Желтый пес, стр. 22

— Так какого же вы мнения о мэре?

— Не знаю. Ничего не могу сказать… Он из очень богатой семьи… Пожил в свое удовольствие в Париже, когда был молодым… Держал скаковую конюшню… Потом образумился. Часть состояния удалось спасти, он вернулся в дом своего деда, который тоже был когда-то мэром Конкарно… Потом продал мне земли, которые ему были не нужны… Мне думается, он хочет быть избранным в Совет республики и кончить свои дни сенатором…

Доктор встал. Можно было поклясться, что за последние два дня он потерял килограммов десять. И если бы он забился сейчас в истерике, в этом не было бы ничего удивительного.

— Вы окончательно сбили меня с толку, комиссар… Значит, Гойяр в Париже, а все думали… Но что он там делает? И зачем…

— Все это мы скоро узнаем. Гойяр сейчас прибудет в Конкарно… Пожалуй, даже, он уже тут…

— Он арестован?

— Во всяком случае, его сопровождают два господина… Но это не то же самое…

— Что он говорит?

— Ничего. Правда, его ни о чем и не спрашивали. Резко повернувшись, доктор посмотрел в лицо комиссару На его скулах появились неровные красные пятна.

— Что вы имеете в виду?.. Мне кажется, один из нас сошел с ума!.. Вы почему-то говорите со мной о мэре и о Гойяре… А я чувствую — вы слышите? — я чувствую, что меня могут убить в любую минуту!.. Меня не спасут эти решетки!.. Не спасет толстый дурак-жандарм, разгуливающий во дворе!.. А я не хочу умирать. Не хочу!.. Пусть мне дадут револьвер, чтобы я мог защищаться!.. Или пусть арестуют тех, кто покушается на мою жизнь!.. Тех, кто убил Ле-Поммерэ и отравил перно…

Доктор дрожал всем телом.

— Я не герой! Рисковать жизнью не мое ремесло! Я просто человек, и наконец я тяжело болен!.. Я и так еле жив, еле нахожу силы бороться со смертью… А вы говорите… Говорите без конца!.. А что вы сделали, чтобы спасти мою жизнь?

В ярости он боднул стену.

— Все это очень похоже на заговор!.. Вы все сговорились свести меня с ума!.. Да! Вы хотите упрятать меня в дом для умалишенных!.. Может быть, все это происки матери?.. Я всегда мешал ей, потому что строго следил за своей долей в отцовском наследстве… Но я не сдамся без боя.

Мегрэ не шелохнулся. Он по-прежнему сидел посреди белой камеры, одна стена которой была залита солнцем, верхом на стуле, опершись локтями о спинку и зажав трубку в зубах.

Доктор возбужденно бегал по камере взад и вперед и, казалось, вот-вот забьется в истеричном припадке.

Внезапно в камере послышалось негромкое:

— Ку-ку!

Это произнес веселый, чуть насмешливый голос с чисто детскими модуляциями. Эрнест Мишу подскочил от неожиданности и осмотрел все углы. Лишь после этого он перевел взгляд на Мегрэ. Комиссар вынул трубку изо рта и посмеивался, искоса глядя на доктора.

Казалось, щелкнула соскочившая пружина.

Мишу замер, обмякший, растерянный. Он расплывался, таял, становился прозрачным, казалось, он вот-вот исчезнет.

— Неужели это вы…

Можно было подумать, что его голос доносится откуда-то издалека.

Так чревовещатели заставляют говорить неодушевленные предметы. Их голос раздается неизвестно откуда — с потолка или из фарфоровой вазы.

Глаза Мегрэ все еще смеялись, когда он неторопливо встал со стула и произнес серьезным, успокаивающим тоном, который совсем не вязался с выражением его лица:

— Не надо так волноваться!.. Я слышу шаги во дворе. Через несколько секунд убийца будет здесь, в этой камере…

Дежурный жандарм впустил в камеру мэра. Но во дворе снять раздались шаги и голоса людей.

Глава 10

«Красавица Эмма»

— Вы просили меня приехать, комиссар?

Мегрэ не успел ответить. Во дворе появились два полицейских инспектора, между ними шел Жан Гойяр. За воротами бурлила возбужденная толпа.

Рядом со своими телохранителями журналист казался еще меньше, еще толще и короче. Он нахлобучил шляпу до самых бровей и, без сомнения боясь фотографов, прикрыл низ лица носовым платком.

— Давайте его сюда! — сказал Мегрэ инспекторам. — А сами не откажите в любезности сходить за стульями, так как я уже слышу женские голоса.

Пронзительный женский голос кричал:

— Где он?.. Я хочу его видеть немедленно! И я вас сотру в порошок, инспектор! Вы слышите?.. Сотру в порошок!

Ворвалась мадам Мишу, накрашенная, напудренная, в шелковом платье цвета мов. Она была увешана драгоценностями и задыхалась от негодования.

— Ах!.. Вы здесь, дорогой друг!.. — зажеманничала она, увидев мэра. — Можете себе представить подобную наглость?.. Этот молодой человек является ко мне, когда я еще не одета!.. Моя прислуга в отпуске… Я говорю ему через дверь, что не могу его принять, а он настаивает, он требует, он заявляет, что получил приказ привести меня!.. Представляете? Он дожидался в гостиной, пока я заканчивала туалет!.. Это просто невероятно!.. А ведь мой покойный муле был депутатом, он был почти избран председателем Совета!.. И этот лоботряс… да, именно лоботряс…

Она была так возмущена, что вряд ли понимала, что происходит вокруг. И вдруг она увидела Гойяра, упорно отворачивавшегося к стене, и сына, который сидел на краю койки, сжав голову руками. В залитый солнцем дворик медленно въехала открытая машина. Синели мундиры жандармов, невидимая толпа орала и свистела.

— Что это?.. Что происходит?

Ворота пришлось закрыть на засов, иначе толпа ворвалась бы во двор. Из машины вытащили бродягу. Теперь он был не только в наручниках; щиколотки его ног были связаны толстой веревкой, поэтому его волочили, как плотно упакованный тюк.

Следом за ним появилась Эмма. Наручников на ней не было, но лицо ее застыло, точно во сне.

— Развяжите ему ноги! — сказал комиссар.

Жандармы были горды своей добычей и все еще не остыли после охоты. Судя по всему, охота была нелегкой. Их мундиры были измяты и порваны, а лицо бродяги было в крови, которая текла из рассеченной губы.

Мадам Мишу издала вопль ужаса и попятилась к стене, словно увидела нечто отвратительное. Бродяга молча позволил развязать себе ноги. Он поднял голову и очень медленно осмотрелся.

— Без глупостей, Леон!.. Понятно? — проворчал Мегрэ. Бродяга вздрогнул и стал взглядом искать того, кто произнес эти слова.

— Дайте ему стул и носовой платок, — сказал комиссар.

Он заметил, как Гойяр скользнул в глубину камеры и скрылся за спиной мадам Мишу. Доктор, не глядя ни на кого, громко стучал зубами. Лейтенант жандармерии растерянно оглядывал собравшихся, стараясь угадать свою роль в предстоящей сцене. По-видимому, его немало удивило это необычное сборище.

— Закройте дверь! — скомандовал комиссар. — И пусть все сядут… Лейтенант, ваш бригадир может вести протокол? Может? Очень хорошо. Пусть он сядет за столик… Попрошу сесть и вас, господин мэр…

Толпа на улице замолкла, но даже здесь, в камере, ощущался ее накал, ее нетерпеливое ожидание.

Мегрэ ходил по камере взад и вперед, неторопливо набивая трубку. Затем он повернулся к инспектору:

— Вы бы позвонили в Кемпер, Леруа, секретарю профсоюза моряков, и спросили его: что случилось пять или шесть, а может быть, и семь лет назад со шхуной «Красавица Эмма»…

Леруа направился к двери, но мэр кашлянул и сделал знак, что хочет говорить.

— Могу вас проинформировать, комиссар… Историю шхуны «Красавица Эмма» в наших краях знают решительно все…

— Говорите.

Бродяга в своем углу заворчал, как злая собака. Эмма, сидя на краешке стула, не сводила с него глаз. Случайно она оказалась рядом с мадам Мишу, приторный запах духов этой дамы постепенно заполнял камеру.

— Сам я этой шхуны не видел, — непринужденно, чуть-чуть позируя, начал мэр. — Но знаю, что принадлежала она некоему Ле-Глену, или Ле-Гэреку… Он слыл отличным моряком, но был отчаянный парень… Как и все местные шхуны, «Красавица Эмма» доставляла ранние овощи в Англию… Но однажды все узнали, что «Красавица Эмма» ушла в более дальнее плавание… Два месяца о ней ничего не было слышно… Потом пришло известие, что шхуна была задержана по прибытии в маленький порт неподалеку от Нью-Йорка и что весь экипаж ее арестован… На шхуне был найден и конфискован груз кокаина… Конфисковали, разумеется, и шхуну… В то время почти все торговые суда, совершавшие рейсы через Атлантику и на Новую Землю, занимались контрабандной торговлей наркотиками…