Праздник первого снега, стр. 19

– Ладно, ребята, все свободны… – Матвей махнул рукой. – А решение, я вижу, все равно мне придется самому принимать…

Домой он шел не торопясь: хотелось как-то привести в порядок мысли. Ему припомнились советы умной Марины Княжич: «Ссориться с начальством – все равно что плевать против ветра!» Но, с другой стороны, отказаться печатать статью Авилкиной – это значило бы проявить трусость и потерять уважение, по крайней мере, двоих хороших людей: самой Авилкиной и Петра Беспалова, Безухыча…

«Интересно, прочел ли он свои стихи той таинственной Р. К.? – подумал вдруг Матвей. – Как там у него? „Скоро, скоро Новый год, только я не праздную…“. И в конце: „Я – чужой в твоей судьбе, это очень жалко…“».

Мысли Матвея сами собой перекинулись на Машу: «Интересно, переживает ли она наш разрыв так же, как переживаю его я? Или она просто выбросила меня из головы, как когда-то Мишку Фрида?»

Потом мысли о Маше и о статье как-то перемешались в голове Матвея. Он вспомнил, как Маша говорила о стержне, находящемся якобы где-то внутри Матвея. И о том же говорил Егор Андреевич. Ермилов подумал, что, если у него действительно есть этот самый стержень, он должен непременно опубликовать статью Авилкиной, не думая ни о каких последствиях. Иначе можно стать просто «человеком-флюгером», который поворачивается всякий раз по ветру, а собственного мнения ни о чем не имеет.

На следующий день, после первого же урока, Матвей отыскал Саньку. И объявил ей о своем решении: уже в эту пятницу в «Большой перемене» появится ее статья о завуче и взятке.

– Здорово! – обрадовалась Авилкина. – Ты, Матвей, молодец! – А потом спросила: – Ты не дашь мне ключ от редакторской? Я тогда прямо сейчас начну статью набирать!

Отдав Авилкиной ключ, Матвей вздохнул: теперь все пути назад были отрезаны.

Глава 20

Пять минут спустя Матвей снова увидел Саньку. Он неслась по коридору, глазами разыскивая кого-то. Заметив Матвея, Авилкина подлетела к нему:

– Ермилов! Все! Там слесарь, понимаешь? Слесарь… Замок… Понимаешь? – От волнения Санька говорила так быстро и бессвязно, что Матвею пришлось на нее прикрикнуть:

– Да потише ты! Ничего я не понимаю! – Хотя на самом деле он уже понял, что произошло что-то важное и при этом крайне неприятное.

– Там слесарь меняет замок! – выкрикнула Авилкина. – Говорит, Тереза приказала. Это все, Матвей! Газете нашей – конец!

– Блин! – вырвалось у Матвея. – Но откуда же она узнала?

– Утечка! – сказала Авилкина уже более спокойно. – Понимаешь, Ермилов? Произошла утечка информации! Кто-то нас заложил! Причем из своих!

Весь английский Матвей думал, что теперь делать. А на перемене отправился к Егору Андреевичу. Учитель встретил его словами:

– А, Матвей! Ты насчет газеты? Я как раз, вот только что, с Терезой Дмитриевной разговаривал. Именно по этому поводу.

– Так, значит, вы уже в курсе, что нас закрыли?

– Матвей, присядь, – сказал Егор Андреевич.

Ермилов сел напротив учителя за первую парту. А Егор Андреевич ответил:

– Да, я все знаю. Тереза Дмитриевна считает, что газета отвлекает ребят от учебы.

По крайней мере, мне она так объяснила свое решение. К сожалению, переубедить ее я не смог. Пока – не смог, – поправился учитель.

– А что говорит Терминатор… то есть Павел Александрович?

– Директор сейчас в больнице! – объяснил Егор Андреевич. – Обострение язвы желудка. Появится только после зимних каникул, не раньше. Так что Тереза Дмитриевна теперь вместо него.

«Этого еще не хватало!» – подумал Матвей. Он решил, что должен теперь рассказать Малышеву всю правду. Матвей вздохнул поглубже и произнес:

– Я знаю, почему завуч закрыла газету. Это все из-за статьи.

– Какой еще статьи? – насторожился Егор Андреевич. – А ну-ка, давай рассказывай!

Слушая Матвея, Егор Андреевич становился все серьезнее и серьезнее. Матвей закончил словами:

– И теперь она, сами видите, газету закрыла. Видно, узнала откуда-то, что мы готовим эту статью.

Учитель, помолчав, сказал:

– Так, Матвей, ты обязательно должен привести ко мне Авилкину. И пусть Саша принесет эту запись. Непременно, слышишь?

– Я постараюсь, Егор Андреевич! – пообещал Матвей.

– Так ты Егору все рассказал?! – Авилкина возмущенно буравила Матвея своими блестящими, словно пуговички, глазками.

– А что мне оставалось делать? – ответил Ермилов. – Терминатор в больнице. Если кто нам теперь и поможет, так только он, Малышев.

– Нет, он, конечно, дядька ничего… – признала Авилкина. – По крайней мере, получше остальных преподов…

– Да можно ему доверять! – убежденно произнес Матвей. – И потом, у тебя есть какие-нибудь другие предложения?

– Можно, например, сделать газету у кого-нибудь дома… Нужны-то всего – компьютер, принтер да бумага… – задумчиво произнесла Саня. – Во, точно! – вдруг загорелась она. – Давай, Матвей, а? Всем врагам назло? Такой сделаем спецвыпуск – «Большая перемена» из подполья! Ох, шуму будет!

– Брось ты, Вилка, глупости эти! – заявил Матвей. Он уже все для себя решил. – На следующей перемене вместе идем к Малышеву. И смотри, Саня, чтоб без фокусов! А то решишь еще пленку эту сожрать, назло врагам…

Прежде чем прослушать запись, Егор Андреевич запер дверь на ключ. А послушав, сказал Матвею и Сане:

– Ну вот что. Это, – он показал на диктофон, – я оставлю у себя. Убедительно прошу вас ничего больше пока не предпринимать.

– Но, Егор Андреевич! – взвилась Авилкина. – А моя статья? А наша газета? А…

– Я же сказал: пока! – перебил ее учитель. – Дайте мне время.

– Вы, наверное, хотите дождаться, пока директор выздоровеет? – высказал догадку Матвей.

– Возможно… – пожал плечами Егор Андреевич. – А пока идите. И не забудьте – завтра у нас сочинение!

– Интересно все-таки, кто нас Терезе заложил? – сказала Авилкина, когда они с Матвеем покинули кабинет литературы. – Наверняка это Мишка Фрид! Видно, за аттестат свой драгоценный испугался! И сразу побежал к завучу. «Вот, Тереза Дмитриевна, эти негодяи такую вам подляну готовят…» – прогнусавила она противным голосом, совсем не похожим на бархатный баритон Мишки.

– Да вряд ли… – рассудил Матвей. – Зачем это ему? Да и не такой он вовсе подлец…

– Ну, пусть не такой… – охотно согласилась Авилкина. – Значит, остается Ленка Стасова. Потому что, смотри, Безухыч был за статью. Ты и я – само собой не в счет. Потом Маша Копейко – так ей вообще, мне показалось, вся эта история со статьей до балды. Значит, получается, Леночка стуканула! Во, корова! Сама про несчастную любовь пишет и сама же – товарищей сдает!

– Да погоди ты, Санька, – сказал Матвей. – Какая вообще разница, кто донес? Ну, узнаешь ты, тебе легче от этого будет?

– Да гораздо! – Авилкина всплеснула тонкими ручками. – Я просто гадине этой в глаза посмотрю, вот так… – И Саня уставилась на Матвея в упор. При этом она прищурила свои и без того крошечные глазки и смешно сморщила нос, изображая таким способом свое глубочайшее презрение к доносчику.

– Короче, так, Саня! – подытожил Матвей. – Ленка стуканула или нет, мы все равно не знаем. И поэтому давай-ка замнем эту тему. Ну, чтобы не обвинить кого-нибудь зря.

– Замнем так замнем, – уступила Санька. – А газету все-таки жалко…

На уроке истории, когда добрейшая Элеонора Николаевна рассказывала про реформаторскую роль Петра Великого, Матвей вдруг поймал на себе быстрый взгляд Маши Копейко. Ему показалось даже, что выражение ее серых глаз, когда она на него смотрела, было каким-то виноватым. И после этого половину урока Матвей размышлял: что же этот взгляд мог означать? Может, Маша хочет с ним помириться, но не решается подойти первой? Может, она даже скучает по нему? Сам же Матвей скучал по Маше ужасно. Он даже успел немного привыкнуть к этому чувству. Словно у него отрезали, скажем, ногу, и он теперь привыкает так вот жить – без ноги. Жить, конечно, можно. Но очень уж тоскливо!