Дерзкая книга для девочек, стр. 28
Зрелище сотен застывших мармеладин медленно плывущих по конвейерной ленте, тронет сердце самого сурового сладкоежки. Густая жидкость подсушивается, становится полутвёрдой, на неё сверху обрушивается сахарный песок, и наконец готовые конфеты сыплются в картонный ящик, устланный бумагой.
Фруктовый мармелад готовят без агара. Но что же тогда заставляет нежное и воздушное фруктовое пюре превращаться в упругий мармелад? То самое клейкое вещество, которое соединяет в одно целое клетки любого плода. Это вещество называется «пектином».
Когда фруктовое пюре варят с сахаром и кислотой (например, с лимонной), вокруг пектиновых частиц частоколом выстраиваются молекулы различных солей. До поры до времени такая оболочка защищает пектин, не даёт ему соприкасаться с внешней средой. Но вот кислоты начинают взаимодействовать с солями. Частокол разваливается, а пектин соединяется с другими веществами из раствора.
Что же получается в конце концов? Причудливое пектиновое кружево, в узорах и завитках которого заключены все те кислые, сладкие, горьковатые, приятно вяжущие ароматические вещества, которые и составляют непередаваемый «букет» хорошего мармелада.
У пектина есть ещё одно очень важное свойство. Он умеет хорошо воевать с тяжёлыми металлами, которые так вредны для здоровья. Он захватывает их, словно опутывает сетями, а потом выводит из организма.
Фруктовый мармелад чаще всего делают из яблок, потому что в них очень много пектина. Особенно хороша для мармелада знаменитая «антоновка». Когда разрезают кусочек такого мармелада, поверхность разреза гладкая и блестящая, словно стекло.
Из других фруктов тоже готовят мармелад, но обязательно подмешивают яблочное пюре — для плотности и стекловидного излома.
Автор стихов был англичанином, и скорее всего Корова из патриотических чувств советовала английский апельсиновый мармелад. Он был похож немного на джем — золотисто-прозрачный, вкусный, полезный. Словом, двуногие-безрогие англичане знали толк в мармеладе.
Тайны литературы
1. Король математики и сказки
Когда английская королева прочла сказку Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране Чудес», она тут же повелела принести ей все остальные сочинения этого автора.
Каково же было её удивление и разочарование, когда перед ней оказалось множество толстенных томов, сплошь испещрённых математическими символами, а также выдержками из Библии. Ведь по своей основной профессии Чарльз Доджсон — таково настоящее имя писателя — был даже не преподавателем в Оксфорде, как его часто представляют, а священником, иногда читавшим лекции по математике.
Как же так получилось, что достопочтенный «дон» — так называли лекторов в университете — вдруг казался ещё и сказочником? Эту тайну однажды попытался расследовать известный создатель детективов Г. К. Честертон. И вот что него получилось.
«…Представьте себе праздничную группу в солнечный час каникул, словно бы застывшую на дагерротипе или старой фотографии времён конца XIX века. В центре её — скромный священник, сидящий в окружении столь же чинных — по меньшей мере, такое первое впечатление — девочек. Но что это? Достопочтенный священник вовсе не цитирует Священное Писание и даже не чертит на песке математические формулы и графики, как то подобает математику-лектору. Нет, он вдруг начинает небрежно изображать на земле диковинные рисунки, рассказывая при этом сказку, где всё перевёрнуто вверх ногами; сказку, более удивительную, чем самые необузданные вымыслы Мюнхгаузена…»
Таково первое, но не единственное чудо. Вслед за ним произошёл ещё ряд последующих. Рассказав странную сказку один раз, священник на том не успокоился. Он взял перо и перенёс всё рассказанное на бумагу. А потом отнёс всё написанное в типографию. А там всё это напечатали. А напечатанная книжка со странной сказкой разошлась по свету и с 1865 года, вот уже полтора столетия, забавляет читающую публику самого различного возраста во всех концах света.
И, наконец, последнее чудо: сами чопорные англичане вдруг признали эту странную сказку классикой английской литературы. И вот уже второе столетие не устают ею восхищаться. Как же так это получилось?
«Вина в том не Льюиса Кэрролла, а скорее Чарльза Доджсона, — предположил детектив Честертон. — Или, по крайней мере, вина того мира, в котором он жил и который собою являл, а до некоторой степени и поощрял и пропагандировал. Его нонсенс — часть особого дара англичан, их примечательного английского юмора. Никто, кроме них, не смог бы создать такой бессмыслицы; однако никто, кроме них, создав такую бессмыслицу, не попытался бы отнестись к ней серьёзно…»
И произнеся столь глубокомысленную фразу, детектив спохватился: мало того, что он сам происходит из той же породы англичан, он ещё волей-неволей и выражается в точности, как они. И вздохнув, подумал: «Бедная, бедная Алиса! Мало того, что её поймали и заставили учить уроки; её ещё заставляют поучать других. Алиса теперь не только школьница, но и классная наставница…»
Каникулы кончились, и Доджсон снова вернулся к преподаванию. Разложил кучу экзаменационных билетов, а в них вопросы — один каверзнее другого:
1) Что такое «хрюкотать», «зелюки», «блаженный суп»?
2) Назовите все ходы шахматной партии в «Зазеркалье» и отметьте их на диаграмме.
3) Охарактеризуйте практические меры по борьбе с меловыми щётками, предложенные Белым Рыцарем.
4) Проанализируйте различия между Труляля и Траляля…»
Ещё подумав, детектив выдвинул такую версию. Он предположил, что в данном случае мы имеем дело с таким же раздвоением (или даже растроением) личности, как в случае Джекила и Хайда, описанного пером ещё одного англичанина — Роберта Стивенсона.
Только так можно объяснить, почему Льюис Кэрролл столь разительно отличается от Чарльза Доджсона.
Чопорный англичанин-викторианец Чарльз Доджсон шагал по свету в ярком солнечном сиянии — как символ солидности и прочности, со своим цилиндром и бакенбардами, со своим деловым портфелем и практичным зонтом. Однако по ночам с ним что-то происходило, нездешний кошмарный ветер врывался в его душу и подсознание, вытаскивал его из постели и швырял в окно, в мир лунного блеска. И он летел, превратившись в Льюиса Кэрролла; его цилиндр плыл высоко над трубами домов; зонт раздувался, словно воздушный шар, или взмывал в небо, словно помело, а бакенбарды взметались, как крылья птицы.
Придя к такому выводу, философ Г. К. Честертон, занимавшийся литературным трудом только во время каникул и в воскресные дни, когда описывал приключения отца Брауна и прочих чудаковатых героев, облегчённо вздохнул. И на том закончил своё предисловие, предоставив каждому самому читать сказку и самостоятельно разбираться, что к чему и почему.
Возможно, это и к лучшему. Ведь у каждого из нас своё вкус и глазомер, воображение и соображение. И всё это весьма пригодиться каждому отважному читателю, который рискнёт пуститься в путешествие вслед за Алисой, то ныряя в колодец, то изменяя свой рост, то знакомясь со множеством странных типов, из которых один Чеширский Кот чего стоит. Возьмёт вдруг и растает, оставив в воздухе лишь свою улыбку…
К чему бы это?
А ты почитай, побывай вслед за Алисой и в Стране Чудес, и в Зазеркалье. Может, кое-что и поймёшь.
Во всяком случае, имей в виду: существуют целые диссертации и монографии, посвящённые тем или иным аспектам сказок Льюиса Кэрролла. Одни находят в них сатирические намёки на окружавшее учёного-сказочника общество. Другие говорят о фольклорных традициях, на которых основаны эти книги. А третьи тщательным образом исследуют научные проблемы, затронутые Кэрроллом, в надежде сделать научное открытие.
И кое-что им действительно удалось открыть.
Например, во времена Кэрролла было много споров по поводу того, что случится, если упасть в колодец, проходящий через центр Земли, как это случилось с Алисой. В конце концов был получен правильный ответ. Он гласит: тело будет падать с возрастающей скоростью, но с убывающим ускорением, пока не достигнет центра Земли, где ускорение равно нулю. После этого скорость начнёт уменьшаться, а замедление — увеличиваться до тех пор, пока тело не достигнет противоположного конца тоннеля. И если в этот момент его не удержать, то оно снова начнёт падать к центру Земли…