бегством через далекий Мелник, спускается с гор в Македонскую долину.

Но еще злее, еже ужаснее отомстил император Василий. Прибыв в колеснице к Афинополю, а затем выехав с полками бессмертных к Беласице, где легионы караулили пятнадцать тысяч пленных болгар, он повелевает сложить в долине печи, изготовить железные прутья-жигала, построить пленных по полкам и окружить их, голодных, связанных, несколькими легионами.

Стоял десятый день месяца августа 1014 года — чудесная пора, когда все в Болгарии созревает, в беспредельной глубине синеет безоблачное небо, на небосклоне, точно стража, высятся горы.

Окруженный бессмертными, император Василий стоял в тот день на пригорке, смотрел в долину на жарко растопленные печи, раскаленные докрасна жигала в руках его воинов-ромеев, на пленных болгар, что стояли полками, на темнеющую черную подкову легионов, окружавших всю долину…

Пленных, связанных по десяти, подводили к печам. Раскаленные жигала, как стрелы, прорезали воздух и впивались в глаза, которые смотрели в эти мгновения на долину, горы, небо…

Воины кричали… И как им было не кричать, если победители-ромеи отнимали у них самое дорогое, что есть у человека, — глаза! Но горы молчали, а если бы они и могли кричать, то разве это остановило бы повелевшего ослепить пятнадцать тысяч пленных болгар императора Василия, который получил за это прозвище Василия Болгаробойцы? На каждую сотню он велит оставить по воину с одним глазом, они поведут эти тысячи ослепленных к комиту Самуилу, а прибывшего в его стан кесаря Романа император назначает патрикием и управителем города Абидоса в Малой Азии.

Более месяца шли ослепленные и лишь пятнадцатого вресня [336] добрались до столицы — Прилепа. Самуил выехал им навстречу и смотрел, как вдали на снежных вершинах появились воины, как они спускаются в долину.

И вот слепые проходят мимо — сотня за сотней с поводырями впереди… Страшное зрелище! Слепые болгары шли по родной земле среди гор, которых не видели, мимо комита Самуила Шишмана, под знаменем которого они так упорно боролись и поплатились глазами.

Но если не видно родной земли, гор, они вдыхают ее ароматы, слышат голоса детей, которые когда-нибудь отомстят за них. Поводыри сказали слепым воинам, что на них смотрит комит Самуил Шишман, что их ждет родина.

И слепые воины, проходя мимо Самуила Шишмана, кричали:

— Да здравствует Шишман! Да здравствует Болгария!

Только Самуил не слыхал этих возгласов — внезапно у него нестерпимо заболело сердце, померкло в глазах, подкосились ноги, и он упал на землю.

— Воды! Глоток воды! — прохрипел он. Но вода ему уже не понадобилась. Раздались крики:

— Помер Самуил!

— Нет нашего комита!..

Ослепленные воины опустились на колени. Свирепо расправившись с Болгарией, император Василий возвращается в Константинополь, велит вытесать мраморную плиту, высечь на ней надпись и выставить плиту в Сосфеновом монастыре близ Константинополя.

Надпись гласила:

«Если когда-нибудь болгары восстанут, их нельзя победить в битвах лицом к лицу, а нужно исподволь забирать их города и крепости, упорно опустошать земли, дабы довести до полного отчаяния…»

Император Василий справедливо заслужил прозвище Болгаробойцы.

3

Слухи о событиях в Болгарии, конечно, скоро достигли Киева. Они очень взволновали, просто ошеломили Владимира. Значит, Византия действует так же точно, как и прежде: разъединяет, ссорит между собой народы, а затем на их крови и костях строит свое благополучие.

Послы Руси едут в Константинополь, в Киев являются василики императоров Василия и Константина и клянутся в любви и дружбе, впрочем, что стоят их обещания! У Византии свой путь, а Русь строит свою жизнь.

Византия утвердилась на берегах Дуная. На Русь идут и идут неудержимым потоком болгары. Это уже не только священники, но и разоренная Византией знать и беднота, у которой ничего, кроме воли, и не было — русские люди их радушно принимают, и болгары поселяются в Киеве, в городах и весях Руси.

Двинуться на Византию? Нет, этого сделать уже нельзя, поздно, между двумя императорами заключен вечный мир. Русь взяла у Византии то, чего добивалась, Византия дала Руси, что имела…

И чем далее, тем все яснее обнаруживается бессилие Византии. Херсонес уже перестал существовать как крепость, это лишь рынок Константинополя. Правда, херсонесские и константинопольские купцы еще заполоняют низовье Днепра, поселяются на жительство в Киеве, едут в Смоленск, в Новгород. Но император Василий то и дело посылает своих послов в Киев: некоторые идут прямо к князю Владимиру, некоторые в покои царицы Анны.

Анна — дочь коварной Феофано и сестра Василия Болгаробойцы — живет в Киеве, заводит в княжьем тереме порядки и церемониал византийского двора. Ее окружают придворные женщины, которых возглавляет, подобно опоясанной патрикии [337] Большого дворца, старшая боярыня; в палатах царицы без конца снуют сановники, духовные лица. Ее покой охраняют рыцари, вооруженные длинными мечами…

Много, очень много трудится василисса Анна. У нее, как и следовало ожидать, немало друзей среди жен воевод и бояр. Она — патронесса храмов. Она не жалеет золота, чтобы заполучить сторонников и среди воевод и бояр.

вернуться

336

Вресень — сентябрь.

вернуться

337

Опоясанная патрикия — высокое придворное звание в Византии, дающее право на свободный вход во дворец.