Роза пустыни, стр. 55

— Ну и пусть. Сделай это! — взмолилась она. — Сделай прямо сейчас!

Джек на секунду замер над ней, а потом, помогая себе рукой, осторожно начал продвигаться к желанной цели. Оказавшись на полпути, он остановился, хватая ртом воздух, моля богов, чтобы они помогли ему не потерять над собой власти.

— Боже! — прошептал он.

— Не останавливайся! — умоляла Элизабет. — Я хочу тебя!

— Ты уверена?

— Уверена.

С этими словами она приподняла свое стройное тело навстречу ему.

Он погрузился в нее до конца, резким и уверенным движением уйдя в самую глубину, в шелковые ножны ее женственности. У обоих вырвался крик: был ли то крик торжества, изумления или даже боли, оба не смогли бы сказать.

— Ты в порядке? — спросил Джек.

— Да! — Она улыбнулась ему. — Мы это сделали!

Джек запрокинул голову и рассмеялся:

— О наивная моя девочка, мы только начали!

Ее глаза изумленно раскрылись:

— Только начали?

Он кивнул и задвигался внутри ее, сперва медленно и осторожно, а потом все энергичнее. Вскоре его движения стали наполнять ее все сильнее и сильнее, пока Элизабет не почувствовала, как в ней растет невыносимое напряжение.

— Элизабет.

Она едва услышала свое имя.

— Джек, со мной что-то происходит!

— Знаю.

— У меня такое чувство, будто я вот-вот взорвусь.

— Не бойся, любовь моя.

— Но мне страшно!

— Помнишь, ты испытала оргазм, когда мы были вместе в постели? Ну, так сейчас то же, только еще сильнее.

— Мне все равно страшно, — задыхаясь, призналась она.

— Не надо бояться. Я с тобой. Я тебя не отпущу. Я буду тебя защищать.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Тогда она откинула голову на подушки. Губы ее полуоткрылись, все мысли разлетелись. Она превратилась в ночное существо, чувственное, плотское, страстное. В ушах ее шумела кровь. Кожа ее пылала. Ей казалось, что сейчас она разобьется на тысячи осколков.

Почувствовав, что срывается в пропасть, Элизабет отчаянно вскрикнула:

— Джек!

Она держалась за него и не отпустила даже тогда, когда начала возвращаться обратно на землю.

А потом Элизабет услышала его хриплый вскрик: он приподнялся над ней, стремительно погрузился в самую глубину и излился в нее, осушив себя до дна, наполнив ее до краев, снова и снова повторяя ее имя:

— Элизабет! Элизабет! Элизабет!

Спустя какое-то время Элизабет проснулась и обнаружила, что тяжелое тело спящего Джека лежит на ней, вдавливая ее в подушки. Его плоть по-прежнему оставалась внутри ее, его теплое дыхание шевелило легкие пряди волос, упавшие ей на щеку.

Она была прежней. И в то же время она необратимо изменилась. Это поистине оказалось самым великолепным приключением из всех. Невозможно было представить себе что-то, что могло бы сравниться с чудом акта любви, если он совершается с человеком, для которого ты создана.

А Джек был именно таким человеком, в чем теперь Элизабет нисколько не сомневалась. Но знает ли об этом он?

Наконец она стала полноценной женщиной. Она познала величайшую тайну на земле. Она была убеждена, что дело не в приемах и умении, а только в любви.

Джек пошевелился в полусне и прижался губами к ее обнаженному плечу. Его рука была зажата между ними — она медленно поглаживала ее живот. Он пробормотал что-то, но Элизабет не смогла разобрать его слов.

Она почувствовала, как завитки волос на его груди касаются ее кожи, и ее соски мгновенно превратились в тугие бутоны.

Ее любовный опыт был ограничен тем, что она узнала с Джеком, и тем не менее она уже понимала, какие изменения происходят в ее теле — и в его тоже. Она ощущала, как его плоть начинает оживать внутри ее, заполняя ее все больше. Двойной мешочек тоже стал увеличиваться, надавливая на ее тело, дразня ее, намекая на возможности, которые ей еще предстояло изучить.

Этой ночью Джек нашептывал ей на ухо тайны: ночные тайны, чудесные тайны, волнующие тайны, обещания невероятно эротические и экзотические, от которых щеки ее начинали пылать, а пальцы на ногах судорожно сгибались.

Он пообещал, что покажет ей их все. О многих он только слышал или читал, но они освоят их вместе. Ничего более обольстительного для нее не существовало.

Оставаясь неподвижной на их брачном ложе, Элизабет почувствовала, что Джек — спит он или проснулся — снова начал двигаться внутри ее. На этот раз он совсем не спешил. Он двигался медленно, целиком выходя из ее тела, а потом снова погружаясь в самую его глубину. Он овладевал ею постепенно, крошечными кусочками, долями дюйма…

Это было мучительно. Это было чудесно. Казалось, это длится вечно.

По крайней мере Элизабет хотелось, чтобы это длилось вечно. И в то же время ей казалось, что еще немного — и она умрет.

Она ткнула в его грудь подбородком.

— Джек, ты не спишь?

Он отозвался только неопределенным мычанием.

— Вы не спите, милорд?

— Мне совершенно все равно, проснулся ли я, или все это сон, — прошептал у ее уха хриплый голос. — Такому грешнику, как я, ближе к райскому блаженству не подобраться.

— Это не рай, милорд. Это ваш шатер.

— А вот тут ты ошибаешься, милая моя женушка. Это настоящий рай.

— Рай, — откликнулась Элизабет, соглашаясь с ним.

Они снова и снова поднимались вдвоем к вершинам блаженства. Они не выходили из шатра три дня и три ночи. Еда появлялась у входа, как по волшебству. То, от чего надо было избавиться, куда-то исчезало. Они никого не видели. Ни с кем не разговаривали. Им было подарено это время, чтобы побыть вдвоем.

Ибо и это тоже было законом пустыни.

Глава 24

— Приветствую вас, господин мой, — раздался у входа в шатер знакомый Джеку голос.

— Входи.

— Не могу, господин мой.

— Карим? — Черный Джек окончательно проснулся. Он сел на постели и набросил на себя и свою крепко спящую жену вышитое покрывало. Было утро. Прежде в этот час он уже занимался делами, но теперь они с Элизабет полночи разговаривали и любили друг друга. — Это ты, Карим?

— Да, о самый благородный и снисходительный, — прозвучал приглушенный ответ.

— Входи, любезный.

— Не могу, господин мой.

Джек нахмурился:

— Ты болен?

— Нет, господин мой.

— Ты ранен?

— Нет, господин мой.

— Так по какой причине ты не можешь ходить?

— Ходить я могу, но предпочитаю стоять здесь на коленях.

— На коленях?

— Я недостоин того, чтобы стоять в полный рост, недостоин того, чтобы сидеть, недостоин находиться рядом с вами, о щедрейший из щедрых. Я не смею смотреть вам в лицо. Я недостоин целовать ваши руки и даже ваши ноги. Я буду валяться перед вами и умолять о прощении.

— Ты сошел с ума, Карим?

— К величайшему моему сожалению, дело и не в этом, господин мой.

Джек начал терять терпение, несмотря на свою привязанность к верному другу и слуге.

— Тогда в чем же дело? — спросил он.

Элизабет зашевелилась рядом с ним и села, протирая заспанные глаза.

— О каком деле идет речь, Джек?

— Сам не знаю, — признался он ей. — Карим стоит у шатра на коленях и отказывается войти. И только мямлит что-то насчет того, как он недостоин стоять рядом со мной.

— Наверное, ты чем-то напутал беднягу, — решила она, протягивая руку за пеньюаром.

— Ничего я не делал. Только пригласил его войти. Честно, дорогая.

В ответ Джек получил весьма скептический взгляд, после чего его жена на несколько минут исчезла из шатра.

— Как чудесно. Я вижу, что нам принесли завтрак, — заметила Элизабет, вернувшись. Она осмотрела просторное помещение шатра. — Но где же Карим?

Джек завязал пояс халата и проворчал:

— По-прежнему валяется за шатром.

Она уперла руки в бока и возмущенно спросила:

— Так что ты все-таки с ним сделал?

— Ничего я с ним не делал! — воскликнул Джек. — Как я мог что-то сделать? Я уже несколько недель его не видел. С тех самых пор, как отправил его в Каир, чтобы он выполнил одно мое поручение.