Юнги (илл. И. Дубровин), стр. 13

— За нас. А воюем за них мы. — Лейтенант глубоко вздохнул, потом продолжал: — Так вот, летом 1854 года английская эскадра появилась в Белом море и затем подошла сюда, к Соловкам. Англичане потребовали, чтобы крепость сдалась. Но разве русские крепости сдаются? Англичане девять часов стреляли по кремлю. И душой, главной силой при обороне монастыря, знаешь кто был? Простые люди, которые работали на монастырь за кусок хлеба, да сосланные сюда государственные преступники. Это те, кто неугодны были царю. Они потребовали, чтобы их выпустили из тюрьмы и дали им «дело». Сосланным-то, казалось бы, помогать англичанам надо было бы, чтобы они их за это освободили. А нет! Русский человек ни за что Родину не продаст. И не нужна ему свобода на чужбине, если Родине от этого будет грозить опасность. Вон видишь угловую башню слева? Прядильной она называется. Вот и встали узники на этой башне и дали англичанам такой отпор!… У английского флагманского фрегата «Бриск» они пробили борт, и пришлось англичанам убираться из Белого моря несолоно хлебавши.

Целыми часами рассказывал лейтенант о прошлом Соловков, о великих муках и подвигах русского народа. После этих рассказов Гурька по-новому смотрел на суровые стены крепости. Он представлял, как сотни русских крестьян, ничем не вооруженных, кроме лопаты и нехитрого блока, строили эти стены, ворочали огромные валуны, ставили их друг на друга и часто гибли под ними. Двенадцать лет строился соловецкий кремль и вырос мощный, неприступный. Датчане, шведы, финны, англичане пытались овладеть крепостью, но всякий раз уходили ни с чем. А она, как была, так и осталась русской.

— Народ наш против всего может выстоять, — говорил лейтенант. Его нельзя победить. Вот встали наши у Сталинграда, сломали хребет немцу и теперь обратно погнали гитлеровцев. До Берлина наши дойдут! Вот увидишь!

Ночами Гурька подолгу ворочался в постели, не мог уснуть. Пылкая мальчишеская фантазия уносила его туда, где советские люди гнали врага с родной земли в фашистское логово.

Между тем дело у Гурьки шло на поправку. Петушка из госпиталя уже выписали.

Как- то, вернувшись от начальника госпиталя, лейтенант Соколов сказал:

— Есть интересная новость, Захаров.

— Какая?

— Две смены мотористов из нашей роты переведены из Савватьева в кремль.

— Правда?

— Считай, что так. Командование учебного отряда нашло для них помещения. Дело в том, что часть матросов закончила учебу и уехала на флот. Вот свободные помещения и отдали нам для двух смен.

— А вы!

— Пока не знаю. Как прикажет начальник школы.

— Проситесь с нами, товарищ лейтенант.

— Проситесь… Если бы знал, что отпустят обратно на корабль, попросился бы. А в Савватьеве или в кремле — это пусть без меня решают.

И Гурька понял, что лейтенант Соколов тоскует по своему кораблю.

23

В день, когда Гурька выписался из госпиталя, выпал первый снег. Он покрыл землю, крыши домов и башен кремля, отчего вода в Святом озере казалась черной.

Ветер крутил на шпилях башен флажки — флюгера, сделанные из покрашенного железа.

Гурька остановился у ворот в кремль. Он увидел необычайную картину: перед рослым, недавнего призыва матросом, выставившим вперед штык винтовки, стоял Петушок. Распахнув шинель и выставив тельняшку, он лез грудью прямо на штык часового и кричал:

— На! Коли!… Коли!… Ну, чего ты не колешь?!

Часовой растерялся от такого напора юнги.

Он отклонил штык в сторону, боясь, очевидно, чтобы в самом деле не уколоть мальчишку, и, стараясь загородить прикладом дорогу Петушку, уговаривал его:

— Ну чего ты лезешь? Раз нет увольнительной, значит, нельзя. Поди и возьми увольнительную, тогда пройдешь. Не приказано же без увольнительных или пропусков пущать из кремля…

— Ах, увольнительную?! А без увольнительной не пустишь? Ах ты…

Петушок хотел снова ринуться на часового, схватился за грудь, но увидел Захарова, запахнул полу шинели и крикнул:

— Гурька! Здорово! Давай, давай, проходи!

Пропусти человека. Он только из госпиталя выписался.

Часовой на этот раз не стал сопротивляться и пропустил Гурьку в кремль.

Внутри кремля, вдоль крепостных стен, стоят двухэтажные серые здания с небольшими окнами, выходящими внутрь двора. Когда-то в них помещались монашеские кельи, трапезные, кладовые, производственные мастерские и цехи, в которых изготовлялись самые разнообразные изделия: иконы, канаты, деревянная посуда, предметы церковной утвари, полотна и квас. Центр кремля занимают здания огромных соборов, строгих и величественных. Кресты и разные украшения с них сняты, и высокие, почти гладкие стены соборов от этого кажутся еще более суровыми.

— Ты чего с часовым сцепился? — спросил Гурька Петушка.

— Хотел на озеро посмотреть. Оно же рядом, у самых ворот. А он не пускает, подавай, видишь ли, ему пропуск или увольнительную. Какая же тут увольнительная, если до озера три шага?

— Значит, из кремля без увольнительной не выпускают?

— Сам видел. Тоже порядок. В Савватьеве, там куда хочешь иди. Никто не задержит. А здесь…

— Матрос имел право ударить тебя прикладом или пырнуть штыком, чтобы не лез.

— Мало ли что. Мог, да побоялся.

— Просто связываться не захотел.

— Попробовал бы… Самому же потом и влетело бы за меня. А он струсил. Знаю я таких салаг.

Он еще… — Петушок подставил кисти рук к голове и задвигал ими, как ушами.

Они прошли через двор кремля и обогнули двухэтажное здание. Слева в углу стоял глухой забор с калиткой.

— Гауптвахта, — сказал Петушок.

— Тебе, я вижу, хочется туда.

— Не зарекайся и ты. Кто на гауптвахте не бывал, тот и службы не видал.

— Откуда ты это узнал?

Петушок не ответил. Маленький, рыжий, он шагал независимо, глубоко засунув руки в косые карманы непомерно широкой шинели.

— С Лизуновым вместе живешь? — спросил Гурька.

— Вся смена живет в одном кубрике.

— В кубрике?

— По-морскому это. А так — в комнате. Командиром смены знаешь кто теперь у нас? Боцман Язьков. У него все по-морскому. Скомандует: «По строиться на средней палубе!» Это значит, в кубрике же, в проходе между койками. Я вышел из гос питаля, услыхал такую команду и растерялся. Где же, думаю, тут средняя палуба, а где верхняя или нижняя? Оказывается, только одна средняя есть, а ни нижней, ни верхней нету.

— А Цыбенко где?

— Его в Савватьеве оставили.

— Не слыхал, кто теперь в нашей землянке живет?

— Никто в ней не живет. В землянке теперь

библиотека.

Они поднялись на второй этаж и, открыв дверь, вошли в большую комнату, в которой двумя рядами стояли койки с широким проходом между ними-«средней палубой».

У дверей, возле тумбочки, сидел дневальный Ваня Таранин и читал книгу.

Первым к Гурьке подошел Николай.

— Здорово, болящий! Выписался?

— Здравствуй! Где моя койка?!

— Койка твоя тебя ждет. Вещи твои в сохранности. Командир смены их в баталерку запер.

Гурька разделся, снял бушлат.

В кубрике было тепло и чисто. От большой монашеской печки, возле которой была прибита вешалка, несло теплом.

24

Боцман Язьков теперь командовал второй сменой и вел с юнгами морскую практику: учил обращаться со свайкой [5] и мушкелем [6], накладывать на тросы бензеля [7] и марки [8].

Гурька все больше убеждался, как много надо знать и запомнить, чтобы потом хорошо нести службу на флоте.

Новое отрицало старое, привычное для гражданской жизни.

Ведь вот простая вещь — веревка. Всем понятное слово. А в морском деле, оказывается, никаких веревок и оборок нет, а есть тросы и лини. Тросы по материалу, из которого они сделаны, разделяются на пеньковые, манильские, сизальские, проволочные, комбинированные и тряпичные. А лини в зависимости от своего назначения разделяются на стеклини, лаглини, лотлини, слаблини, сорлини, юзени и т. д.