Вокруг света с киллерами за спиной, стр. 24
Под кумачовым плакатом сидел негр средних лет и играл на гармошке. Несмотря на то что негр был черным и в набедренной повязке, играл он такую знакомую и родную мелодию, что у Ильи Константиновича слезы на глаза навернулись. И не зря они навернулись, ведь играл негр мелодию, что с детства была знакома каждому россиянину — «Ой, мороз, мороз».
Пигмей подошел к негру, тот резко сжал мехи своей вздохнувшей тальянки и некоторое время о чем-то поговорил с Мголо Нголо. Тот вернулся к товарищам и сделал успокаивающий жест.
— Все в порядке, — сказал он. — Председатель в правлении.
В самой большой хижине, стоящей посреди деревни, слышались голоса. Около хижины торчало несколько острых кольев, над которыми висел пояснительный кумачовый транспарант, на котором белыми буквами было начертано: «Наши отстающие». К облегчению Ильи Константиновича, колья были пусты и лишь на одном из них виднелся бурый косой мазок, похожий на кровь.
В хижине прямо на полу, скрестив ноги, сидели несколько человек. Один был с косматой копной волос и в жуткой бело-красной маске. Человек этот негромко, но мелодично постукивал в барабан, то и дело закатывая глаза и шевеля толстыми губами. У второго негра не было руки и ноги. Негр был тосклив и хмур. Третий, похожий немного на негра губами и приплюснутым носом, был совсем не негр. Он был белым, загоревшим до черноземной густоты.
Лженегр что-то строго выговаривал настоящему чернокожему, который не выпускал из рук барабана. Красно-белая жуткая морда покорно кивала.
— И больше никаких жертв, — донеслось до Ильи Константиновича. — Никаких, ты меня понял? Странное дело, говорили на русском языке.
— Посмотри на Бумбу, — продолжал непонятный белый. — Вот до чего его твои игры с крокодилами довели! Урожай тот же, а у человека ни руки, ни ноги.
— Это не из-за меня, — сказал негр в маске. — Это из-за Бумбы. Кто же по частям жертвы приносит? Вот если бы крокодилы его всего съели, то у нас и буйволицы молока бы вдоволь давали, и хлебное дерево три раза в год родило. А он что? Даст полруки откусить, а потом орет, как больной слон, на всю саванну.
— Я сказал, — нахмурился старший. — Еще одна конечность, и ты у меня сам живцом станешь. Ты меня понял, Не-негро?
— Понял, — хмуро и неохотно сказал Ненегро. — Как тебя не понять, о великий Председатель!
Тут Председатель повернулся к выходу и увидел пигмея .Мголо Нголо и не известного ему белого человека.
— А это еще кого ты мне притащил? — недовольно спросил пигмея Председатель.
— Здравствуйте, — сказал Илья Константинович, делая шаг вперед. — Собственно, я из России…
— Журналист? — Лицо Председателя исказилось гневом. — Погоди, Ненегро, кажется, сейчас тебе будет работа!
— Я предприниматель, — сказал Русской. — Кажется, вы меня неправильно поняли.
— Жулик! — сказал Председатель. — Хватай его, Ненегро! Вот тебе жертва! Посмотрим, будет ли с ней богаче наш урожай!
Илья Константинович Русской и опомниться не успел, как его свалили на землю умелой подсечкой и спеленали крепким травяным канатом.
— И сюда добрались! — гневно сказал Председатель. — Ладно, в России вы все прихватизировали, теперь уже и до свободной Африки добрались?
Недоразумение выяснялось долго и по-африкански неторопливо.
Наконец Ненегро с сожалением развязал Илью Константиновича, а председатель в знак примирения подарил ему зуб не известного науке животного Тама Гочи.
— Извини, брат, — похлопал он Русского по плечу. — Вижу, что ты наш, можно сказать, селянин. А я уж было тебя за последователя Чубайса принял!
Илья Константинович Русской и в самом деле был ярым поклонником Анатолия Борисовича Чубайса, но признаваться в этом Председателю, естественно, не собирался ввиду такой явно выраженной недружественной реакции последнего на деяния рыжего приватизатора.
Постепенно разговорились. Мголо Нголо достал было большую сушеную тыкву с «жеванкой», но Председатель остановил его небрежным жестом, и место на столе занял про зрачный стеклянный поплавок рыболовецкой сети, наполненный кристально чистой жидкостью, пригубив которую, Илья Константинович немедленно признал превосходный арбузный самогон.
— Вот так и живем, — сказал Председатель. — Эй, Ненегро, тащи, брат, закуску. Только смотри не оплошай, среди нас последователей Бокассы нет!
Глава 18
Застолье располагает к беседе.
Попробуйте сами сидеть за столом, раз за разом опрокидывая стопки с водкой, и вы поймете, что простая пьянка противна самому понятию застолья. Прежде всего оно предполагает человеческое общение. Говорить можно о чем угодно. Есть застолья, которые предпочитают разговоры о женщинах, другие — самоценные — ограничиваются разговорами о самой выпивке, ее качестве и способности отдельных лиц ее потреблять в умеренных или неумеренных количествах. Иные застолья посвящены глобальным космическим проблемам, есть и такие, на которых ведется обязательный разговор о видах на урожай или перспективах, скажем, животноводства. Некоторые застолья посвящены исключительно работе или нестройному исполнению народных песен. Но застолье без тостов и бесед равносильно стопке без закуси, а потому по сути своей противозаконно и противоречит всему развитию человеческого общества. Уж лучше тогда вообще не садиться за празднично накрытый стол!
За нашим столом разговор шел о перспективах освоения Африки.
Иван Николаевич Хлеборобов в Африке оказался случайно. Еще недавно он был председателем преуспевающего колхоза-миллионера имени Бориса Викторовича Савинкова. Разумеется, что в честь боевика-эсера колхоз назвали исключительно по невежеству первого председателя, который еще в приснопамятном тридцать седьмом году отправился повышать свой культурный и общеобразовательный уровень в районы Подкаменной Тунгуски. Районное начальство долго гадало, как им переименовать колхоз, склоняясь к привычным героям гражданской войны типа Тимошенко, Щорса, Сергея Лазо или, на худой конец, Михаила Тухачевского. Наконец остановились на маршале Тухачевском и о том направили телеграмму в ЦК и Верховный Совет. Телеграмма подоспела аккурат к процессу над военачальниками, где Михаил Тухачевский был не из последних обвиняемых. Разумеется, инициатива районного начальства никому не понравилась и была соответствующим образом наказана, а колхозу возвращено первоначальное название, и московское начальство постановило считать Савинкова красноармейцем продотряда, зверски замученным белоказаками в донской станице Подтелковская.
Колхоз долгое время был в середняках, и название его в прессе не звучало, поэтому репрессированных и наказанных за весь период сталинского правления не было. А после XX съезда партии ко всем репрессированным начали относиться с известным сочувствием, и даже Никита Сергеевич Хрущев, встретив однажды в посевной сводке эсэровский колхоз, удивился так, что распорядился оказать савинковцам посильную финансово-хозяйственную помощь, в результате которой колхоз начал стремительно развиваться и вскоре обрел капиталистический статус, поскольку всем со школьной скамьи известно, что миллионеров в нашей стране нет, а если и есть, так все подпольные, навроде осмеянного знаменитыми советскими сатириками жулика Корейко.
Хлеборобов работал в колхозе всю жизнь, начав трудовую деятельность со штурвального на комбайне; заочно окончив сельхозинститут, он прошел все колхозные низовые должности от управляющего отделением, механика, агронома и в конце семидесятых занял пост председателя, получив доступ к кремлевской вертушке и спецраспределителю продуктов, который, говоря по совести, именно он и делал изобильным.
Все шло хорошо, но грянула перестройка. Однажды, проснувшись, Иван Николаевич Хлеборобов обнаружил, что прежнего колхоза нет, а вместо него образовалось несколько фермерских хозяйств, по которым энергично растаскивалась бывшая колхозная техника. Иван Николаевич кинулся в район, а потом и в область, но руководители всех рангов объяснили, что такова теперь политика партии и правительства, и предложили бывшему председателю поехать в далекую Африку сельскохозяйственным специалистом, «а то в Африке, сам понимаешь, ни пахать, ни сеять не умеют, потому они там с голоду мрут». Ивану Николаевичу колхоз было шибко жалко, к тому же дети уже выросли, и, таким образом, на родной земле его уже ничто не держало. Поэтому он согласился поехать в Африку и был направлен в эти места, чтобы научить аборигенов, что, как и, главное, когда сеять. Аборигены сеяли, как местные боги на душу положат, никакой научной агросистемы они не применяли и передовыми методами агротехники не пользовались. Работали по старинке перед полевыми работами местный колдун Ненегро скармливал одну-две жертвы многочисленным крокодилам, и после этого негры с заунывными пениями отправлялись на поля. Урожаи, правда, были небогатыми.