Русский диверсант, стр. 69
Глава двадцать седьмая
Зинаида разбудила Прокопия:
— Вставай, сынок, пора идти.
Иванок вылез из самолета, посмотрел по сторонам, сказал:
— Мыши все пожрали, даже ремни.
Зинаида развязала шаль, вытащила из волос гребень, причесалась. Спросила Иванка:
— С нами пойдешь?
— Не знаю. — Иванок цыкнул через щербу. — Нечего мне там у вас на хуторе делать.
— В деревню тебе нельзя. А то и мамку в управу потянут.
— Да я знаю. — Иванок закурил, Винтовку он из рук не выпускал. — Жратвы нет. Вот что плохо. А то бы я и тут пожил. В лесу.
— Хочешь есть? — И Зинаида вытащила из кармана несколько сухарей. — Возьми. Тут как раз всем по одному.
— Да нет, теть Зин, спасибо. Я потерплю.
— Бери, бери.
— Спасибо, теть Зин.
Она оглянулась на Иванка:
— Какая я тебе теть Зина? Я ж всего на четыре года старше тебя.
Иванок засмеялся. Снова огляделся, прислушался.
— А погони, похоже, не было.
— Иванок, я тебе вот что расскажу. Когда мы с Прокошей в Прудки шли, людей здесь видели. Шли туда, в сторону аэродрома. Разговаривали кто по-русски, кто по-немецки.
— Сколько их было?
— Уже не помню. Напугали они нас до смерти. Человек семь.
Теперь гремело по всему северному краю. Они слушали канонаду, стараясь понять, что там происходит. Но говорили о другом.
— Разведка. — Иванок докурил сигарету, сунул в снег, под листву, окурок. — Перед наступлением всегда разведку через фронт посылают.
— Так это что, наши были?
Иванок пожал плечами:
— Может, и наши.
— Да нет, на наших не похожи.
— Я, теть Зин, тоже в разведке воевал. Между прочим, вместе с твоим хахалем. — Иванок заметил, как напряглись плечи Зинаиды. — Мы с ним под Вязьмой вместе были. В окружении. Коней дохлых ели. Что там было… Ох, теть Зин!..
— Он мне рассказывал.
— Кто, Курсант?
— Да.
— Он что, живой?
— Живой. Он на льдине выплыл. В плен попал. А Прокоша его на шоссе узнал. Представляешь, вышел к колонне военнопленных и узнал Сашу. Я перед конвоирами на колени встала, дочь его распеленала, они его и отпустили. Вот так дело было. Рассказать кому, не поверят.
— Да, история. А меня он, видать, тоже похоронил давно.
— Вспоминал тебя. Жалел, что в разведку тебя послал.
— Да, теть Зин, что мы там пережили, лучше не вспоминать. Мы с Курсантом в лесу расстались. После того, как генерал наш застрелился, все начали разбегаться кто куда. С нами какая-то разведка прорывалась. По костям лезли. А как перешли речку, начали нас по лесу гонять, как зайцев. И дядю Кондрата я там потерял. А может, он тоже живой? Вот бы разыскать их! Курсант куда пошел?
— Пошел к фронту. Через лес. А куда, я ж не знаю. — Она повернулась в сторону дальней канонады. Замерла. Но орудийная канонада — это не гроза, которую можно понять, куда она сейчас пойдет. И сказала, не глядя на Иванка: — Не ходи ты никуда. Перезимуешь у нас на хуторе. А там, глядишь, все переменится. Наши придут.
— У вас и без меня едоков хватает.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю. Я же в разведке воевал.
— Ты что, на хутор приходил?
Иванок махнул рукой.
— Ну что? Пойдем? — Иванок закинул винтовку за спину. — Провожу вас. А там — пойду…
Они выбрались к речке Вороне, перешли по льду на правый берег. Полдня просидели в сосняке, наблюдая за левым берегом. Но никто на их тропе не появился. Только лисица пробежала, держа на отлете пушистый свой хвост, покрутилась под берегом, пошебуршала в траве, помышковала и снова ушла в березняк. А после полудня пошел снег. Он падал на землю крупными лохматыми шапками, укрывал звериные и человечьи следы, ложился на тяжелые лапы елей, придавливал все ниже и плотнее к земле.
— Теть Зин, теперь можно идти. Нас уже никто не найдет.
Вечером они вышли к озеру. Иванок, зажав между колен винтовку, всю ночь просидел в стогу сена — стерег тропу. Иногда ему казалось, что там, внизу, вдоль озера, кто-то крадется. Поскрипывают осторожные шаги, слышатся голоса. О чем они говорят? О нем, об Иванке. О том, что он спрятался в стогу и его нужно забросать гранатами… И вот прилетела первая, шлепнулась совсем рядом, где-то возле ног, завертелась на ребристом боку, зашипел ее взрыватель, отмеряя последние секунды Иванковой жизни… Он хотел отбить ее прикладом, отбросить куда-нибудь в сторону, но руки не слушались, винтовка, которой он всегда так ловко управлялся в любых обстоятельствах, настолько отяжелела, что он не смог поднять ее… Но тут пришло избавление — он проснулся и обрадовался, что это всего лишь сон. Но в следующее мгновение понял, что настолько окоченел, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Кошмар не дал ему замерзнуть.
Утром за ним пришла Зинаида и увела в дом. Его раздели, растерли гусиным жиром и уложили на печь. Он спал целые сутки. Когда проснулся, было раннее утро. Он встал, оделся. Попросил дать ему еды в дорогу и пошел на юго-восток, туда, где гремел фронт.
Через несколько дней на Варшавском шоссе его, полузамерзшего, подобрал конный патруль одного из стрелковых батальонов, державших оборону на подступах к Зайцевой Горе. Вначале его отправили в ближайший госпиталь и даже приставили часового. Как только он пришел в себя, в госпиталь тут же прибыл начальник Особого отдела полка, лейтенант госбезопасности Гридякин. Он вошел в избу, внимательно осмотрел Иванка и сказал:
— Ну что, рассказывай…
— А что вам, дяденька, рассказывать?
— Да все. Все рассказывай. Кто батька с мамкой, Откуда шел и куда. И куда, для проверки, запрос посылать?
— Для какой проверки?
— Для такой. Чтобы мы, к примеру, точно знали, что ты не вражеский шпион.
— Шпион… Да я в разведке воевал! Я в отряде Курсанта был! Да мы казачью сотню в Прудках почти всю положили!
— Ох ты, какой вояка! — Но глаза особиста не были злыми. — Давай-ка лучше по порядку. Фамилия…
— Ермаченков Иван Иваныч. Отец — Ермаченков Иван Иваныч.
— Тоже Иван Иваныч? — переспросил особист.
— Тоже. Пропал без вести на фронте. Ушел на войну в прошлом году, летом. Мать — Ермаченкова Степанида Михайловна. Вы, дяденька, записывать успеваете?
— Да кое-как успеваю, — усмехнулся особист и вдруг спросил: — А что ж ты, Иван Иваныч, ко мне, лейтенанту, не по уставу обращаешься? Говоришь, в разведке воевал, а дисциплины армейской не понимаешь.
— Та и вы ко мне, товарищ лейтенант, не по уставу.
— Ну-ну, товарищ рядовой Ермаченков, давай дальше, — снова усмехнулся особист. — Парень ты, я вижу, находчивый. Может, и правда в разведку тебя определим. А?
— Я не против.
— А может, лучше домой тебя отправить?
— Нет. Мне на фронт надо.
— Это ж зачем?
— Воевать.
— Тут, на фронте, есть кому воевать.
— Ничего. И мне дело найдется. Курсант тоже вначале брать не хотел. А потом самые важные задания поручал. — И вдруг Иванок спросил особиста: — У вас сестра есть?
— Есть. Младшая.
— Где она?
— В Горьком. С родителями живет. В госпитале сейчас работает.
— У меня тоже сестра есть. И тоже младшая. Ее десять дней назад немцы угнали в Германию. Я себе поклялся, что домой без сестры не вернусь. Мать не переживет. Отец пропал. Или в плену, или погиб. Сестру немцы угнали… Я должен ее разыскать. Я теперь в семье за отца.
Особист слушал Иванка, молча делал в блокноте какие-то пометки.
— Вот проверим, и, если у тебя все чисто, то одно из двух: либо отправим домой, либо зачислим в штат, — сказал он.
— Винтовку вернете? Винтовка моя где? Вы ее на трофейный склад не сдавайте. Она мне пригодится. В разведку с ней буду ходить.
— Ну, что ж, Иван Иваныч, тогда давай поговорим о твоей винтовке. Вот откуда у тебя немецкая винтовка? И… — Особист заглянул в блокнот. — …сорок семь патронов?
— Я же воевал. В бою взял. Когда солдат воюет, у него всегда трофеи должны быть. Чем лучше воюет, тем больше трофеев. Так?