Разведка, стр. 7
Поразмыслив немного, он кивнул.
– Да. Похоже, этого вполне достаточно. Сколько Рэчел тебе отстегнула?
Марко расплылся в улыбке.
– Пару зеленых. Девчонки иногда просто идиотки, верно? Я бы запросто согласился и за доллар!
Глава 6
Мы встретились у Реабилитационного центра для диких животных.
Я быстренько накормила лекарствами сидевших по своим клеткам пациентов. Времени это заняло совсем чуть-чуть. Да и вообще неделя выдалась на редкость спокойной. Половина клеток и насестов пустовали, и от этого становилось как-то неуютно.
– Ты закончила? – нетерпеливо спросила Рэчел.
– Сейчас. Только проверю, как там повязка у опоссума. Вот и хорошо, малыш. Все в порядке. Швы подживают. Ну-ну, хороший мальчик, – ворковала я, обращаясь к опоссуму с перевязанной лапой. – Ну, вот и все. Теперь я точно закончила.
Тобиас, как обычно, устроился на одной из балок под самым потолком амбара. Он снова был в своем обычном виде, то есть краснохвостым канюкам. Канюки – ближайшие родичи ястребов. Это хищная птица с темно-коричневой спинкой и бронзового цвета грудкой. Перья в хвосте у нее красновато-бурого цвета. Я взглянула на него и невольно вздрогнула в круглых, золотистых глазах Тобиаса не было ничего человеческого.
Поскольку он успел уже превратиться в птицу, общаться ему приходилось только телепатически.
– Все чисто, – бросил он, обращаясь ко мне, – моя мама только что вошла в дом, держа в руках большой пакет с продуктами. А отец на своем пикапчике пару минут назад вьехал на ферму. У нас в запасе есть минут пять – раньше он сюда не доберется.
Можно было не сомневаться, что все именно так, как сказал Тобиас. Оттуда, с высоты, устроившись на своей любимой балке, он мог видеть все, что происходит вокруг, через чердачное окно. И если Тобиас сказал, что отец будет не раньше чем минут через пять, значит, так оно и будет.
– Пора превращаться, – сказала Рэчел. Скинув с себя верхнюю одежду, она аккуратно свернула ее и уложила в пакет, который предусмотрительно прихватила с собой, и осталась в том, в чем она обычно превращается. Видите ли, мы так до сих пор и не научились превращаться одетыми, особенно если одежда свободная. Только если на нас надето что-то обтягивающее, типа велосипедок или плотных маек. Рэчел предпочитала черное гимнастическое трико. Я – пестрый костюм, в котором обычно занималась аэробикой. Марко – велосипедки.
Набрав полную грудь воздуха, я сосредоточилась на той птице, в которую мне предстояло превратиться. Для полетов я предпочитала скопу, некрупную хищную птицу, тоже родственницу ястреба. Она питается рыбой и предпочитает жить возле воды. Для полета на большие расстояния скопа годилась как нельзя лучше.
А Рэчел выбрала совсем другую птицу, тоже пернатого хищника, но размером куда больше скопы. Она предпочла стать лысым орлом. Марко тоже мог превратиться в скопу, как и я. Вернее, не просто как я – в этом случае он становился моим двойником, точным моим подобием на генетическом уровне, потому что образец ДНК мы с ним брали у одной и той же скопы.
Я сосредоточилась, попытавшись представить себе скопу, и как только мне это удалось, я сразу же почувствовала, что мое тело стало быстро меняться.
Сколько раз за это время мне приходилось превращаться в самых разных животных – и не сосчитать, и вот поди ж ты – процесс превращения до сих пор кажется мне таинственным и чудесным, как в самый первый раз! И волнуюсь я тоже, как тогда. И каждый раз заново понимаю, как же несказанно мне повезло, что у меня есть эта волшебная сила – бесценный дар андалитов. Мне кажется, мне это никогда не надоест. И я никогда не устану превращаться снова и снова. Потому что к этому невозможно привыкнуть. Ощущение, как за какие-то считанные минуты ты полностью перерождаешься, становишься совершенно другим существом, остается по-прежнему новым и удивительным.
Каждое превращение происходит по-разному. Предсказать, как это будет в следующий раз, просто невозможно. К тому же не всегда все идет гладко. Если вы рассчитываете заметить в процесс е превращения хоть какую-то логику, забудьте об этом сразу. И о постепенности тоже. Все происходит настолько спонтанно, что вы даже не знаете, с чего оно начнется на этот раз.
Сегодня первыми стали меняться мои ноги. Во всяком случае, так мне показалось. Нисколько не уменьшившись в размерах, они быстро превратились в птичьи лапы. Все пять пальцев на ногах вдруг как будто слиплись. А из этой слипшейся, бесформенной массы вдруг стали быстро расти птичьи когти. Три длинных острых когтя вперед и один назад.
Теперь, опустив глаза, я прекрасно понимала, почему люди так уверены, что птицы произошли от динозавров. Лапа ястреба выглядит точь-в-точь как нога тираннозавра или любого другого плотоядного динозавра.
Коготь хищной птицы, и ястреба в особенности, – это такая штука, на которую смотришь и с первого взгляда видишь, что это оружие. На них нет ни мышечной ткани, ни пуха, к ним никогда не пристают птичьи перья или клочки шерсти от добычи. Даже крови жертв на них практически не остается, так что они не бросаются в глаза и не вызывают отвращения. Ими быстро и легко поймать и удержать добычу. Их нелегко разжать, чтобы выпустить ее на свободу. А торчащее на конце каждого острие, подобное кинжалу, вряд ли предназначено только для того, чтобы цепляться за ветку, на которой сидишь. Нет, достаточно одного-единственного взгляда, чтобы понять, что это оружие. Причем оружие грозное.
Матушка-природа, как мне доходчиво обьяснили родители, отнюдь не глупа. Да и доброй ее не назовешь.
– Смотрите, какие у нее ножки! И похоже, крошка знает, как ими пользоваться! – промурлыкал Марко на мотив старой песенки. Он расхохотался, но смех его внезапно оборвался, будто Марко заткнули рот. Впрочем, не совсем так – просто рот его внезапно превратился в хищно загнутый клюв скопы.
После ног изменяться стала кожа. Она светлела прямо на глазах, становясь пепельно-серой. Вдоль обеих рук протянулись будто прорисованные кистью полосы. Кожа немного вспучилась, и я разглядела очертания перьев. Да, это были птичьи перья, похожие на крошечные деревца, но сплющенные. Они смахивали на паутину, только сотканную из мельчайших сосудов, частично перекрывавших друг друга, в точности как черепица на крыше.
И вдруг, прорвав кожу, плоские, будто нарисованные, изображения перьев стали выпуклыми, трехразмерными. По ним как будто волнами прокатывалась зыбь. Я и глазом не успела моргнуть, как оказалось, что я уже сплошь обросла настоящими птичьими перьями.
Все тело зудело и нестерпимо чесалось, но больно не было. Я с трудом подавила в себе желание почесаться. Все бы ничего, но дело в том, что ни пальцев, ни ногтей в полном смысле слова у меня уже не было. Кости пальцев стали постепенно вытягиваться. И в то же самое время кости моих рук искривились и стали сьеживаться, становясь все легче. Они превратились в полые, заполненные воздухом птичьи кости.
Меняясь, кости издавали чуть слышный, скрежещущий звук. Во время первых превращений это доставляло нам всем немало хлопот. Нужно было, чтобы процесс этот происходил как можно постепеннее.
И вот наконец я стала сьеживаться, прямо на глазах уменьшаясь в размерах. Пол стремительно понесся мне навстречу. И хотя мне приходилось видеть это уже десятки раз, я до сих пор не могла избавиться от страха, что падаю… падаю… падаю – лечу куда-то вниз и никак не могу достичь дна этой пропасти.
Сапожки я предусмотрительно сняла заранее, и сейчас они сиротливо стояли на полу рядом со мной. Это были резиновые сапоги, которые доходили мне до середины икры. Но сейчас, когда я уменьшилась в размерах, мне показалось, они стали огромными. Теперь они доходили мне уже не до середины икры, а чуть ли не до пояса. И на все это понадобилось меньше полминуты.
А я все продолжала сьеживаться.
В то же самое время внутри меня тоже происходили перемены. Мои внутренние органы стали меняться и перетасовались внутри меня, будто колода карт. Длинный человеческий ки.; шечник превратился в куда более короткий пищеварительный тракт обычной птицы. Медленно, неторопливо пульсирующее человеческое сердце уступило свое место сердцу скопы, бившемуся короткими, резкими толчками, настолько быстрыми, что стук его напоминал пулеметную очередь. Почки, печень, легкие – все изменилось. Во мне не осталось уже ничего человеческого.