Компасу надо верить, стр. 34

Поздно вечером к нам пришел Сергей Данилович. Я впервые видел его так близко и хорошо рассмотрел испитое лицо, мешки под глазами, морщины.

Сергей Данилович снял кепку и пригладил всклокоченные волосы.

— Слушай, Макарий, не встревай в чужую жизнь! Бабы здесь ночевали?

— Не бабы, — сказал дядя Макарий. — Твоя жена и дочь.

— Хочешь взять под свое крыло?

Дядя строго посмотрел на меня и кивнул головой на дверь. Я вышел. Сидеть без дела во дворе мне было скучно, и через несколько минут я вернулся в комнату за книгой.

— Что тебе, Юра?

— Книгу возьму.

— Макарыч, давай мировую! — Сергей Данилович ткнул дяде темную ладонь. — Тебя не переспоришь. Выпьем! Я для этого случая принес. А баб в страхе держать надо!

— Пить не буду! И тебе не советую. Кончай пить!

— Брезгуешь? Не ровня тебе? Знаю, жена моя, Валентина, в твоих невестах ходила… Мстишь?

— Дурак ты… Дурак! Скрывать не буду, любил… А тебя не виню!

— Ты, летчик, хитрый. Не зря на экскаватор попросился работать. Знаешь, где деньги плывут… Думаешь, я не понял, кто здесь главный?.. Не Алешка Звездин, а ты! Начальству план давай! Гроши не считают… Только бери! А дойдем до руды — баста! Помяни мое слово. Норму введут! Махнем с тобой тогда на другую стройку! Нравишься ты мне, откровенно говорю.

— Не понял ты, Сергей Данилович, ничего из собрания. А жалко! Алексея Звездина я не учил. Сами комсомольцы поднялись. Против рвачей. И правильно!

— На большую политику сбиваешь?

— При чем тут политика? — нетерпеливо сказал дядя Макарий. — О тебе самом и о твоем счастье речь. Ну, раз проживешь без совести, второй… а дальше? Я знаю, почему ты пьешь! Совесть тебя мучает. Насте в глаза посмотреть стыдишься. Дочь против отца идет!

— Это ты что, заместо партбюро?

— Считай — партбюро. По-товарищески говорю с тобой. Мужик ты вроде неглупый, мастер хороший, а с червоточинкой. Сам себе вредишь!

Сергей Данилович уронил голову на стол.

— Не верю я тебе. Все вы такие говоруны: о высоких материях толкуете, а сами чужих баб отбиваете. Я баб кормлю. Мой хлеб едят, так пусть глаза не отворачивают…

ГЛАВА 23

В карьере объявлена тревога

Это случилось в понедельник. На улице раздался пронзительный вой сирены. Мимо школы стремительно промчалась машина скорой помощи. Еще не успел затихнуть ее сигнал, как с Зеленой улицы летел новый звук сирены вместе со звонкими ударами пожарного колокола.

— Пожар! — закричала испуганно Маша Шустикова.

Мы бросились к окнам. Ирина Капитоновна хотела остановить нас, но ее голос потонул в гудках пожарных машин.

Где-то в поселке случилось несчастье, о котором мы ничего не знали. Я не утерпел и распахнул окно. Вместе с холодным ветром в класс ворвались встревоженные голоса людей и резкие, воющие сигналы сирены.

Наша тревога сразу передалась классному руководителю. Муж Ирины Капитоновны работал бурильщиком в понижающей шахте.

— Давайте заниматься! — беспомощно щуря глаза, сказала Ирина Капитоновна, не в состоянии оторваться от окна.

По улице бежал мужчина. На ходу он надевал пиджак, стараясь попасть в рукав.

— Эге-ей! Олег! — я узнал Алешкиного друга, слесаря из гаража. — Краснов!

Парень остановился. Удивленно завертел кудлатой головой, не понимая, кто его окликнул. Наконец увидел меня в окне.

— Что случилось?

— Экскаваторщик напоролся… говорят, на мины… или на снаряды!

— Кто такой?

— Новенький! Не то Букашкин, Бурашкин, а не то Марашкин! Не знаю!

— Мурашкин?! — крикнул я во всю силу. — Дядя Макарий?! — Меня уже не могла остановить никакая сила. Я вылетел из класса и понесся по гулкому, пустому коридору.

Олега на улице уже не было. Я выбежал на дорогу, ведущую к карьеру. Не помню, как вспрыгнул на проезжающий грузовик. Шофер мчался здорово и даже на поворотах не отрывал ногу от сектора газа. А мне казалось, что он едва полз. «Скорей, скорей! — торопил я его. — Что случилось с дядей Макарием?»

За время бешеной езды на машине я о многом передумал. Неужели с дядей Макарием случилось несчастье?

Мы промчались по неширокой улице Встреченке, пугая стада гусей. До карьера осталось не больше километра. Впереди стояла колонна машин. Мне захотелось их сосчитать, но шофер резко затормозил, и я полетел. Ударился спиной о кабину. Шофер видел, как я вылезал из кузова. В другой раз он бы обругал меня, но сейчас ему было явно не до меня.

Перед мостом через реку столпились рабочие с карьера, шоферы с самосвалов, машинисты электровозов и шахтеры. Они должны были заступать на смену.

Меня кто-то ударил по плечу. Я обернулся и увидел Олега.

— Юрка, я точно узнал. Работал экскаваторщик Мурашкин.

Меня качнуло. Перед глазами поплыли темные круги. Хорошо, что Олег поддержал, а то бы я шлепнулся на землю.

— Ты чего побледнел? — Олег крепко обнял меня и вывел из толпы. — Ну и дурак же я! Ты — Мурашкин! Да ты не волнуйся! Твой дядька не мог работать: он слесарь. Я точно говорю! За минерами послали!

Снова раздался пугающий вой сирены. Толпа медленно раздалась, пропуская машину скорой помощи. Я увидел милиционера. За ним стоял темно-синий мотоцикл с коляской. По коляске шла широкая красная полоса.

— Все дороги перекрыли! — сказал Олег. — Боятся взрыва!

Сирена в карьере продолжала надсадно выть, нагоняя тоску. Я не мог вымолвить ни слова. Осторожно освободился от объятий Олега.

— Доедешь сам?

Я кивнул головой и растерянно зашагал в сторону Встреченки. Но страх за дядю Макария скоро заставил меня остановиться. Вмиг пришло решение. Я побежал через поле к реке. Неожиданно передо мной выросла старая ветла. Длинная ветка оцарапала мне лицо. Я оторопело остановился. Не раздумывая, бросился по крутой, осыпающейся тропинке к воде.

Холодный декабрьский ветер дул вдоль течения. Я засунул руки поглубже в карманы брюк, чтобы согреться. Белые гребешки волн медленно накатывались одна за другой на песок. Гнили выброшенные рыжие листья осин и тополей, пузырчатка и длинные плети рдеста.

За рекой был карьер. Надо было переплыть реку. Стоило мне об этом подумать, как тело сразу покрылось пупырышками. Река показалась еще темнее, а свинцовый блеск воды пугал нестерпимым холодом. «Ошибки нет, подорвался дядя Макарий!» — я рванул рубашку. Посыпались пуговицы. Быстро скрутил куртку и брюки. Узел туго перетянул ремнем. Тело посинело. Челюсти свело, и зубы лихорадочно выстукивали дробь.

Вода заколола ноги, как будто я стоял босиком на битом стекле. Когда я забрел выше пояса, захватило дух, но я сделал последнее усилие и бросился в воду. Тысячи острых иголок вонзились в тело. Чтобы согреться, я изо всех сил заколотил ногами и принялся загребать рукой.

Узел с вещами оказался очень тяжелым. Больше всего, наверное, весили мои ботинки на резиновых подошвах.

Река, где я переплывал, была неширокой. Но я скоро выбился из сил. Берег был уже рядом, когда левая вытянутая рука подогнулась и вещи чиркнули по воде. Я почувствовал, что больше не смогу их удержать, и бросил. Но я плохо размахнулся. Узел не долетел до куста и упал в воду.