Святослав, стр. 181
6
Чем ближе подъезжал князь Святослав со своей дружиной к Киеву, тем больше разрушений открывалось его взорам… Лес над широкой, быстрой Лыбедью был вырублен, кусты поломаны, над лугами, чувствуя обильную поживу, тучами летало воронье. Порублены, сожжены были деревья и на Пере-весище, среди травы белели конские кости, повсюду чернели пожарища.
И вот князь Святослав останавливается перед Перевеси-щанскими воротами. Громко кличет его дружина, на опаленных, черных стенах города появляются стражи, — наконец пришел князь! — скрипят жеравцы, опускается мост.
Князь Святослав ехал по Горе опечаленный: всюду пожарища, повсюду разрушения, вдоль стен могилы, могилы. Услыхав топот княжьей дружины, из хижин на Горе, из теремов выбегали люди. На них страшно было смотреть, — что делает война!
Подле княжьего терема, где собрались все дворяне, Святослав, круто осадив коня, поздоровался и, ни о чем никого не спрашивая, быстро поднялся по ступеням на крыльцо, вошел в сени.
В сенях уже стояли и, видимо, ждали князя сыновья Яро-полк, Олег, Владимир вместе с боярами. Князь Святослав поздоровался с боярами, подошел к сыновьям.
Прошло немного времени с тех пор, как видел он их в последний раз, но как они изменились! Ярополк вытянулся, окреп, смотрел на отца каким-то жгучим взглядом. Олег был такой же бледный, робкий. Только Владимир кинулся к отцу и поцеловал его. Но, видя, что братья обиделись, тотчас отступил.
— Как княгиня? — спросил у бояр Святослав.
Слова его услышал священник Григорий, выходивший из светлицы княгини.
— Вельми немощна наша княгиня, — ответил священник. -Но о твоем приезде уже слышала, кличет…
Княгиня сидела в светлице, окна которой выходили к Днепру, глаза ее были закрыты, — может, думала, может, дремала.
— Мать! — тихо промолвил Святослав с порога, боясь ее разбудить.
Ольга открыла глаза — как глубоко они запали! Узнав сына, протянула вперед руки…
— Значит, приехал? — очень тихо спросила она.
— Приехал… примчался, получив весть о Киеве.
— Спасибо, сынок!
Святослав пошел вперед, склонился перед матерью на колени, а она положила руку ему на голову и поцеловала.
Материнская рука! Он хорошо знал эту когда-то сильную, теплую руку. Почему же теперь она такая слабая, холодная?
— Мать! Что с тобой? — спросил Святослав.
— Видишь, немощна я, — с болью ответила она. — Не могу ни есть, ни пить, болит… все тело… сердце.
— Так позовем лекарей, принесем жертву…
— Ни лекари, ни жертвы мне уж не помогут… молюсь Богу, чтобы кончились мои страдания… Молись, сын, и ты!
Она смежила глаза, немного помолчала, потом, словно очнувшись, сказала:
— Что я и мои немощи, сынок? Тяжко было в Киеве, печенеги едва нас не одолели. Но люди стояли твердо…
— Знаю, мать, я встретил орду у Роси и гнал ее до Днепра. Говорил и с каганом Курею. Печенегам заплатили и послали их на нас ромеи…
— Опять они, — тяжело вздохнула княгиня. — Нет, ты не ошибся, что пошел на них, Святослав. Как там?
Святослав рассказал все, что случилось с тех пор, как вой двинулись к Дунаю, рассказал, как брали болгарские города, как он только немного не дошел до Преславы.
Бледная, утомленная, княгиня, напряженно, часто и тяжело дыша, слушала его рассказ и, казалось, забыв о своей болезни, следила за каждым шагом сына и его воев в Болгарии.
— А сын мой Улеб? А Свенельд? А Икмор? Говори, сынок, говори!
Святослав ответил на все ее вопросы.
— Добро! — сказала она, когда Святослав умолк. — Нет кесаря Петра — что ж, такая ему и слава. А с сыном его не ссорься: может быть, он вспомнит деда Симеона, — заключи мир с Борисом…
— О нет! — с горечью возразил Святослав. — Что Петр, что Борис — оба под греками ходят. А в Константинополе Бориса поддерживает новый император — Иоанн Цимисхий.
— Тогда пошли подмогу своей дружине на Дунай — пусть блюдет наши границы, а сам побудь здесь, в Киеве…
— Нет, мать, негоже мне быть в Киеве, пока кесари и императоры не разбиты, пока насылают на нас печенегов. Там, на Дунае, стоит моя дружина, там все блага когда-то сходились, а теперь сошлась вся лжа. Там рядом со мною стояли не кесари, а болгары — там середа нашей земли, там и мое место.
— А Киев-город? — с болью промолвила княгиня. — Не ве-' даю всего, но боюсь за наши земли. Который уже год идет брань…
— Думаю о Киеве-городе и о землях наших, — пытался успокоить ее Святослав. — Ведь тут сидишь ты…
— Что я? — промолвила она с усмешкой. — Сани мои стоят уже у порога, каждую ночь кличет меня Игорь…
Княгиня Ольга снова помолчала некоторое время, отдыхая, а потом промолвила:
— Нет, сынок, не сидеть мне больше на Киевском столе.
— С тобой будут мои сыновья…
— Нет, Святослав, не сидеть мне на столе. Коли так — посади сыновей.
— Но кого же посадить на стол Игорев? Княгиня задумалась.
— Три сына, и все три разные, — вздохнула она. — Ярополк крещеный, но злой, дерзкий… Олег — добрый, да больно тих… Владимир…
Княгиня снова помолчала.
— Владимир добр, хоть и язычник, да бояре его не примут… — Княгиня умолкла и закончила: — Нет, придется Яро-полка.
— Так, матушка, и сделаю, а тогда уйду.
— Ты, сынок, погоди… Погреби меня и иди…
— Не покину тебя, пока ты жива, мать! — воскликнул Святослав. — И все сделаю по твоему слову.
— Вот и хорошо! — промолвила княгиня и, закрыв глаза, казалось, уснула.
Князь Святослав точно во сне провел три дня в Киеве, исходил всю Гору, спустился с дружинниками в предградье и на Подол.
И всюду его сердце бередили опустошения и развалины, всюду он встречал тревожные глаза и немые вопросы, слышал сетования:
— Когда же конец разрушениям и войне? Видишь, княже, как страдает Русская земля? •
Возвращаясь на Гору, он шел к сыновьям и матери. Княгиня мучилась, ей трудно было даже говорить, но она хотела, чтобы сын не знал этого. Когда Святослав заходил, она взглядом просила его сесть, и так, в молчании, проходили часы…
На третий день вечером он, как обычно, пришел к ней, но задержался в сенях: у матери был священник Григорий, и Святослав не хотел мешать их беседе.