Святослав, стр. 221

После жестокого поражения на болгарской равнине ромей-ское войско не могло остановиться ни по пути, ведущему через Адрианополь к Константинополю, ни у Филиппополя, ни в Месемврии, где двигались угры и печенеги. Подобно буре, вырывающей с корнем деревья, подобно туче, что неумолимо надвигается и обволакивает все вокруг, рвались вперед вой Святослава, и рассеянные таксиархии ромеев не могли их остановить.

В Адрианополе, в доме патрикия Феодора, где уже останавливался император и собирал своих полководцев, идучи на рать, он велел противестиарию Мануилу позвать к себе полководца Варда Склира, его сына Константина, патрикия Петра, начальника метательных машин Иоанна Куркуаса и стратигов Фракии и Македонии.

Император гневно порицал их за то, что они якобы не выполнили его приказ и выставили малые засады во время боя на равнине. Они же будто бы были повинны и в том, что не сумели удержаться в Пловдиве и прочих городах, из-за чего войска день и ночь отступают и сейчас.

Полководцы молчали. Сами они ничего не решали, а только выполняли волю императора. Но они не обвиняли и его -Иоанн руководил всеми битвами согласно точной византийской науке, при помощи которой они побеждали в Италии и Азии. В поражении ромеев виновны были только вой Руси и их князь Святослав, который вел бой не так, как предвидел император и его полководцы, и совсем не так, как они бы того хотели.

Вот почему полководцы молчали, только подвыпивший Иоанн Куркуас заметил:

— А ведь до Константинополя рукой подать… Император грозно посмотрел на него и на всех.

— Неужели мы допустим, чтобы Русь вторглась в пределы Византии? Неужели и на этот раз они станут со своим свирепым Святославом под стенами нашего священного города?

— Не допустим! — закричали испуганные полководцы. — Веди, император, на бой!…

— Мы укрепимся, — воодушевился император, — на равнине близ Аркадиополя, а впереди себя во всех лесах поставим засады… Немедленно пошлем переодетых лазутчиков к Агато-полю и за Родосту. Пусть они убивают и грабят местных жителей — выдавая себя за русских — и тем озлобят их против Святослава. Наш долг — не допустить его к Константинополю. Ты, Иоанн Куркуас, поставишь в Аркадиополе метательные машины и уничтожишь русов греческим огнем…

Император Иоанн кончил бы еще не скоро, если бы у дома не остановился гонец из Константинополя, которого все узнали по виду: гонцы императора носили легкие шлемы с длинными страусовыми перьями.

Став на пороге, гонец упал ниц, вынул из потайного кармана свернутый пергамент и протянул протовестиарию, а тот подал его императору, после чего гонец быстро удалился.

Император собственноручно сорвал печати и развернул пергамент. Сделав несколько шагов вперед, к окну, где было светлее, он внимательно прочитал послание.

Но что случилось с императором? Что было написано в пергаменте? Император с притворно безразличным видом прочитал, положил пергамент на стол, потом поднял голову и поглядел на полководцев. Но это был уже не тот император, который только что кричал о победе и обещал вести их на бой. Император вдруг побледнел, взгляд его блуждал, руки — это заметили все полководцы — дрожали.

— Ничего, ничего! — скорее обращаясь к самому себе, сказал император. — Проэдр Василий пишет, — обернулся он к полководцам, — что из Азии прибыло три легиона, они уже вышли из Константинополя и направляются к нам…

Император Иоанн немного помолчал.

— Но проэдр медлит, — вырвалось у императора, — он думает, что это большой выход в Софию, а не поле битвы, и не торопится, а у нас… у нас… выхода нет…

Издалека слышалась тяжелая поступь таксиархий. Ржали кони, доносился лязг оружия. Все было, казалось, как и прежде, но что-то произошло с императором Иоанном.

Он говорил, он пытался говорить, как и раньше:

— Мы станем на равнине близ Аркадиополя… Вперед мы пошлем лазутчиков… Ты, Иоанн, поставь свои метательные машины…

Но было заметно — император говорит не о том, о чем думает: произошло нечто, чего он не мог предвидеть, и теперь упорно ищет выхода.

И как ни странно, помог Иоанн Курку ас, лишенный каких бы то ни было военных способностей и говоривший часто нелепости.

— А что, император, — сказал он, — если мы задержим Святослава тем, что предложим ему мир?

Все полководцы ужаснулись и онемели: на сей раз этот пьяница сказал такую глупость, которая не предвещала ничего хорошего ни ему, Иоанну Куркуасу, ни им. Иоанн Цимис-хий — и мир! Да разве гордый, упрямый император пойдет на мир, да еще с русским князем?

Однако императора, казалось, вовсе не удивили слова Иоанна Куркуаса. Напротив, услыхав их, он улыбнулся и заметил:

— Ты, Иоанн, угадал мои мысли… Полководцы подняли головы.

— Я повторяю, — продолжал император, — что нам нужно стать укрепленным лагерем на равнине, я говорил, что надо всюду, где движутся тавроскифы, поставить засады и послать лазутчиков, а тебе, Иоанн, выставить метательные машины.

Произнеся это, император сделал передышку.

— А тем временем, — в заключение сказал он, — необходимо немедленно послать к Святославу василиков и предложить ему мир… Мир! Да, мир. Ты, протовостиарий, едешь в качестве василика и берешь с собой епископа Иосифа. А там, — закончил император, — наступит время, и мы с Божьей помощью пойдем в поход против тавроскифов.

Вскоре полководцы покинули дом патрикия, в котором остановился император, и, уходя, благодарили на сей раз начальника метательных машин Иоанна Куркуаса. По пути, разговаривая об этом, все они добавляли, что до сих пор знали Иоанна Цимисхия как опытного и бесстрашного полководца, а теперь видят и признают в нем подлинного императора — достойного преемника Юстиниана и Константина.

И никто из них не знал того, что в эту самую минуту полководец-император Иоанн шагает в доме патрикия Феодора из угла в угол, порой останавливается, склоняется над столом и перечитывает пергамент проэдра Василия, в котором написано:

«Феофано бежала с Прота, сидит в соборе святой Софии и хочет говорить только с тобой, император».