Вокруг света с киллерами за спиной, стр. 27
Зрители долго аплодировали, кричали «бис» и требовали артистов на сцену. Потом был банкет с арбузным самогоном и жареной буйволятиной.
Лежа в гамаке, Илья Константинович Русской слушал, как шуршат по стенам хижины тарантулы и гекконы. Все происходящее с ним казалось Русскому невероятным, и одна-единственная мысль не давала покоя: куда делись киллеры, неужели потеряли его след?!
Глава 20
Яхта «Глория» гордо рассекала воды Атлантики. Если кто-нибудь из читателей не знает английского языка, смеем отослать их к стихотворению Бориса Слуцкого «Лошади в океане», где черным по белому напечатано, что «глория» по-русски значит «слава». Вместе со Слуцким будем надеяться, что читателю это запомнится легко.
На зубах Ильи Константиновича Русского еще скрипел африканский песок, левую ягодицу жгло от укуса мухи цеце, а лицо бизнесмена было таким загорелым, что невольно закрадывалось сомнение в его истинно русских корнях. Впрочем, докажи мы обратное, что бы это означало? Да ровным счетом ничего! Сказано же в Большой Советской Энциклопедии, что Александр Сергеевич Пушкин — великий русский поэт. И точка. Какое нам дело, что в жилах у него текла эфиопская кровь? Если мы к голосу крови прислушиваться будем, то даже и не заметим, как половины своих гениев лишимся.
Глянем на генеалогическое древо Михаила Юрьевича Лермонтова — и прощай великий русский поэт. А шотландцы его к своему Роберту Бернсу приплюсуют и в выигрыше останутся. А если, не дай Бог, к Ландау приглядеться или, скажем, Ферсману? Боже упаси нас от таких научных изысканий! Не то мы после монголо-татарского ига вообще без корней останемся. И без гениев. Начнем писаря Крякутного вспоминать, а потом окажется, что великий русский самородок крылья свои лишь в летописях мастерил. Да и фамилия у него доверия особого не внушает. Что это за фамилия для истинно русского человека — Крякутный? Ну, Кулибин, скажем, еще куда ни шло. Разин, Пугачев, Болотников — это все свои, родные. Гришка Отрепьев — тоже возражений в исконности его происхождения нет. Если внимательно посмотреть, каждый русский в душе либо бунтовщик, либо кандидат на престол. И неизвестно, что из этих двух ипостасей лучше.
А Илья Константинович Русской был русским. Потому как душа его сейчас бунтовала против путешествия на яхте «Глория». Некоторые назовут это состояние морской болезнью. Ничего подобного, дорогие читатели, это самый настоящий бунт человеческой души против путешествия в нечеловеческих условиях! И по эпицентру бунта легко распознать место, где у человека эта душа находится.
Яхтсмен Олаф Педерссон, совершавший в одиночку кругосветное путешествие, с охотой взялся подбросить Илью Константиновича до Огненной Земли. Во-первых, он туда плыл. Во-вторых, места на яхте вполне хватало для двоих. В-третьих лишний доллар бумажнику не помеха. В-четвертых, одному плыть было скучно, а Илья Константинович на свое вписание в судовую роль не претендовал, но как собеседник вполне годился, потому что знал английский язык. Олаф Педересон частенько езживал в город Ленинград, а чуть позже и в Санкт-Петербург — отдохнуть от суровости скандинавского сухого закона, и во время этих посещений неплохо выучил непереводимые идиомы богатого и могучего русского языка, поэтому в беседе всегда мог ввернуть что-нибудь солененькое и вполне уместное. Ну и наконец соображения безопасности тоже играли свою роль. Не дай Бог, прихватит в дороге! Самому себе операцию делать тяжело и опасно, пусть уж лучше тебя полузнакомый дилетант зарежет, нежели самому себе харакири делать. Олаф Педересон был яхтсменом, а не самураем!
И погода вроде держалась неплохая, и чайки летали высоко, и буревестников, так замечательно описанных великим пролетарским писателем и поэтом Алексеем Пешковым, поблизости видно не было, а с лица Ильи Константиновича не сходил густой зеленый румянец, и сидел он в постоянной боевой готовности у борта яхты, судорожно держась за леер. Гигиенические пакеты Олаф Педересон русскому уже не выносил — все равно ведь загадит, так пусть лучше акулам Атлантики свое презрение выказывает. Олаф иной раз уже жалел, что взял на борт такую сухопутную крысу, но утешал себя мыслью, что русский обвыкнет, путь-то еще долгий, глядишь, и с силами все-таки соберется для бесед с товарищем по путешествию.
Самого Олафа Педерссона морская болезнь не брала. Он в России такие дозы на грудь принимал, в такую качку впадал, что после этого любой шторм в океане казался ему легким волнением. Бывало, подъедешь к границе со стороны русских и, пока пограничники шлагбаум полосатый поднимают, вольешь в себя две-три бутылочки «Столишной», а на своей стороне уже думаешь о негативных последствиях сего необратимого поступка. И ведь как метко назван русскими их спиртной напиток — сколько ни выпей, а сто граммов всегда лишними окажутся!
— Э-э, — окликнул Олаф Русского и выразительно сморщился. — Плохо?
— Да уж не хорошо, — отозвался Илья Николаевич, осторожно Заглядывая в изумрудно-голубые океанские воды. Прямо под яхтой куда-то спешил по своим делам косяк макрелей. А может быть, и трески.
Этой самой треске или макрели поведение Ильи Константиновича не нравилось, но что поделаешь, если путешествуешь на нижней полке? Вот косяк и мирился с недостойным поведением человека. Под яхтой плыть безопаснее, она по крайней мере касаток и дельфинов отпугивает. А им только волю дай — так косяк почистят, что останется лишь маленькая стайка.
— Э, — снова сказал Олаф Педересон и протянул Илье Константиновичу жестянку пепси. — Пей!
Нет, швед все-таки был неплохим человеком, только фамилия у него позорная. Вот и все мы такие, с виду плохие, а в душе всегда чистый нетронутый уголок найдется, в котором и ангелу отдых.
Илья Константинович отпил из банки, и ему стало легче. Воздух пропах винной пробкой и солью. В вантах и парусах яхты свистели океанские ветра. Ангольское течение несло яхту на юг. По левому борту нескончаемой полоской желтела пустыня Намиб.
Русской был уверен, что теперь-то киллеры его след потеряли.
Из колхоза «Тихий Нил» он улетел на вертолете продовольственной комиссии ООН. Это только на словах они прилетали, чтобы определить объемы продовольственной гуманитарной помощи, на самом деле они выискивали, что еще из Африки можно вывезти. И доискались — Председатель на них ручных леопардов натравил. Вертолетчик в обратный путь до Луанды летел налегке, так чего ж ему было попутчика не прихватить?
А в Луанде и Педерссон подвернулся со своей регатой.
— Пойду полежу немного, — сказал по-английски Русской.
Олаф Педерссон понимающе кивнул лохматой и бородатой головой.
Был он атлетически сложен и к тому же — голубоглазый блондин, немцы таких в свое время называли белокурыми бестиями. Войдя в каюту. Русской еще раз убедился в справедливости немецких оценок. Все стены каюты обклеены голыми красотками, причем ракурсы по-шведски такие смелые, что при виде стены у Ильи Константиновича дух перехватило и морская болезнь куда-то отползла на карачках. Особенно хороша была юная брюнеточка на шпагате и сразу с двумя вибраторами.
Илья Константинович лег на постель, задумчиво глядя на красоток. Педерссону было хорошо, он плыл вокруг света, но, к сожалению, мог подбросить лишь до Пунта-Аренас, что в Магеллановом проливе. Дальше он опять должен был плыть в одиночку.
Да и сам Илья Константинович не выдержал бы долгого и утомительного плавания. Все-таки суша под ногами куда надежнее палубы.
Помнится, он и в Индийском океане чувствовал себя нехорошо. Русской представил себе проделанный им путь и зажмурился. Никому бы он не пожелал стольких опасностей! Даже врагу. Куда милосерднее было бы просто пристрелить его на пороге собственного дома, чем заставлять пускаться во все тяжкие в странствиях по свету!
Илья Константинович прикрыл глаза и погрузился в дрее му. Во сне он видел вокруг себя океанскую бездну с серебристыми косяками, плывущими в разнообразных направлениях. Да и сам себя он ощущал гибкой сильной рыбиной, что плывет к берегам далекого неведомого материка, чтобы отметать… Тьфу, черт! Он проснулся и укоризненно посмотрел на улыбающуюся дамочку с вибраторами. И здесь достали! После арабских приключений Илью Константиновича к женщинам не влекло, да и африканские похождения пламени страсти не прибавляли, но все-таки… Он перевернулся на другой бок и попытался уснуть, чтобы снова ощутить себя сильной крупной рыбиной, плывущей туда, куда она захочет. И это ему почти удалось, но только на время, потому что неожиданно впереди среди зарослей морской капусты затаилась сеть, которая медленно стягивалась вокруг Русского гибельной ловушкой. Он снова открыл глаза и почувствовал, что лежит на постели в поту. По металлическому трапу загремели торопливые шаги, и Илья Константинович увидел бородатое лицо Педерссона.