Драконовы сны, стр. 84

— Разве нельзя было сбежать?

— Мальчишка постепенно изменялся. Дети завистливы, жадны и трусоваты. У ведьмы было много хитростей, чтобы его привлечь, — Гертруда усмехнулась. — Знаешь, что она мне посулила, если я буду хорошей? Весь мир и новые коньки. Ни больше и ни меньше.

— Ну и как?

— Оказалось, что нельзя иметь все сразу. Я не знала, как и ты, что мир такой большой. Мальчишки уже нет, а девчонка уже выросла. Коньки ей стали не нужны. А мир оказался слишком велик и опасен, чтобы можно было владеть им безнаказанно. Когда ты овладеешь миром, мир начинает владеть тобой.

— А иначе нельзя?

— Нельзя.

— А я?

— Ты все еще не хочешь выбирать, — она помедлила, — а придется.

Зал погрузился в тишину. Поленья в очаге осели, бросив блики на двоих людей, сидящих у камина, искры бросились в трубу. Снаружи подморозило. Жуге на миг подумалось, как это Тил выдерживает этот холод, и не пора бы затащить его обратно, и вообще, простужаются ли эльфы или нет, и в этот миг в дверь вдруг постучали.

Жуга и Герта переглянулись.

— Что за черт? — пробормотал негромко травник, — открыто же… Эй, кто там? — крикнул он. — Не заперто, входите!

Стук повторился. Травник встал и подошел к двери. Из щели потянуло холодом, в камине загудело. Жуга, ошеломленный, отступил назад.

— Ты? — выдохнул он.

Нора слабо улыбнулась.

— Мы не хотели заходить, — сказала она. Смуглое лицо ее казалось в лунном свете необычно бледным. — Но и уйти вот так…

— Мы? — не понимая, переспросил Жуга. Радость от того, что девушка жива, сменилась ощущением тревоги. Что-то здесь было не так. — Что значит, «мы»? — он выглянул наружу. — Кто здесь?

— Я.

Арнольд шагнул из темноты и замер на пороге. Вся его растерянность и злость ушла, силач был неподвижен и спокоен.

— Так вы живы! — выдохнул травник. — Значит, ты все-таки передумал. Что же мы стоим, — засуетился он, — идем скорей к огню!

Он двинулся вперед, схватил Линору за руку и вдруг отпрянул, ощутив под тонкой тканью ее рубашки леденящий холод.

— Прости, — сказала она, поправляя рукав. Потупилась. — Я не могла по-другому. Так… Так было нужно. Мы пришли попрощаться.

Жуга перевел взгляд на Арнольда.

— А ты…

— И я, — тот коротко кивнул и вдруг улыбнулся. — Так будет лучше, Лис. Поверь.

— Вы с ума сошли, — выдохнул Жуга. Бессильно прислонился к косяку, зачем-то покосился на свое запястье, перевязанное тряпкой. — Да вас же убьют!

— Об этом поздно говорить, — тихо и внезапно сказала Герта из-за его спины. Травник вздрогнул. — Их уже убили. Так ведь, девочка?

Линора кивнула. Арнольд неторопливо оглянулся, положил ей руку на плечо.

— Пора, — сказал он. — Нам нельзя здесь больше оставаться. Этот чеснок…

— Погоди, — она стряхнула его руку. Посмотрела травнику в глаза. — Жуга, ты… Я хотела сказать… Прости меня, если можешь.

Она коротко коснулась пальцами его щеки, потом вдруг быстро повернулась и шагнула в темноту. Жуга рванулся было за ней, но рука Гертруды легла ему на плечо и задержала на пороге:

— Постой…

— Отцепись!

Он вырвался и выскочил наружу. Остановился, изумленно озираясь: улица была пуста, лишь мостовая серебрилась инеем.

— Аннабель! — крикнул он. Эхо заметалось меж домами. Он закружился, бросился вперед, потом назад. Остановился.

— Аннабель!!!

— Не надо, — Герта вышла на крыльцо. — Не зови. Они уже не люди.

Травник не ответил. Гадалка помедлила.

— Так ты идешь, или нет?

Жуга запрокинул голову и долго так стоял, уставившись на выщербленный диск луны, пока не зарябило в глазах. Перевел взгляд на Герту, все еще стоящую в дверях, на Золтана, на Телли и Вильяма, с беспокойством выглядывающих из-за ее спины. Кулаки его разжались.

— Что ж, раз так… должно быть, ты права. — Он потряс головой. — Вот только раньше надо было выбирать, раньше… А теперь все решили за меня.

Он помолчал и после паузы закончил:

— Не знаю, как весь мир, а вот коньки, похоже, я уже отбросил.

НА ЗАПАД ДАЛЕКО

Квартал евреев в Цурбаагене застроен был — плотнее некуда. Дома стояли здесь стена к стене — добротные, хорошего кирпича, и различались лишь по высоте. Здесь не в диковинку были дома в три, иногда даже — в четыре этажа. Городские улочки, и без того не широкие, здесь были еще уже, окна верхних этажей почти смыкались. Почти везде под снегом проступал булыжник мостовой, хотя, по правде говоря, немного камня требовалось, чтобы замостить такую небольшую площадь. Мелькнула маленькая церковь с шестиконечной звездой и кладбищем с таким количеством надгробий, что казалось, мертвые лежат там друг на дружке. Чередой тянулись малюсенькие лавки, ломбарды и меняльные конторы. Не было ни криков, ни суеты, царила деловая тишина, лишь откуда-то издалека чуть слышно доносился детский плач.

— Странно они живут, — сказал Жуга, задумчиво оглядывая занавешенные окна. — Почему здесь так тесно?

— Евреям выделен всего один квартал, — рассеянно ответил Хагг, — селиться за его пределами им не разрешается. Но Цурбааген — город торговый, дела здесь у них идут успешно. Людей прибывает, а квартал все тот же. А они совершенно особый народ, у них другая вера, свои обычаи, язык… О том, чтоб стать такими же, как все, они и думать не желают. У них нет родины, их кварталы как государство в государстве. А откупать городские земли им накладно, вот и селятся друг у друга над головой. Их терпят, но не любят.

— Почему?

— За что же их любить? — пожал плечами Золтан. — Удел еврея — ростовщичество. Они ссужают деньги под проценты в рост, а это самое выгодное дело. К концу лета половина окрестных крестьян у них в долгах за займы прошлой осени на свадьбы и налоги. Кто-то расплачивается с урожая, а кто-то не может. Земля скупа.

— Но разве они одни такие?

— Нет, конечно. Есть еще ломбардцы из Италии со своими casana, ганзейцы, местные дельцы… Но они все время ссорятся, плутуют, а эти все повязаны друг с дружкой и не терпят конкурентов, и потому почти всегда остаются в выигрыше. У них всегда есть деньги под любые начинания, лишь бы они приносили доход. Без них здесь все остановилось бы. Нам сюда.

Резная дверь с отполированной до блеска медной ручкой отворилась, мягко звякнул колокольчик, и Золтан с травником оказались в небольшой, уставленной шкафами комнате с тяжелыми драпировками на стенах. Шкафы дробились на ящички, к каждому из которых была прикреплена бумажка с надписью на непонятном языке. Горел камин. В массивных подсвечниках тусклой латуни стояли свечи. Предметов в комнате было мало, но все было расставлено по-деловому аккуратно. Пахло пылью и бумагой.

Человек за конторкой поднял голову. Был он худ и далеко не молод, с маленькой ухоженной бородкой. На желчном, немного бледном лице блестели темные, глубоко посаженные глаза. Из-под маленькой шапочки, непонятно как державшейся у него на макушке, чуть ли не до плеч спадали завитые пряди волос.

— А, Золтан Хагг, — он кивнул, узнав вошедшего, и отложил перо. — Мое почтение. Проходи. Проходи. Что тебя ко мне привело?

— Мир твоему дому, Натан, — Золтан снял перчатку и, неловко действуя одной рукой, вынул из сумки мешочек. — Мы хотели бы взять денег под залог.

— Что ж, это можно, можно… А что ты хочешь заложить?

Жуга и Хагг переглянулись. Золтан неловко кашлянул.

— В том-то все и дело, что заклад — все те же деньги, — сказал он.

Еврей приподнял бровь.

— Золото? Серебро?

— Золото.

— Тогда не вижу, чем препятствовать, — он подошел к столу и вытащил из ящичка весы. — Давайте их сюда.

— Вот. Но у нас одно условие, — Хагг передал ему мешочек. — Здесь пятьдесят монет, и я хотел бы, чтоб их не тратили и не меняли, а оставили как есть до нашего возвращения. Это возможно?