Камасутра от Шивы, стр. 20
В углу, где стояла Глория, зашевелилось нечто подобное дымному облаку, в недрах которого блистали два тусклых огонька. От облака веяло жутью.
Раздался громкий стук, и картина лаборатории исчезла вместе с хозяином. Что-то промелькнуло в воздухе, спряталось за бюстом Пифагора. Глория очнулась.
На пороге мастерской топтался Санта с недовольной миной.
– К вам телохранитель пожаловал. Говорит, у него срочное дело!..
Глава 15
Москва
Маша легла спать под утро и поставила телефон на беззвучный режим, чтобы ее не будили. Проснувшись в полдень, она вымыла голову и, мурлыча себе под нос незатейливую песенку, готовила завтрак. Овсянка, тосты и сыр. Вместо кофе – апельсиновый сок.
После ночной «прогулки» она чувствовала себя разбитой. Идти сегодня в студию или нет? Маша заглянула в блокнот – на два часа у нее назначена одна фотосессия, на четыре – вторая. Надо собираться.
Маша Рамирес работала фотографом. У нее была своя студия неподалеку от дома. Помещение она арендовала, а деньги на оборудование и аппаратуру ей дал отец. Они с матерью давно развелись. Отец жил в Барселоне. Маша дважды ездила к нему в гости, познакомилась с его новой женой. Дочь и мачеха не понравились друг другу. Впрочем, Маша не умела ладить с женщинами по двум причинам: из-за своей потрясающей красоты и дурного характера.
Она глотала кислый сок, думая о Шестакове. Почему он не звонит? Может, позвонить самой?
Ожидание звонка изматывало ее. Она то корила себя за нерешительность, то обвиняла в навязчивости. В конце концов, Маша звонила первой и потом страдала. Ради доктора она усмиряла свой гордый нрав, но это ранило ее. Чтобы не мучиться, она возвела собственное унижение в ранг достоинства.
Знакомство с Эрной и ее приворотной магией вернуло Маше былую уверенность в себе. Теперь она справится с любыми преградами на пути к сердцу Шестакова.
Почему же он не звонит? Изнывая от нетерпения, она взяла смартфон и увидела пропущенный звонок от доктора. Маша не слышала сигнала из-за того, что отключила звук.
– Подействовало! – ликовала она. – Спасибо, Эрна! Я у тебя в долгу…
У нее дрожали руки от возбуждения. Подействовало! Еще бы! За такие деньги Шестаков должен приползти и валяться у нее в ногах!
– Алло…
– Маша! Мою жену убили!
– Что?
– Мою жену убили! Тамару… Она мертва!
У Маши подкосились ноги, и она чуть не села мимо стула.
– Ты меня слышишь?
– Д-да… Убили?..
– Вчера Тамара не вернулась домой. В общем… утром я нашел ее в морге.
– Это что… шутка?
– По-твоему, я идиот? – вызверился он. – Конченый придурок?
– Нет, но…
– Не вздумай проболтаться о наших поездках в Прокудинку. К тебе могут явиться из полиции.
– Ко мне?!
– Не строй из себя невинную овечку. Ты моя любовница… стало быть, могла желать моей жене смерти. Могла?
– Ну…
– Могла! – рубанул Шестаков. – Случайно не ты ее убила? У тебя есть мотив, дорогая.
– Я… нет…
Его слова доходили до Маши будто сквозь туман. Она что-то отвечала непослушными губами. Шестаков не слушал, перебивал, твердил свое:
– Ни в коем случае не упоминай Прокудинку и мой дачный дом, поняла?
– Егор…
– Ты поняла, что я тебе сказал?!
– А если меня спросят… ну… про нас с тобой…
– Можешь не отпираться. Некоторые пациентки догадываются, что мы любовники. Надо было вести себя поскромнее.
– Я ничего не делала… – пролепетала Маша.
– Кстати, как твои вчерашние гости?
– Какие гости?
– Я так и предполагал, – заявил доктор. – Ты солгала мне! Никаких гостей ты вчера не принимала. А жаль… они могли бы составить тебе алиби.
Слово «алиби» резануло Маше слух.
– Ты… меня подозреваешь? – ужаснулась она. – Думаешь, это я…
– Моя злобная ревнивая кошечка, – с сарказмом процедил Шестаков. – У тебя горячая кровь. Разве не ты клялась мне, что готова на все ради любви?
– Я не имела в виду…
– Убийство?
Маша захныкала. У нее сдали нервы. Вчера она сильно переволновалась, ночью не спала. Полдень обрушился на нее страшной новостью.
– Разве не ты требовала, чтобы я развелся с Тамарой? – наседал доктор.
– Я… я только хотела…
– Знаю, чего ты хотела! Чего вы все хотите! – он замолчал, усмиряя гнев. В трубке слышалось его частное дыхание. – Надеюсь, ты не оставила никаких следов?
Маша вспомнила об угрозах, которые посылала Тамаре, и напряглась. Черт! Она выдала себя с головой! Если та не удалила переписку, то…
– Не слышу ответа, – вкрадчиво произнес доктор.
– Я писала твоей жене…
– Зачем?
– Не важно, – испуганно забормотала она. – Просто доставала ее, трепала нервы. Ты заходишь на ее страничку в «Фейсбуке»?
– Я не трачу время на чепуху.
– Ее страничка… там мои сообщения. Надо зайти и посмотреть…
– Проклятие! Какие же вы, бабы…
Маша слушала его ругательства, вытирая слезы и сожалея о собственной опрометчивости. Ревность и ненависть к Тамаре затмили ей разум, раз она так подставилась. Сейчас, не дай бог, следствие ухватится за ее угрозы, и на нее повесят убийство!
– Егор, умоляю, удали переписку! Придумай что-нибудь!
– Где ты провела вчерашний вечер?
– Дома. Я была дома…
– Опять лжешь?!
– Я плохо себя чувствовала, клянусь… – оправдывалась Маша. – У меня… разболелась голова. Ты же знаешь, какие у меня бывают мигрени. Я напилась таблеток и легла…
– Значит, ты отказалась от встречи со мной из-за мигрени?
– У меня очень сильно болела голова…
– Какого дьявола ты врала про гостей, про утку с мандаринами?
Несмотря на трагическую смерть жены, мозги у Шестакова работали четко. Он помнил каждую деталь вчерашнего телефонного разговора. Чего не скажешь о Маше.
– Я… мне… было неловко тебе отказывать…
– Ах, неловко? Тогда сама и выпутывайся!
– Егор!..
– Пошла ты…
Он бросил трубку, а Маша зарыдала в голос. То, о чем она тайно мечтала, сбывалось с потрясающей быстротой. Тамара уступила ей дорогу: она умерла.
– Теперь ты мой, – вопреки всему, шептала Маша, захлебываясь слезами. – Мой! Мой!
Ее ум лихорадочно искал выход из положения. На стене висела художественная фотография мрачного содержания. Такие же снимки украшали гостиную и спальню. Шестаков терпеть их не мог. Когда Маша принимала у себя любовника, он неизменно выражал свое недовольство.
«Тебе не противно смотреть на это?»
«Мне – приятно!» – отвечала она. Это была чистая правда. В спальне напротив кровати Маша повесила фото Тамары в обрамлении елового венка. Она взяла снимок из Интернета, увеличила, обработала в фотошопе, и получилось отлично.
«Что за похоронные мотивы?» – возмущался доктор.
«Это особая эстетика…»
«Творческие люди все с приветом?»
«Есть исключения», – сладко улыбалась Маша.
Ей нравилась смертельная игра. Все-таки в ее жилах течет кровь тореадоров. Ее дед по отцовской линии участвовал в корриде, был неоднократно ранен быками, но не бросил рискованного занятия. Видимо, толика его азарта передалась Маше с генами.
Она смотрела на лицо Тамары, которой уже не было в живых, и думала о том, что нужно немедленно снять со стен все «похоронные» фотографии и сжечь. Это расценят как уличающее обстоятельство. Дескать, Маша не просто ненавидела жену своего любовника, но и желала ей смерти.
– Я должна молчать… – твердила она. – И все отрицать! Любые подозрения – только домыслы…
Маша собрала снимки, бросила в железную мойку и подожгла. Глядя, как те горят, она почему-то вспомнила их с Шестаковым первую ночь в пропахшей уксусом и свечным чадом деревянной горнице, на жестком диване… после купания в реке и выпитой водки. Когда все закончилось, доктор рассказал ей историю своего дачного дома.
«Еще до революции на этом месте жил путешественник, который привез из Африки черных идолов. Его звали Андрей Карякин, попросту – Андре. Ходили слухи, что в долине Лимпопо он наткнулся на развалины дворца самой царицы Савской… Чудом выбравшись из дикой саванны, Андре на пути домой тронулся умом. Он уединился в деревне, чтобы никто не мешал ему общаться с царицей. Здесь он нашел страшную гибель. Однажды в непогоду к нему постучались незнакомцы. Зачем Андре впустил их, неведомо. Служанка, которая спала в кухне, услышала шум и крики, выпрыгнула в окно и побежала за помощью. Когда мужики с вилами ворвались в горницу, хозяин лежал на полу в луже крови. Ему перерезали горло…