Святослав, стр. 176
4
Князь Святослав знал, что произошло в Константинополе; доходили к нему вести и из Преславы.
Не только русских воев вел теперь князь Святослав. Где бы он ни появлялся, к нему примыкало множество болгарских свободников, смердов и все парики. Они знали здесь каждый камешек, каждый куст и бились плечом к плечу с русскими воями.
И когда князь Святослав шел с этим войском вдоль Дуная и далее Планиной, он видел, какая великая угроза готовилась с давних пор для Руси: здесь, вдоль Дуная, была выстроена стена и стояли города-крепости, восемьдесят — над Дунаем, несколько сот — в горах, возведенные руками рабов, и не для того, чтобы от кого-нибудь отбиваться, а чтобы отсюда идти на Русь, на Русь. Теперь эти крепости были позади русского войска, жестокая сеча между воями князя Святослава и нового кесаря Бориса шла на длинной, широкой полосе земли — от берегов Русского моря до реки Колубары…
Однако вой князя Святослава одолевали, они безудержно, подобно огромному морскому валу, катились вперед. Пресла-ва была уже недалеко.
Микула шагал в эту пору со своим приятелем, болгарином Ангелом. В ту ночь, когда Микула развязал ему руки, что-то словно бы развязалось и в душе Ангела, — оказался он смелым Мужем, шел впереди воев, туда, куда влекло наболевшее сердце.
Однажды утром они приблизились к какому-то селению.
— То Росава, мое село, — сказал Ангел.
Микула остановился, широко расставив усталые ноги, долго стоял, приложив к глазам правую руку, прищурив глаза, и дышалось ему легко-легко.
— Чего же ты, другарь мой, остановился? — спросил Ангел. -Может, недоброе мое село?
— Нет, — поспешно возразил Микула, — не потому я остановился, что твое село плохое, а потому, что похоже на мое… У нас — Днепр, здесь — Дунай! и тут и там вербы, птицы. И хижины такие же… Ну, пойдем!
Но Микуле пришлось еще раз остановиться. Приблизившись к одной из землянок над самой кручей Дуная, они увидели женщину: та стояла и пристально смотрела, что за люди направляются к землянке, и вдруг, протянув руки, кинулась им навстречу.
— Ангел! Ангел! — услышали они отчаянный крик. Ангел остановился, стал и Микула.
— Жона, Цвитано! — промолвил Ангел, и Микула увидел, как у болгарина побледнело лицо и задрожала челюсть.
Но он пересилил себя и обнял жену.
— Ангел! — говорила она. — Чула всички, аще убиен есть на войне то… Горе, плакала тяжко.
— Аз бях там, — ответил он, указав на долину, — и мнози бя-ше убиты, но сам здрав…
И он рассказал Цвитане, что было с ним и что произошло у Дуная, и указал на Микулу.
Цвитана обернулась к Микуле и согрела его приветливым взглядом. Это была еще молодая, красивая женщина в белой сорочке и юбке, состоявшей из двух кусков красно-зеленой ткани, стянутых поясом, и, как ему показалось, похожая на Висту. Цвитана, окинув Микулу внимательным взглядом, низко, в пояс, поклонилась ему. Так же поступил он: «Иная земля — иные обычаи…»
И только тогда они двинулись к землянке Ангела. Сам Ангел, правда, называл ее колибой. Как напоминала она Микуле их землянку над Днепром! Колиба была выкопана у самой горы, благодаря чему ее сделанная из хвороста, с земляной насыпью, лежавшая на бревнах покровина сливалась со склоном горы и поросла травой. На покровине среди травы краснели цветы.
Даже приблизившись к колибе, Микула не понял, где они очутились.
В колибу вело несколько выкопанных прямо в земле ступеней. Когда Ангел отворил дверь, они сразу очутились в гриви-Це, где стоял ткацкий станок. За гривицей находилась просторная землянка с выложенными досками стенами, с очагом посередине, от которого к покровине. вел плетенный из лозы и обмазанный красной глиной дымоход.
— Клянусь Перуном, — сказал Микула, — как у меня дома! И все время, пока они сидели у очага, на котором варилась еда, и, запивая вином, ели, Микула оглядывал землянку: в одном углу — сундук и ларь для муки, в другом — деревянный помост-ложе, в третьем — дверка, ведущая в тесную клеть.
— А что это за кушанье? — спросил Микула, когда Цвитана поставила перед ним еще одну миску.
— Каша, — ответил Ангел.
— Что каша, вижу, — засмеялся Микула, — кашу едят повсюду, а вот из чего она?
Ангел подошел к клети, захватил пригоршню зерна. Микула взял одно на зуб.
— Доброе жито! — промолвил он.
— Аще много беден чловек, то суть его жито, — пояснил, как мог, Ангел. — Орну землю имам малко, тоя жито сею дваж всяко лето. Грецка жито суть, гречка…
— Гречка! — Микула громко рассмеялся. — Другарь Ангел, дани я нигде не брал и не возьму, а эту дань — гречку — дай мне.
Всадники, которые примчались из долины, привезли с собой и подали князю Святославу стрелу.
— Что это за стрела? — спросил он.
Ему рассказали о воине, который погиб на берегу Дуная от этой стрелы и, умирая, сказал, что под Киевом стали печенеги, а княгиня Ольга просит помощи у князя…
Князь Святослав, задумавшись, глядел на Дунай и горы. Уже близко, казалось, была победа над ромеями, казалось, за Преславой и горами станет он купно с болгарами против Иоанна и одолеет его. Но хитры, вероломны, коварны императоры ромеев! В то время, когда воям его предстоит еще один, возможно, последний бой, когда он идет против врага честно, с поднятым забралом, императоры действуют как и всегда -заходят со спины, загоняют нож под лопатку.
Не по своей воле стали печенеги под Киевом. О, князь Святослав знал их каганов! Они бродят, как псы, над Днепром, боятся русских людей и никогда бы не пошли на Киев и Русь. А если пошли, то, значит, их подкупили своими кентинария-ми императоры ромеев…
Невыразимая обида наполняла сердце князя Святослава. Но на вероломство императоров он мог ответить только одним -силой против силы.
— Сохраните эту стрелу для того, кто послал ее в сердце моего воя, — сказал Святослав. — Я слышу твой голос, Русская земля, слышу тебя, мать-княгиня! — закончил он.
И тогда Святослав повелел позвать к себе брата Улеба, воевод, тысяцких и всю стэршую дружину.
В глубоком раздумье стоял он с ними на берегу Дуная, долго смотрел, как волны набегают и набегают на песок. А рядом с ним стояли князь Улеб, Свенельд, Икмор и еще немало воевод и тысяцких земель Руси.