Чоновцы на Осколе, стр. 14
С ведром от колодца шагал к сараю Шмыков.
— Здравствуйте, Михаил Васильевич, — поздоровался с ним Василий.
— Здравствуйте! — приветливо ответил, приостанавливаясь, землемер. — Голова не болит? Опохмелиться не требуется? — не без иронии в голосе спросил он.
Василий ответил шуткой:
— Пчела от цветочного запаха пьянеет… А вы не раздумали в Валуйки ехать?
— В нашем деле раздумывать не приходится. Коня напою — и в седло!.. А письмо я вам приготовил, можете отправляться в Меленки хоть сейчас.
— Сегодня не удастся, а завтра можно будет. У брата последний день занятий в школе. Завтра с ним и пойдем…
Выйдя через двор в сад, Василий спрятал в кустах смородины удочки и поспешил огородами к ревкому.
Во дворе ревкома его остановил Шорников.
— Ну, товарищ Терехов, ты рвался на фронт, есть для тебя боевое дело! Идем скорей.
Они поднялись наверх к Стрижову.
Василий рассказал председателю ревкома о вечернем разговоре с землемером.
Выслушав внимательно, Стрижов кивнул головой Шорникову:
— Видишь, я прав! С арестом Булатниковой надо повременить. Она от нас не уйдет!
Стрижов с минуту молчал в раздумье.
— Вот что, товарищ Терехов. Нам отказали в присылке отряда для ликвидации банд. Придется самим мобилизовать на это дело все наши силы. О главарях бандитского движения нам кое-что известно… Важно получить сведения о численности и вооружении основной банды, сосредоточенной в Думском лесу. Комсомольцев, желающих отправиться в разведку, много, но я думаю, что с этим делом лучше справишься ты. Наших активистов во всех деревнях знают. Тебе легче это будет…
— Я готов оправдать ваше доверие!
— Вот и хорошо! — сказал Стрижов. — Пойдешь вдвоем с братишкой. Шмыков прав, его письмо послужит лучшим «пропуском» на всех дорогах, где орудуют бандиты… А как лучше поступить с землемером, я посоветуюсь с Губчека…
День выдался теплый, солнечный. От сырой земли поднимался сизый парок. Кое-где заботливые хозяева уже вывозили на свои огороды навоз.
Грачи и скворцы носились над огородами, копошились на дорогах.
Вдыхая полной грудью чистый пьянящий весенний воздух, наслаждаясь красотой оживающих садов, Василий не спеша вышел к Осколу.
Вода уже заметно спала. На оголенных песчаных откосах то тут, то там виднелись прибитые течением бревна, вывороченные с корнями деревья, обломки досок, кучи прошлогоднего камыша, но дубовой хозяйской калитки нигде не было видно.
Неожиданно Василия окликнул звонкий девичий голос:
— Товарищ Терехов!
Он оглянулся. В расшитом украинском полотняном платье, в красных замшевых туфельках на высоких каблуках к нему спешила улыбающаяся Маруся Ткаченко.
— Здравствуйте! Прогуливаетесь?
— Дышу свежим воздухом.
— А у меня сегодня свободный от дежурства день. Вышла посмотреть на Оскол. Вода уже спадает. Скоро можно будет купаться и кататься на лодке. Вот только опять военные осложнения… Вы слышали, белополяки на Киев наступают… Надо бы всем нам на фронт, сразу и навсегда покончить с контрреволюцией!
— А здесь, в тылу, власть передать кулакам и бандитам?
— Простите меня… Конечно, вы правы. Но мы все привыкли видеть главную опасность там, где идет бой, рвутся снаряды… Если не устали, проводите меня вон до тех кустов, мне хочется наломать вербы. — Маруся взяла Василия под руку.
Почувствовав прикосновение руки красивой девушки, Василий смутился и не нашелся, что ответить.
— Ну, что же вы молчите? Не правда ли, как хорошо здесь?.. Смотрите! Смотрите! Какие красивые птицы! — Маруся протянула маленькую смуглую руку к песчаному откосу.
— Это чибисы.
По золотому речному песку на тонких длинных ножках важно расхаживали птицы в темно-коричневых фраках, с пушистыми зеленоватыми хохолками на маленьких головках.
— Как празднично они выряжены, — заметила Маруся. — А вон еще, другие! Эти поменьше, серенькие, с длинными! носиками, похожими на цыганские иголки.
— Это речные кулики. Дайте-ка я их пугну, — Василий нагнулся, хотел поднять сучковатую палку, чтобы кинуть ее в стаю птиц, но Маруся звонко рассмеялась.
— Что вас рассмешило? — принимая смех на свой счет, смутившись, спросил Василий.
— Вспомнила, как сегодня мне досталось от нашего старичка хирурга. И все это из-за вас!
— Чем он недоволен? — насторожился Василий.
— Как же? Пришел сегодня на дежурство и сразу набросился на меня: «Как вы смели допускать посетителей к тяжелобольному?» Маленький такой, с хохолком на голове, похожий вот на этого чибиса, кричит на меня, ногами топает. А мне смешно…
— И вы сказали, кто у него был? — спросил Василий.
— Нет, что вы! Шорников просил никому не говорить. Сказала, что пустила на минутку каких-то деревенских ребят. Леонид Францевич не успокоился, пошел в палату, но парень уткнулся в подушку носом и лишь что-то бормотал да всхлипывал. Вы думаете, на этом старик успокоился? Как бы не так! К Афоне Горобцову пристал, но тот оказался сообразительным, сказал ему, что спал и никого не видел. Вот видите, что вы наделали своим посещением. Леонид Францевич предупредил меня, что если я еще раз впущу кого-нибудь в палату без его ведома, обрежет мне косы и выгонит с работы из больницы.
— Ну, это еще как сказать… Руки у него коротки!
Неожиданно чибисы с криком снялись с песчаного откоса и, покружившись над рекой, опустились возле небольшого островка.
Василий пригляделся и заметил, что чибисы сели на хозяйскую калитку…
Вечером, злорадно улыбаясь, Софья Никаноровна наблюдала, как мрачный Женька со своими приятелями навешивал в воротах мокрую калитку.
ГЛАВА XI
На следующий день Василий вырядился в старые солдатские брюки, гимнастерку, замызганный ватник, ботинки с обмотками и вместе с Женькой отправился в Меленки.
В кармане его гимнастерки лежали два документа. Один адресован на имя председателя Меленковского сельсовета Остапа Лабуды, другой — «обращение ко всем гражданам крестьянского происхождения». Оба документа составлены на официальных бланках со штампом земельного управления Валуйского уездного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и заверены размашистой четкой подписью Шмыкова.
В первом предписывалось Остапу Лабуде вручить гражданину Терехову национализированную у немца — колониста Штольца племенную корову симментальской породы — Красавицу для доставки ее в слободу Уразово. В «обращении ко всем гражданам» предписывалось оказывать Василию Терехову, препровождающему племенную корову в распоряжение землемера Шмыкова, всемерное содействие.
По пути в Меленки Василий по просьбе Антонины должен был зайти в деревню Борки, чтобы передать свекру несколько фунтов рамочной вощины и пять десятков рамок для ульев.
По дороге к переправе Женьку увидели школьные товарищи.
— Куда это, Рыжик, собрался?
— Да вот в лес, бандитов выкуривать, чтобы не кусались! — махнув перед носом ребят дымарем — подарком свекру от снохи, отшутился Женька.
— Смотри, как бы они тебе из обрезов огоньку не подсыпали! — серьезно заметил щупленький паренек, одетый в женскую кацавейку.
— А вы куда?
— Куда? Разве не слышал! Приказано всем комсомольцам сегодня к десяти часам явиться в ревком. Винтовки получим — и на фронт.
Выронив из руки дымарь и перекинув из-за спины связку деревянных рамок, Женька хотел было дать тягу, но Василий, разгадав его маневр, схватил за руку.
— Подними дымарь! Идем, шутят ребята. Больно нужны на фронте такие сопляки!
Женька, нагибаясь за дымарем, вопросительно покосился на ребят, но те презрительно повернулись к нему спиной и, не ответив на оскорбительное замечание Василия, торопливо зашагали своей дорогой.
Ни Василий, ни его шустрый, дотошный братишка, уходя рано утром по заданию ревкома в разведку, ничего не знали о том, что произошло ночью в слободе.