Тайна «Альтамаре», стр. 47

Отец отказался — он на работе.

— Бернар, — сказал Боб. — Бернар выкроил паруса, это он обеспечил нам победу. Пусть он и получит приз.

Старик только головой качал. Ну и народ!

— А вы чем теперь займетесь? — спросила мать.

— Останемся здесь, на Шельде, — хором ответили братья.

Послесловие

Перевернута последняя страница приключений Боба, Марка и Яна, храбрых и умелых братьев-бельгийцев, но ты, наверное, не расстался с ними — ведь хорошая книга дарит новых друзей.

Ты еще не сошел с борта «Бернара», не покинул порта, раскинувшегося в устье Шельды, — одного из величайших в мире. Я думаю, тебе хочется узнать больше о твоих сверстниках в Бельгии, об их стране. Тогда давай продолжим путешествие!

Антверпен — морские ворота Бельгии. Шельда, впадающая здесь в Северное море, пересекает ее всю. Эта река связана каналом с другими реками, порт принимает самоходные баржи из Парижа, из Бонна, из швейцарского города Базеля. Недалеко от Антверпена, по мосту над Шельдой, проносится поезд Москва — Лондон. Следовательно, у нас много путей на выбор — ведь Бельгию называют «перекрестком Европы».

Однако двумя словами не определишь, что такое Бельгия. Вот еще прозвание: «большой город Бельгия».

В небольшой стране — по размерам она меньше Московской области — десять миллионов человек. Городская улица, смотришь, ведет в деревню, а затем почти без перерыва — в другой город. Многие города сливаются.

Только в такой густонаселенной стране, как Бельгия, возможны соревнования… воздушных шариков. Ребята любят эту забаву. Привязывают к шарику открытку со своим адресом. Кто-нибудь да подберет и напишет, где приземлился летун.

А вот третье прозвание Бельгии: «страна валлонов и фламандцев».

Фландрия — северная, приморская половина Бельгии. Люди там рослые, голубоглазые, говорят на языке германского корня, общем с соседями — голландцами. Темноволосые валлоны — племя французское.

Ты спросишь: каким же образом два народа, столь различных по языку, оказались в одном государстве?

Содружество это зародилось давно, тысячу лет назад, у ткацких станков, у наковален, у горнов, на пристанях. В городах, где бок о бок трудились пришельцы с юга и с севера.

Их изделия — сукна, мечи, кольчуги, украшения — прославились во всей средневековой Европе. Города росли, укреплялись и твердо отстаивали свою независимость от королей и знати. В историю вошла «битва золотых шпор». В 1302 году горожане разгромили отборную армию надменных рыцарей, блиставших драгоценными доспехами.

Много удивительного, дерзкого творилось в городах. В 1432 году жителей Гента, переступивших порог церкви, ожидало небывалое зрелище. Вместо привычных для той поры иконных ликов — изможденных, бескровных, — глянули полнотелые, жизнерадостные фламандцы и фламандки. И не «святая земля» — декоративная, сказочная — служила им фоном, а Фландрия, ее пейзажи, ее природа, растения и деревья, списанные буквально с натуры. Таково творение братьев ван Эйк — могучий удар по средневековым канонам. Наперекор церковникам, проклинавшим все земное, художники провозгласили радость жизни, красоту и достоинство человека.

Так совершался переворот в искусстве, именуемый Ренессансом или Возрождением. Начатый в Италии, он вспыхнул и в городах севера, породил много замечательных произведений кисти и резца.

В городах поднялись невиданные доселе колокольни — без крестов. Утром они звали на работу, вечером упреждали стариков и детей: прочь с улицы, сейчас хлынет толпа мастеровых! Мелодии усложнялись, возникли карильоны — наборы колоколов. Десятки городов Бельгии поныне перекликаются громогласной музыкой.

Трудно поверить, что карильон повинуется одному человеку, который сидит перед небольшим аппаратом и, надев на мизинцы резиновые кольца, бьет по рычагам, чтобы раскачать медный хор. Колокола — числом до сорока семи — вызванивают песни, марши, отрывки из опер.

«Страна карильонов» — вот еще одно прозвание Бельгии.

Хорошо слушать колокола в старинных городах, где прошлое так осязаемо!

Время не поколебало старинные здания на центральной площади Антверпена, в нескольких минутах ходьбы от порта. Они стоят зубчатой шеренгой, их украшают лепные эмблемы профессий, будто награды за мастерство. У мореплавателей — парусник, у меховщиков — лисица, скалящая зубы с конька крыши.

Одолевая льды, шли корабли с мехами из Архангельска. Пересекало океан золото из завоеванной испанцами Мексики. Выгружались алмазы, пряности из дальних стран.

В музее под лупой можно разглядеть алмазную песчинку — умелец нанес на нее полсотни граней.

Печатник Плантен, прибывший в Антверпен в поисках удачи, начал с того, что вывесил лист убористого, очень сложного текста. Заплачу тому, кто найдет хоть одну опечатку! Грамотеи напрасно напрягали зрение. Типография Плантена стала в XVII веке самой крупной в Европе. Можно войти в обширное помещение, пропахшее свинцом, повернуть рукоятку пресса. Сохранился запас металлических букв весом в полторы тонны. В шкафах — все издания Плантена, полторы тысячи названий. Тиражи мало уступали нынешним бельгийским — тысяча экземпляров и более. Книги на многих языках, расчеты для строителей судов, плотин, философские трактаты, анатомические атласы, географические карты…

У Плантена в специально отведенном кабинете работал Гергард Меркатор, выдающийся географ и астроном. Его принцип составления карт применяется и теперь. Он обнаружил магнитный полюс нашей планеты — открытие важное, позволившее морякам точнее вести корабль по компасу.

Нельзя не побывать и в гостях у Рубенса. Да, именно в гостях, так как дом художника, сооруженный по его проекту, с порога уведет вас в прошлое. Огромный очаг, вертел для целой бычьей туши, дубовый стол, за которым собирались многочисленные друзья и ученики художника…

Впрочем, моя первая встреча с Рубенсом произошла в родном Ленинграде, в зале Эрмитажа. Мне запомнилась его «Камеристка» — милая юная служанка во дворце, полузадушенная кружевным воротником. Художник написал ее с нежным сочувствием. «Я возненавидел дворы», — признавался Рубенс, блестящий дипломат, отказавшийся от карьеры и чинов ради искусства. Королева Мария Медичи, заказавшая ему свой портрет, ожидала восхищения, лести — Рубенс не уступил, не сгладил черты своеволия и жадности.

«Для себя я хотел бы, — писал художник-гуманист, — чтобы весь мир жил в мире и мы могли бы жить в веке золотом, а не железном».

Однако народу пришлось снова взяться за оружие. В стране бесчинствовали оккупанты. Горожане и крестьяне голландских провинций, Фландрии, Валлонии, выступили против могущественной Испании, владычицы морей и необъятных земель в Европе и Америке. Тебе, разумеется, знаком Тиль Уленшпигель, предводитель гёзов, отчаянной голытьбы, самых мужественных борцов за независимость.

Вот строки, запавшие мне с детства:

«В городе Дамме, во Фландрии, в ясный майский день, когда распускались белые цветы боярышника, родился Уленшпигель, сын Клааса».

Крохотный, тихий городок Дамме существует. Издали машет крыльями путнику старая мельница, смотрится в канал. На кладбище лежит замшелая плита. Имя на ней стерлось, уцелел рисунок, возбуждающий догадки, — сова и зеркало, то есть «Уленспигел», если прочитать эти два слова по-фламандски. Молва уверяет — здесь, в родном Дамме, и похоронен Тиль.

«Страна Тиля Уленшпигеля» — вот еще одно широкоизвестное прозвание Бельгии.

В старинных городах — у каналов и горбатых мостиков Брюгге, Гента, на главной площади столицы, Брюсселя, с ее ажурной, отделанной мрамором ратушей, — ярость гезов словно застоялась в воздухе. В нашем веке доблестные предки вдохновляли поэта Эмиля Верхарна, воскресившего восстание в своих стихах: